Младший советник юстиции
(Повесть)

— Что же мы ему скажем? — спросила Осокина, когда Трофимов, подойдя к окну, уже собрался постучать. — Ночь, а мы в гости.

— Ничего, он к ночным гостям привычен, — сказал Бражников.

Трофимов постучал.

За занавеской колыхнулась бородатая тень.

— Кто там еще? — послышался старческий, ворчливый голос.

— Это я, Василий Алексеевич, отоприте! — отозвалась Осокина.

— Аннушка? Сейчас отопру.

Дверь распахнулась. Трофимов увидел маленького, седенького старичка. Он был в белой длинной рубахе и в белых полотняных штанах. От всего его облика, от вздетых на лоб очков и снежно-белой бороды веяло старческим добродушием.

— Аннушка! — сказал Зачиняев, вглядываясь в темноту, и в голосе его Трофимов уловил радость. — Да где же ты? Со света-то не видать!

— Даша сказывала, что вы меня искали, Василий Алексеевич. — Осокина замялась. — Вот я и пришла…

— Будто уж из-за этого и пришла? — добродушно усомнился Зачиняев. — Ночью-то? Ну, входите, входите, товарищи прокуроры. Аннушка плохих гостей ко мне не приведет.

Старик, часто кивая головой, выждал, пока Осокина не вошла в дом, и вдруг, живо обернувшись к Трофимову, сказал лукаво, усмешливо:

— А я вас видел, когда вы с Аннушкой над рекой стояли. Видел, как Стрыгин к вам подходил. А я вот не подошел… Вижу, люди у реки стоят, тайгу слушают. Зачем мешать? — Старик посмотрел на Бражникова. — И тебя видел, как с Дашей плясал.

— А вот человека в плаще, что овощи из колхоза увез, так и не разглядели… — не то спросил, не то упрекнул деда Трофимов.

— Не разглядел, не разглядел, — горестно покачал головой старик. — Ошибся…

— В ком? — в упор взглянул на него Трофимов.

Они вошли в комнату.

— А ты не спеши, не спеши, — усмехнулся старик, притворяя за собой дверь, и подошел к Осокиной.

Двигался Зачиняев с удивительной для его лет легкостью. Говорил быстро, негромко, точно не говорил, а приговаривал.

— Садитесь, товарищи. С дороги-то посидеть — первое дело. — Старик пододвинул Осокиной скамью. — Садись, Аннушка, рад я тебе, садись.

Осокина села.

— А ты отчего такой сердитый? — глянул старик на Бражникова. — Гость на хозяина сердиться не должен.

— Я на вас и не сержусь, — сказал Бражников.

— И не сердись… А то, что я о тебе Даше окажу, если спросит? Даша-то ко мне за советом прибежит, ко мне… — Старик улыбнулся смущению Бражникова. — Со мной многие советуются.

— Вот и я к вам за советом пришел, Василий Алексеевич, — сказал Трофимов.

— Ты не за советом, нет! — сурово, точно уличая Трофимова, посмотрел на него старик. — Ты с вопросом пришел!

— С каким же? — невозмутимо спросил Трофимов.

— А с таким, что еще в дверях задал.

— Верно, Василий Алексеевич, с ним и пришел.

— Не веришь, значит, что я того человека в плаще не знаю? — с откровенным любопытством приглядываясь к Трофимову, спросил старик.

— Не верю, — просто ответил Трофимов.

— Так. — Зачиняев быстро присел на скамью рядом с Осокиной и спросил, обращаясь не к Трофимову, а к ней: — Почему же я про машину Громову рассказал?

— Потому, что вы честный человек, Василий Алексеевич, — сказал Трофимов.

— Ага! Честный! — по-прежнему глядя не на Трофимова, а на Осокину, крикнул старик. — Только меня на слова не купишь! Как ты можешь меня честным считать, если думаешь, что я правду утаил? Ну-ка, отвечай!

— На этот ваш вопрос, Василий Алексеевич, вы сами и ответите.

— Мудрено! Мудрено силки расставляешь, — закрутил головой старик, — не понять!

— Что ж тут непонятного? — спросил Трофимов. — Честный человек правды не утаит.

— Я и не утаил.

— Полправды — все равно, что неправда, Василий Алексеевич.

— Ты мою правду аршинами не мерил, где половина, а где вся.

— Оттого и спрашиваю.

Зачиняев вскочил с места.

— Сдается мне, товарищ прокурор, что ты и сам знаешь, кто был тогда в машине.

— Боюсь, что знаю…

— Боишься?

— Боюсь…

— А чего? — Зачиняев вплотную придвинулся к Трофимову.

Глаза старика сверкнули из-под очков пытливым, вопрошающим огоньком.

— Того, Василий Алексеевич, что ошибся в человеке, — ответил Трофимов. — Как вы ошиблись, так и я ошибся. Этого и боюсь.

— Да, ошибся! — голос Зачиняева дрогнул. Старик отошел от Трофимова и стал быстрыми шагами бегать из угла в угол. — Ошибся! — бормотал он. — Прости, друг, должен я, должен сказать!.. — Зачиняев неожиданными для него медленными и широкими шагами подошел к Трофимову. — Глушаев Григорий Маркелович, вот кто тогда на машине приезжал! — Лицо старика сморщилось. Он стал совсем маленьким, совсем старым. — Ради друга покойного молчал, ради Маркела… Ан нет, правды не утаишь.

— А с Глушаевым был Костя Лукин? — глухо спросил Бражников.

— Он.

Бражников молча опустил голову.

— Неужели мы опоздали? — тихо сказал Трофимов. — Неужели Глушаев опередил нас, и уже поздно спасать Лукина?..

В полном молчании слушали Трофимов, Осокина и Бражников печальный рассказ старика о его друге Маркеле Глушаеве.

Безземельный рязанский крестьянин, он вместе с сыном Григорием, тогда еще молодым парнем, пришел на Урал в поисках заработка. Его привлекло сюда стремление быстро разбогатеть, так, как богатели, по рассказам бывалых мужичков, уральские и сибирские старатели. Потянуло Маркела на золотишко. Мечтал он найти жилу, да такую, чтобы с выручки можно было купить лошадь, десятины две земли, поставить избу и снова приняться за свое исконное крестьянское дело. Невелика была мечта у Маркела Глушаева, но и она казалась ему несбыточной. И верно, не сбылась.

Общая горькая судьба старателей-неудачников крепкой дружбой связала Василия Зачиняева с Маркелом. А после смерти друга Зачиняев перенес всю свою привязанность на его сына.

Григорий Глушаев мало в чем походил на отца. Смолоду был он хитер и увертлив. Смолоду завелись у него дружки среди перекупщиков и промышленников. А вскоре и сам он стал старшим на одном из приисков, начал быстро богатеть.

Революция спутала все расчеты Глушаева. Он притих, затаился. Долго Зачиняев ничего не знал о его судьбе.

А Григорию не сиделось на месте. Редкие письма от него приходили то из Средней Азии, то с Кавказа, то вдруг из Магнитогорска. И всякий раз он объяснял перемену места жительства тем, что на новой работе были лучшие условия и больше платили. А работал он то снабженцем, то завхозом, то вдруг прорабом.

Старик с неодобрением относился к кочевой жизни Глушаева, а однажды, услышав бытовавшую в те дни презрительную и хлесткую кличку «летун», понял, что Григорий и есть такой вот летун, охотник за длинным рублем.

Незадолго до войны Глушаев снова появился в Ключевом. Казалось, он образумился. Стороной Зачиняев узнавал, что Григорий хорошо работает на строительстве комбинатского поселка, продвигается по службе. И это радовало старика. Частые попойки, грубость, заносчивость Григория Зачиняев извинял, как дань прошлому.

Но случилось то, что извинить уже было нельзя.

И если Громову старик рассказал лишь полправды, то теперь Трофимову он поведал всю правду о Глушаеве…

За окном послышались чьи-то шаги, и в дверь постучали.

— Входите! Не заперто! — крикнул Зачиняев.

Дверь отворилась. Первым, кого увидел Трофимов, был Костя Лукин. За ним в комнату вошли его отец и Громов.

— Товарищ младший советник юстиции, приехали к вам с рейда, — сказал, указывая на Лукиных, Громов. — Видно, что-то у них важное…

— Сергей Прохорович, — подошел к Трофимову старый Лукин. — Вот привез сына… Такое дело, что ждать да откладывать посчитал невозможным… Только прямо окажу, в этом деле он…

— Пусть говорит сам! — прерывая старика, сказал Трофимов и выжидающе глянул на Константина.

— Товарищ Трофимов… — прямо и безбоязненно посмотрел тот на прокурора. — Отец рассказал мне, что в Искре, в колхозе «Огородном»… — Лукин нетерпеливо махнул рукой. — В общем, я знаю, кто увез овощи из парников.