Страница 48 из 51
Трофимов посмотрел на умолкшего старика, на его сына, который, гордясь отцом, не сводил с него глаз, и вдруг вспомнились ему его недавние сомнения. «А я, вырастил ли я хоть одно деревцо за всю мою жизнь? Чем полезен я людям?»
И, точно отвечая на этот его безмолвный вопрос, старик шагнул к Трофимову и горячо сказал:
— Очень нужна мне ваша помощь, Сергей Прохорович.
— В чем же, Егор Романович?
— А в том, что порешили мы — городские садоводы — озеленить комбинатский поселок, а хода нашему делу нет.
— Что же вам мешает?
— Равнодушие, Сергей Прохорович! Хуже суховея, хуже саранчи это самое равнодушие в нашем деле. Вам, конечно, видней, а только уверен, что есть у советской власти такой закон, по которому равнодушных людей привлекают к ответственности.
— Кто же вам мешает? — спросил Трофимов. — Почему? Ведь ваше начинание можно только приветствовать.
— На словах и приветствуют, а на деле мешают.
— Отец жалуется на Глушаева, Сергей Прохорович, — сказал молодой Чуклинов. — Договорились они с ним о транспорте — подвел. Попросили людей — отказал. А сам на каждом перекрестке кричит, что приступил к озеленению поселка. Андрей Ильич решил ставить этот вопрос на бюро.
— Не на бюро о Глушаеве говорить, а на суде! — гневно сказал старик. — Саранча он!
— Верно, Егор Романович, — кивнул Трофимов. — Глушаев заслуживает наказания… Кстати, где у вас телефон?
— Пойдемте, я покажу. — Торжествуя победу, старик весело посмотрел на сына. — Слыхал?
Трофимов и оба Чуклиновы вошли в дом.
— Вот и телефон, — сказал старик. — Могу и номер Глушаева разыскать.
— Не нужно, — Трофимов взял трубку. — Соедините меня с прокуратурой, — попросил он телефонистку. — Товарищ Находин? Здравствуйте… Да, приехал. А вы дежурите?.. Хорошо, хорошо, об этом завтра… Скажите, выполнен ли мой приказ о заключении под стражу, который я передал для исполнения Громову? Выполнен? Так… До свидания, товарищ Находин.
Трофимов повесил трубку и обернулся к Чуклиновым:
— Григорий Глушаев арестован, товарищи…
— В чем же он обвиняется? — изумленно спросил Степан Чуклинов.
— В чем обвиняется? Назову лишь одно из его преступлений — воровство, хищение колхозного имущества.
— Неужели Глушаев, Григорий Маркелович Глушаев мог до этого докатиться?..
— Вас это удивляет? А меня нет. Именно — докатился. — Трофимов помолчал. — А ведь правильное, Егор Романович, придумали вы для него имя: саранча! Точнее и не скажешь. — Трофимов посмотрел на старика Чуклинова и с огорчением добавил: — Ну, а на чаек с весенним медом я уж в другой раз приду…
Он попрощался и вышел.
39
«Пойду уж лучше домой!» — подумал Трофимов, выходя от Чуклиновых.
Он свернул к реке и невольно выбрал самую длинную дорогу: вдоль берега, огородами. Нет, домой он не торопился.
На реке было много ребятишек. С радостным визгом бросались они с крутого берега в воду. Черные от загара тела так и мелькали в воздухе.
Проходя мимо моста, Трофимов увидал сидевшего с удочкой в руках адвоката Струнникова. Старик заметил Трофимова и радостно помахал ему шляпой. В это время у него клюнуло, и Струнников забыл обо всем на свете. Руки его вцепились в удилище, глаза уставились на нырявший поплавок.
— Тяните! — крикнул Трофимов.
— Тише! — зашипел Струнников. — Крупная! Завожу! — Он уперся ногой в камень и начал осторожно поводить удилище, выделывая им в воздухе какие-то замысловатые круги.
— Да тащите же! — не выдержал Трофимов.
— Тише! — прошептал Струнников. — Леса тонкая, не выдержит!
С величайшими предосторожностями он начал тянуть на себя удилище. Еще одно усилие — и к ногам Струнникова шлепнулась крошечная рыбешка.
— Вот так кит! — расхохотался Трофимов.
— Что ж тут смешного? — обиделся Струнников. — Я о вас такого хорошего мнения, а вы смеетесь… Ерши же всегда клюют выше своих возможностей…
Трофимову не хотелось обижать старика, но смех душил его, и он расхохотался до слез. Скверного настроения как не бывало. Он весело козырнул на прощание Струнникову и быстро пошел к себе.
Марина была дома. Трофимов увидел ее, когда, взбежав по крутому склону, остановился у плетня беловского огорода. В простеньком ситцевом платье, с завернутыми выше локтей рукавами, она окучивала картофель.
Сейчас, в домашнем платье, с небрежно подобранными на затылке тяжелыми косами, Марина вдруг показалась Трофимову такой родной, такой близкой, что он не раздумывая, по-мальчишески прыгнул через забор.
— Марина Николаевна! — радостно воскликнул он, подбежав к девушке.
— Сергей Прохорович! — Она поглядела на него, заслонясь рукой от солнца.
Трофимов стоял перед ней и не знал, что оказать.
А она все смотрела на него из-под руки. Смотрела серьезно, внимательно, точно ждала от него каких-то важных, особенных слов.
— Я так рад, что вижу вас, Марина Николаевна, — упавшим голосом сказал Трофимов. И это было все, что он мог сказать.
Марина улыбнулась и ничего не ответила. Она взяла его за руку, и, не произнося больше ни слова, они пошли через огород к дому.
Трофимову казалось, что он обязательно должен заговорить с Мариной, но он не знал, с чего начать. Между тем сказать что-то было просто необходимо. Трофимов же, с каждым шагом испытывая все более мучительную неловкость, не смел взглянуть на Марину и молчал. Он не мог заговорить с ней о каких-нибудь пустяках. Не мог, потому что хотел говорить о большом и важном и не решался, не находил слов.
А Марина, пристально глядя на Трофимова, терпеливо ждала, когда же он заговорит.
В дверях их встретила Евгения Степановна.
— Сергей Прохорович! Да вы не с неба ли свалились? — смеясь, спросила она.
— Не с неба, а через забор, — сказала Марина.
— Это прокурор-то? — шутливо изумилась Евгения Степановна.
— В воскресенье я не прокурор, — взмолился Трофимов. — В воскресенье я тихий, робкий человек. Очень робкий. Вот через забор перепрыгнул, и до сих пор сердце колотится…
В столовой зазвонил телефон.
— Подойди, Мариночка, не тебя ли, — сказала мать.
— Нет, мама, подойди ты. И если будут спрашивать меня, скажи, что нет дома.
— Кто бы ни спросил?
— Кто бы ни спросил…
— Слушаю! — взяла трубку Евгения Степановна. — Кого? Сергея Прохоровича? Сейчас. Оказывается, вас, Сергей Прохорович, — сказала она, передавая Трофимову трубку.
— Сергей Прохорович? — услышал Трофимов негромкий, спокойный голос Рощина. — С приездом.
— Здравствуйте, Андрей Ильич.
— Простите, что беспокою в воскресенье, но очень нужно мне вас повидать…
— Хорошо, Андрей Ильич, сейчас буду.
Трофимов повесил трубку и привычным движением одернул китель…
Рощин усадил Трофимова в кресло, пододвинул ему стакан чаю и, с доброй улыбкой приглядываясь к его утомленному лицу, сказал:
— Вижу, что досталось вам в этой поездке. Похудели. Устали.
— Да и у вас, Андрей Ильич, лицо утомленное.
— Как же, самая страда идет. Работы, сами знаете, много. Впрочем, я от работы не очень-то устаю. Хуже, когда что-нибудь не ладится. Вот тут — день ли, ночь ли — не приходится разбирать. Главное, чтобы нелады были устранены. — Рощин посмотрел на Трофимова и лукаво прищурил глаза. — Да что же вы не рассказываете, как вас встретили в селе Искра — хорошо ли?
— Хорошо, просто очень хорошо, — сказал Трофимов. — Представляете, все село собралось в клуб послушать, что скажет им районный прокурор.
— Оно и понятно. Выходит, Сергей Прохорович, что и прокурор у нас для народа — желанный гость. А прежде-то ведь этим именем детей пугали.
— Да, то было прежде, — рассмеялся Трофимов. — Не та власть, не те и прокуроры.
— Что и говорить, — кивнул Рощин. — А я вот, как вас в Искру проводил, городским строительством занялся. Кстати, спасибо вам, Сергей Прохорович, что посоветовали Марине Николаевне показать мне проект Белова. В нем оказалось много интересных и полезных для нас мыслей.