Страница 38 из 51
Знать все, что касалось своего предприятия, было обязанностью директора, но знать все это так, как знал Швецов, было искусством. И он гордился этим особым директорским искусством, которое далось ему далеко не сразу.
Самолет взревел моторами и остановился. Швецов так задумался, что не заметил, как произошла посадка. Он встал и пошел к выходу. Первым, кого он увидел, ступив на землю, был Глушаев.
«Что с ним?» — удивился Швецов, всматриваясь в его непривычно серьезное, встревоженное лицо.
— Здравствуйте, Леонид Петрович! Как долетели? Не укачало? — подхватив швецовский чемодан, допытывался Глушаев.
Голос его показался Швецову напряженным, движения чересчур суетливыми.
— Что-нибудь случилось? — чувствуя, как тревога Глушаева передается и ему, спросил Швецов.
— Ничего, ровным счетом ничего, Леонид Петрович, — попытался улыбнуться Глушаев.
— Так. А почему именно вы приехали меня встречать?
— Ну как же, Леонид Петрович, — снова изобразил на лице улыбку Глушаев. — Ведь в Москве решались мои вопросы.
— Да вы уж не улыбайтесь, если не хочется, — с неожиданным раздражением сказал Швецов.
Они сели в машину.
— Здравствуйте, Леонид Петрович! — радостно приветствовал Швецова шофер. — С ветерком?
Это «с ветерком» повторялось каждое утро. Швецов любил быструю езду. Жители города и поселка давно уже привыкли к бешено мчащемуся автомобилю директора комбината.
— С ветерком, — откидываясь на спинку сиденья, сказал Швецов.
Машина рванулась и понеслась по шоссе к городу.
— Так что же все-таки случилось, Григорий Маркелович? — спросил Швецов. — Как идет стройка новых домов?
— На третьем участке все по плану.
— А на четвертом?
— Там еще не начинали.
— Не начинали? — строго глянул на Глушаева Швецов.
— Секретарь райкома создал комиссию, кстати, там и Марина Николаевна была, и комиссия этот участок забраковала. Сырой, видите ли…
— Почему мне об этом не телеграфировали?
— Не хотелось вас беспокоить, Леонид Петрович.
— Напрасно!
— Кстати, как в Москве решили с осушкой болота? — спросил Глушаев.
— Будем сушить.
Глушаев радостно потер руки:
— Ну вот, я же говорил! Вам, да не разрешат! А планы жилищного строительства утвердили?
— После, после об этом, — нахмурился Швецов. — Скажите лучше, почему вы такой кислый?
Глушаев пожал плечами.
— Я?.. Пустое… маленькая неприятность… Тут, кстати, новый прокурор у нас появился…
— Трофимов?
— Вы его знаете? Кстати, он что-то зачастил к нам на комбинат…
Швецов резким движением повернул голову и в упор посмотрел на Глушаева.
— И что же из этого следует?
— Нет, я просто так заметил… Неуживчивый, очень неуживчивый прокурор!
— Какое вам дело, уживчив он или не уживчив?
— Мне? Никакого!
— Пусть о прокурорах думают те, у кого совесть нечиста. Надеюсь, ничего без меня вы тут не натворили?
— Что вы, что вы, Леонид Петрович! — усмехнулся Глушаев. — Я ведь, кстати сказать, всего лишь строитель… Делаю, что прикажут…
— Послушайте, Григорий Маркелович! — резко сказал Швецов. — Это, кажется, пятое «кстати» за наш минутный разговор.
— И все пять некстати? — невесело пошутил Глушаев.
— Вот именно. Впрочем, если уж вы настаиваете на этом слове, то скажите, кстати, выполнили вы мой приказ об озеленении пустыря перед детским садом или нет?
— Не выполнил, Леонид Петрович.
— Не выполнили? Я же дал Марине Николаевне слово!
— Виноват, Леонид Петрович. Тут такое творилось… Завтра же дам указание приступить к работе.
— Черт знает что! — сердито сказал Швецов. — Выходит, на вас нельзя положиться даже в мелочах! — Он привстал и, видя, что шофер сворачивает в сторону города, тронул его за плечо: — Сначала на комбинат!
— Есть на комбинат! — выворачивая руль, отозвался шофер.
Швецов откинулся на спинку сиденья и, опустив стекло, стал сосредоточенно смотреть на дорогу.
Комбинат, разбросанный на огромной территории в несколько километров, медленно разворачивался перед ним.
«Да, вот я и у себя», — подумал Швецов, всматриваясь в знакомые очертания всех этих сотен больших и малых строений, связанных между собой единой трудовой целью, — будь то крошечная диспетчерская будка, притулившаяся у стрелок комбинатской железной дороги, или огромные корпуса обогатительной фабрики, или эта вот похожая издали на загородный особняк и уютно поблескивающая своими зеркальными окнами научно-исследовательская лаборатория.
— Снова у себя, — вслух негромко повторил Швецов.
— Вы о чем? — встрепенулся Глушаев, вопросительно глядя на Швецова. Но тот, задумавшись, ничего ему не ответил.
Смутная, непонятная тревога, которая нет-нет да и возникала в Швецове с памятного ему прощального разговора с заместителем министра, снова и еще сильнее, чем прежде, овладела им сейчас. Странно, но встреча с Глушаевым и то, что он говорил ему, уснащая свой рассказ этими некстати вставленными «кстати», не на шутку встревожили Швецова.
Казалось бы, что в огромном хозяйстве комбината есть дела куда поважнее, чем застройка поселкового участка или — а уж об этом и говорить нечего — озеленение пустыря перед детским садом. Взять хотя бы работу одной только шестой шахты и не всей даже шахты, а ее новых камер, в которых совсем недавно были установлены мощные комбайны. Трудно было даже сравнивать объем и сложность этих шахтных работ с тем, что тревожило сейчас Швецова, и он, подумав об этом, попытался сосредоточить свои мысли на главном для него: на шестой шахте.
— Как на шестой? — спросил он у Глушаева.
— Где? — не понял тот вопроса.
— На шестой шахте! — раздраженно сказал Швецов. — Как с добычей? Или начальнику жилищного, строительства об этом знать не положено?
— Отчего же, — смущенно потер ладонью лоб Глушаев. — Я слышал, что на шестерке дело спорится.
— Спорится! — усмехнулся Швецов. — Точнее и не скажешь!
— Можно и точнее, Леонид Петрович, — оглянулся шофер. — Вчера шестая дала сто двадцать процентов, а сегодня в первой смене сто сорок на-гора выдали.
— Сто сорок, — удовлетворенно кивнул Швецов. — Да, пожалуй, что и спорится. Вези-ка, Андрианыч, меня прямо на шестую.
— Есть прямо на шестую! — весело отозвался шофер.
— Кстати, Андрианыч, — с улыбкой обратился Швецов к шоферу: — А как у нас с жилищным строительством дело обстоит — спорится?
— В процентах так вроде и спорится, Леонид Петрович, — украдкой глянул на Глушаева шофер. — А вот на деле — не сказал бы…
— Так, — нахмурился Швецов. — Ну, ничего, разберемся.
31
Швецов и Глушаев вошли в небольшой белый домик, стоявший неподалеку от копра, в котором помещалась шахтная раздевалка и душевая. Здесь было сейчас безлюдно и тихо. Лишь изредка проникал сюда, идущий из далекой глубины шахты, то стихавший, то нараставший гул. Это двигалась по шахтному стволу клеть. Где-то далеко-далеко перекликались между собой сигнальные звонки.
— Клеть пошла наверх, — сказал Швецов Глушаеву и обернулся к старичку-коптеру, торопливо шедшему им навстречу. — Здравствуй, Федор Пантелеевич. Когда это ты успел на шестую перебраться?
— Здравствуй, здравствуй, Леонид Петрович, — приветливо кивая головой, сказал старик. — Когда на шестую-то перебрался? А как новые машины в нее спустили, так и перебрался. Я, слышь, старик любопытный. Дай, думаю, на старости лет поближе к новой технике присмотрюсь. Вот и упросил Ларионова, чтобы сюда поставили. — Старик озабоченно глянул вокруг и, довольный своим осмотром, ревниво спросил: — Али порядка у меня тут нет? Замечания какие имеете?
— Замечаний не будет, — сказал Швецов. — Все в порядке, Федор Пантелеевич.
— То-то! — самодовольно ухмыльнулся старик и вдруг, схватив Швецова за рукав пиджака, смущенно и тихо попросил: — Мне бы, Леонид Петрович, хоть разок вниз бы спуститься, а? Всех провожаю, а сам не могу. Правда, ребята рассказывают, как там у них дела идут, а все же посмотреть-то своими глазами куда как лучше. Уж уважьте старика, дозвольте хоть глазком одним глянуть на те, на новые машины.