Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 11

Прогулки действуют на меня успокаивающе. В этот вечер я бродил около часа. На удивление это утомило меня, и я решил вернуться пораньше домой, но, не дойдя полукилометра до него, я услышал за спиной лошадиный топот. Я невольно прибавил шаг. Вскоре меня догнали два всадника. Один, молоденький цыгановатый паренек, напирая на меня лошадью, закричал сиплым ломающимся голосом:

– Ты что, дядя, страх потерял? Или по рогам захотел?

Ничего не угрожало мне. Свет фонаря освещал его. Он был худ, по-юношески нескладен, с копной нечесаных волос. Второго я не успел рассмотреть.

– Деньги давай, дядя! Деньги! – закричал он.

На меня пахнуло перегаром. Справится с ним для меня не составило бы труда, но драться не хотелось, кроме того, второй не проявил особой агрессивности.

– Возьми, – небрежно ответил я, решив посмотреть, как он это будет делать. Впрочем, денег у меня вообще не было ни в одном кармане. Ни гроша.

Второй или более рассудительный, или трезвый, отъехал в сторону. Чернявый был более решителен: в воздух что-то просвистело, и я едва успел прикрыть лицо рукой. Её обожгло сильным ударом. В экстремальных ситуациях я действую почти автоматически: я бросил тело вперед, и в следующее мгновение нападавший уже лежал на земле без движений. Второй спешно повернул лошадь и ускакал в темноту. Преследовать его не было смысла. Я вернулся к лежащему на земле человеку. Было достаточно светло, и я заметил, как у него под головой образуется темная лужа. Убийцей, пусть и невольным, я не хотел быть. Подняв голову, я почувствовал, что по пальцам течет что-то теплое и липкое. Ясно было, что это кровь. Я потряс его. Он застонал и зашевелился. У меня отлегло от сердца. Делать было нечего: я помог перебраться ему поближе к фонарю. Голова у него была цела, лишь из разбитой брови обильно текла кровь. Он уже полностью пришел в себя. Я дал ему свой платок.

– Где ты живешь? – спросил я, поскольку была необходимость отправить его домой.

Он насторожился, но назвал деревню, что была километрах в трех от К.. Пока он объяснял мне всё это, я невольно обратил свое внимание на его лошадь, которая отчего-то не убегала от нас, а лишь стояла несколько в стороне, наблюдая за нами. Как ни плохо разбирался я в лошадях, но эта произвела на меня впечатление и понравилась с первого взгляда. Это был жеребец. Широкогрудый, может несколько массивный, но на редкость пропорционально сложенный, со стройными крепкими ногами, с развитыми мышцами, играющими по всему телу. При всем том он показался мне легким грациозным животным. Он был вороной масти, только небольшая отметина светилась на лбу.

Он явно ждал своего хозяина.

– Чей конь? – спросил я паренька.

– Отца, – буркнул он в ответ.

– Он пастух? – хотя конь мало походил на неухоженных, брюхатых пастушьих лошадей.

– Нет, – лесник.

– Где он работает? – этот вопрос вырвался у меня невольно, поскольку лесников, работающих в лесничестве К., я знал. Он назвал другое.

– У него участок рядом, – пояснил он.

– Он что туда верхом ездит?

– Да, но у нас есть ещё одна лошадь. На этом только сено готовим, да ещё катаюсь я и на скачках выступаю. Даже выигрываю. Отец его только за это и держит, – он явно испугался и заискивал передо мной.

Пока он всё это мне объяснял, у меня возник план. Я давно мечтал научиться ездить верхом и был рад подвернувшемуся случаю.

– Ты хочешь сидеть в тюрьме? – начал я методично осуществлять свой план, решив припугнуть его на всякий случай.

Он весь сжался. Глаза заблестели. Ничего воинственного в нем уже не было. Теперь передо мной находился не грабитель и забияка, а обыкновенный, испуганный, нашкодивший подросток, залитый кровью.

– Хорошо, я не сдам тебя в милицию и даже не скажу про этот случай никому, но при одном условии, – я сделал паузу, наблюдая его. Мои слова поимели действие: в глазах его загорелся огонек надежды. Сейчас он был готов молиться на меня. – Ты завтра приведешь этого коня на кладбище. Знаешь где? – он с готовность закивал головой. – Принесешь упряжь и будешь это делать всегда, когда я тебя попрошу. Завтра будешь в восемь часов, иначе я тебя найду везде. Я надеюсь, ты всё понял? Я могу тебя отвести в милицию и написать заявление, и тебе придется в такие годы хлебать баланду. Ты этого хочешь? Завтра в восемь мы встречаемся на вашем кладбище.

Я намеренно выбрал это место, так как оно было гораздо ближе, чем само село от К. и всего в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от моего дома.

Пацан стал клятвенно заверять и благодарить меня. Я прервал его излияния и холодно пригрозил:

– Обманешь меня – достану из-под земли! – он, по-моему, больший трус, чем я предполагал раньше. – Ты можешь ехать?





– Да, – уныло подтвердил он.

Я поймал коня, хоть это оказалось и трудней, чем я думал, посадил незадачливого грабителя в седло, и проследил за ним, пока он не скрылся в темноте.

Я решил твердо быть на кладбище.

Через четверть часа я был уже в постели.

Прихватив булку хлеба и соль, я направился на кладбище. Вначале девятого я был уже там. Мой вчерашний противник уже ждал, хотя я даже не надеялся его найти его там. Он был мрачен и неразговорчив.

– Я не думал тебя здесь застать, – начал я разговор.

– Если я обещал, то буду, – буркнул он недружелюбно.

– Похвально, слова не мальчика, а мужа, – ответил я. – Как тебя зовут?

– Сергей, – ответил он односложно.

Разговор явно не клеился.

–Как звать коня?

– Карат.

– Кто его так назвал?

– Наш агроном. У него жеребчиком шерсть лоснился, хотел он его Черным алмазом обозвать, но назвал Каратом, но карат к нему сразу после того и прилипло, – вы его сильно не гоняйте – запалите. Он ещё с характером, запросто сбросит.

– Ничего, мы с ним подружимся.

Он поднялся и собрался уходить.

– Куда мне деть седло? И как я смогу найти тебя в следующий раз?

– Можете меня не искать, – глаза его блеснули недобрым огнем. – Найдите коня, если его сможешь после этого поймать, и запрягайте, а седло и уздечку положите вон в тот вагончик, там чуланчик есть, завалите его барахлом, тут никто не лазит. Меня можете не искать, мы с отцом на недели две уезжаем, – с эти он скрылся в негустом кустарнике и через минуту появился на дороге, ведущей к деревне. Скоро уехал и я.

Сейчас нестерпимо болят ноги, ломит с непривычки всё тело. Сначала Карат совершенно не слушал поводья и едва не сбросил меня, но часа через два я его заморил, и он успокоился, так что я прилично провел время.

Прочитал написанное. Отчего-то грустно. На дворе ночь. Окна погашены и от того тьма почти полная. Кажется, что она со всех сторон обступила стол и одинокую лампу на нем. Всё кажется, что стальной обруч стянет петлей этот осколок дня и света и всё погрузится навечно в непроницаемую тьму.

Опять тянет на потустороннюю философию. Устал.

Уже вторую неделю я почти ежедневно совершал прогулки верхом. С Каратом мы подружились. Он, кажется, признал во мне хозяина, хотя наши отношения складывались довольно тяжело. Я его часто балую. Мне нравится за ним ухаживать, даже, кажется, излишне. В джигитовке прогресс у меня невелик, но я теперь уже не вывалюсь из седла, как последний школяр. Впрочем, мне больше и не требуется.

Я много часов провожу в седле и с большим удовольствием. Хотя дело обстоит не столь блестяще, на горизонте появились темные тучки. Я раза два чуть было лицо к лицу не сталкивался с людьми. Один из них был мой знакомый, но пока всё обходится. Впрочем, по К. уже начали поговаривать про какого-то загадочного всадника. Печально, но рано или поздно всё станет достоянием общественности и, при нашей застарелой глупости, можно ожидать неприятности, даже занимаясь столь безобидным занятием. Хотя глупость, как и вселенная, едва ли имеет свой предел.

Приобрел чудный плащ, что носили, наверное, во времена Людовика IV, примерил перед зеркалом. В нем я чистый денди. Несколько смахиваю на разбойника, может на пилигрима. Порылся в гардеробе и нашел старую с широкими полями шляпу, что была модной лет пять назад.