На перепутье

И тут я все вспомнил. Даже спустя столько лет мне стало стыдно за свое поведение.

– Кажется, я был маленьким злобным троллем. Я ведь тогда едва не испортил всем праздник просто из-за того, что был не в духе.

– Праздник и без тебя был испорчен. Ты был единственным, кто открыто выразил свое недовольство царившим вокруг лицемерием. Знаешь, я тогда был тебе даже благодарен.

Сказать, что я изумлен – не сказать ничего. Кирилл присел на диван и продолжил:

– Никто ведь не смел выступать против отца. Даже мама. Я знал, что ей хотелось провести праздник тихо, в кругу семьи, а отец собрал кучу гостей, устроил целое торжество, лишь бы похвастаться перед своими друзьями. И игрушки эти он тоже специально привез. Нас хватило только на то, чтобы тихо припрятать старые. А ты так разбушевался, что едва не перебил их. Да еще и устроил перепалку с отцом во время ужина.

– Это я помню. И следующие три дня тоже, когда безвылазно сидел в своей комнате. Наверное, они были самыми спокойными за весь год.

– О да, ты откровенно наслаждался тем, что тебя никто не дергает. И что отец с тобой не разговаривает.

– И мне это настолько понравилось, что я решил продолжать в том же духе. Пока не уехал.

Из темноты послышался смешок брата. Я тоже улыбнулся, хотя мне было грустно.

– Не хочешь вернуться к остальным? Посидел бы в кругу семьи, а то мы и так редко тебя видим. Словно ты живешь не в километре от деревни, а где-то в пяти часах пути отсюда. Лиана по тебе скучает. Да и Лидия тоже.

Я не знаю, как реагировать на такие слова. Головой понимаю, что да, надо бы заходить почаще, но не могу заставить себя это сделать. Я просто настолько привык быть один, что стало трудно сближаться с кем-то. Да и дом этот полон воспоминаниями, которые я хочу похоронить навсегда. Все в нем откликается болью. Это не вина тех, кто живет здесь, нет. Иногда кажется, что вместе с обостренным чутьем я унаследовал и излишнюю чувствительность – но только от кого? Август вроде в таком не замечен, хотя, кто его знает, мы с ним не настолько успели сблизиться. Я подозреваю, что это от мамы.

– Ну так что? Пойдем, посидим? – Кирилл поднялся, диван негодующе скрипнул.

– Нет. Я действительно устал. Хочу побыть в тишине.

– Как будто тебе не хватило тех двух месяцев, когда ты был неизвестно где, – съязвил брат, но тут же спохватился, – Извини, я не хотел тебя задеть.

– Да не извиняйся. Все в порядке. Я все равно не помню. Считай, что их как бы и не было.

– Ладно, поступай, как знаешь. Отдыхай.

Я кивнул, забыв, что в полутьме он все равно ничего не увидит. Кирилл вышел обратно в большую комнату, его силуэт на мгновение заслонил свет, падавший через дверной проем. За столом что-то оживленно обсуждали, слышался взволнованный голосок Лианы, Марк и Август говорили о чем-то своем, Лидия смеялась над шутками Дениса – он стал частью нашей семьи, недавно переехав из города в деревню; Кирилл сходу влился в общий гомон, словно и не отлучался. А я стоял в темноте и улыбался – не знаю, кому как, но я люблю наблюдать такие вещи со стороны. И при этом все равно чувствую себя частью происходящего.

Большинство людей думают, что раз я сижу где-то в углу, или прячусь в темноте, то я несчастен, и меня обязательно надо любыми способами вовлечь в разговор или вытащить куда-то на свет. Как раз это и пытался проделать Кирилл. Им невдомек, что мне вовсе не обязательно быть со всеми. Я и так прекрасно чувствую ту теплую атмосферу, которая царит за столом, и не обделен вниманием, как они думают. Мне достаточно знать, что им хорошо. Тогда и я чувствую себя комфортно.

И все-таки я устал. Рано утром мы ездили в лес, долго искали подходящее деревце – елей тут полно, но попробуй найти такую, чтобы была стройная и пушистая. Потом были хлопоты по подготовке к празднику, я выполнял разные простые поручения, подай-принеси – иное мне Лидия и не доверила бы, она знает, какой из меня кулинар.

Август в шутку ворчит, что со мной он скоро станет травоядным. Но ему нравится моя стряпня, я это чувствую. Мы оба любим простую пищу, которая не требует много времени и усилий для ее приготовления. Денис, который пока живет с нами, тоже непривередлив.

Я почти не ем мясо, что крайне странно для нашей деревни, и для меня в частности – я ведь, черт возьми, торгон, да еще и Охотник! Мои предки столетиями питались свежей дичью и рыбой и всем прочим, что и сейчас бывает в меню обычной местной семьи. Но если я действительно начну потакать своим желаниям, то и Охотник будет иметь больше шансов управлять мной, а не наоборот. Во всяком случае, мне так кажется. Может, я заблуждаюсь. И я не собираюсь давать ему такую возможность – слишком много сил и времени потрачено на его дрессировку.

Мы во многом похожи. Я и Август. Не зря окружающие нам об этом твердили. Со стороны такое действительно виднее. А вот когда ты сам начинаешь ближе знакомиться с некогда чужим человеком, то тебя ждут сюрпризы на каждом шагу. Единственное, что он во мне не принимает – это нелюбовь к охоте. Нет, стрелять я умею, и вполне прилично – уроки Айзека не прошли даром. У нас так принято – чтобы мальчики лет с девяти учились обращаться с ружьем. Исполнилось двенадцать? Вот тебе первый ствол. Бери, ходи на охоту с отцом, перенимай опыт. Я знаю, что для городских жителей это звучит дико, но для нас – в порядке вещей. Ребенок должен уметь выживать в тайге, добывать пищу, защищаться. Причем многие за неимением сыновей передают свои знания девочкам.

В общем, я не был исключением, и Айзек стал брать меня с собой, едва мне исполнилось восемь. Рановато, конечно, я тогда был совсем маленьким, и трудно было таскать на себе тяжеленную воздушку, которая больно била по спине. Но со временем я стал метким стрелком, не хуже самого Айзека. Ему нравилось, когда мы выбирались большой компанией – с его друзьями и их детьми, и он получал отличную возможность сыграть роль гордого отца, когда я одну за другой снимал все мишени, без осечек и промахов. Да и добыча у нас оказывалась в разы больше, чем у остальных.

Но потом я как-то резко охладел к этому. Охота перестала привлекать, когда я осознал, что отбираю единственную жизнь у птицы или зверя лишь забавы ради. Нет, я не защитник прав животных. И близко такого нет. И это не жалость. Просто это неразумно и расточительно, ведь еды, одежды, инструментов у нас достаточно. Нам не нужно добывать пропитание, как предкам, которые каких-то полторы сотни лет назад жили исключительно охотой.

Ну, стоит учесть и то, что лично для меня это было бы своего рода отступлением. Это как сдаться на милость своему внутреннему врагу, дав ему большую фору. Август не особо проникся первой частью моих оправданий, когда впервые решил взять новообретенного сына в тайгу. Он наверняка ожидал, что я с энтузиазмом рвану за ним, и подозреваю, что был разочарован, услышав отказ. Но вторая часть оправдания реабилитировала меня в его глазах – он лучше других знает, что значит быть Охотником. Это был его выбор, и он чувствует свою ответственность за него. Может, нащупай он тогда другую фигурку, моя жизнь сложилась бы иначе, более счастливо и спокойно – это не я так думаю, это его собственные слова. Но и я бы тогда был не я.

Добираюсь до своей старой комнаты, плотно закрываю за собой дверь и в темноте ложусь на кровать. Сейчас здесь спит Марк. Я удивился, когда впервые вернулся сюда – он сохранил многие мои вещи. Даже фотографии на стенах. Это лучше любых слов говорит, что он ждал моего возвращения все эти годы. Каждый раз, когда думаю об этом, у меня сжимается сердце. Я подвел его, как никто и никогда. Я бросил его одного на все эти годы. Но мне не хватает силы и смелости признаться ему в своем раскаянии, лишь надеюсь, что он понимает это без слов. Хотя кто я такой, чтобы ждать от него прощения? Будь я на его месте, никогда бы себя не простил. Может, перестал бы ненавидеть спустя много лет, но простить не смог бы. Мы до сих пор ни разу и не поговорили. И это тоже моя вина.