Страница 96 из 99
Господин д'Анкетиль снова вышел из себя.
- Вы говорите, Ваше Превосходительство, что Абдулла очутился в Париже ни с того ни с сего,- сказал паша Абеддин.- Но как это он мог попасть в Париж ни с того ни с сего? Разве человек попадает в Париж ни с того ни с сего?
- Не знаю,- сказал господин д'Анкетиль.- Но ведь оказался же, раз об этом пишет отец Жозеф...
- А может быть, это случайная ошибка? - предположил паша Абеддин.
- Маловероятно, ведь шевалье де ля Прэри, который Абдуллу хорошо знает, сейчас как раз в Париже и наверняка установил его личность. A propos: когда эту вашу "Ученость Его Величества" вы видели в последний раз?
- Правда, правда, я только теперь сообразил, что Ученость Его Величества уже давно не показывался во дворце,- согласился паша Абеддин.- Мы полагали, что он где-нибудь что-нибудь да реформирует. Этому человеку непременно нужно осуществлять какие-нибудь реформы. Реформы - это его призвание.
- А он, как видите, вместо этого добрался до Парижа и там нашел свою смерть,- сказал господин д'Анкетиль.
- Можно мне прочитать письменное сообщение об этом событии? - сказал паша Абеддин.
Господин д'Анкетиль молча протянул ему письмо отца Жозефа, и паша Абеддин, вооружившись сильными очками, принялся изучать этот документ, громко прищелкивая языком и мотая головой.
- Ну, и что вы на это скажете? - спросил господин д'Анкетиль, когда паша Абеддин дочитал и, опустив руку с письмом на колени, уставился в необозримые дали.
- А что можно на это сказать? - ответил он вопросом на вопрос.
- Вы же разбираетесь в турецких делах лучше меня,- настаивал господин д'Анкетиль.- Посоветуйте, что мне делать?
- Что делать? - повторил паша Абеддин.- Да ничего, разве что постараться распространить это известие надлежащим образом. И вы уже сделали первый шаг, рассказав об этом мне, вашему gehochs-amster Diener[покорнейшему слуге (нем.).] . Достаточно, если вы напишете султану кратенькое соболезнующее письмо, которое он должен получить уже завтра утром. Все остальное я возьму на себя. А теперь извините, сегодня я должен нанести еще несколько визитов.
В этот вечер друзья разошлись, так и не притронувшись к картам.
На следующий день было заседание Высокого султанского Совета.
Отец прекрасной Лейлы и тесть Абдуллы историограф Хамди, который, как теперь было принято, отправился в сераль в ветхом залатанном халате со старым выцветшим тюрбаном на голове, переступив порог залы заседаний, в первый же миг поразился тому, что, кроме него и старенького Великого визиря, все прочие государственные деятели, восседавшие в первых рядах, точно так же как и подавляющее большинство чаушей, пришли разодетые, как в былые времена, в роскошных одеяниях, усыпанных драгоценными камнями, бесстыдно и с точки зрения Хамди неразумно давая понять, что они далеко еще не исчерпали содержимого своих шкатулок, как уверяли еще вчера.
Что-то произошло, что-то происходит, а мне опять ничего не известно, думал Хамди; сердце его затрепетало от страха, и ему сделалось дурно.
В самом деле, прошлым вечером паша Абеддин, покинув дом господина д'Анкетиля, успел сделать много визитов, и лица, которых он посетил, в свою очередь, на свой страх и риск, нанесли еще много-много визитов, так что о смерти Абдуллы узнали все придворные - от самых высоких до самых ничтожных, за исключением тех, кого по праву или ошибкой считали тварями, продавшимися Абдулле,- таких, как историк Хамди, тесть Абдуллы, или выживший из ума Великий визирь, по недостатку собственного мнения боготворивший все, что обожал султан, и ненавидевший все, что султан отвергал; все эти бедолаги, подобно ученому историографу Хамди, прибыли на заседание, не зная тайного пароля, в своем подчеркнуто нищенском одеянии. Тот, Для Кого Нет Титула, Равного Его Достоинствам, по обыкновению не знал ничего, а продавшийся Абдулле самый опасный и могущественный генерал Ибрагим-ага, он же Франта Ажзавтрадомой, был еще вчера вечером срочно вызван в Измир, якобы для подавления мятежа, поднятого танцующими дервишами.
Султан тотчас оценил бесстыдную, вызывающую пышность одежд своих придворных, но из-за обычной своей нерешительности не дал волю гневу и ничего не сказал. Как видно, подумал он, слишком уж долго отсутствует мой дорогой Абдулла. Где ж это он, черт побери, застрял? Ну, погодите, пусть только он вернется, я все ему расскажу, и он уж вам покажет!
Из уголка за его спиной прозвучал тихий голосок его слабоумного брата Мустафы.
- Смотрите, сказал Моисей народу своему, убейте грешников, так будет лучше для вас пред Спасителем вашим, и он простит вас, ибо он милосерд и милостив.
Заседание было открыто чтением отчетов по экономике, поданных управляющими отдаленных провинций, и это чтение убаюкивало сановников, погружая в приятную дрему.
- А следующее письмо,- объявил чтец,- написано рукой французского посла в Стамбуле и адресовано Его Величеству. Если Ваше Величество позволят, я передам эту записку толмачу.
Султан повертел головой в знак согласия. Разодетое большинство придворных заволновалось.
Чтец передал послание толмачу; тот, пробежав его глазами, побледнел и упал ниц перед султаном.
- Помилуй, о несравненный! - заскулил он.
- Какое тебе еще помилование, болван? - спросил султан.- Что там, в письме? Перетолмачивай, или я прикажу всыпать тебе двести ударов палками.
Толмач, дрожа всем телом, поднялся с колен, поднял письмо, выпавшее у него из рук, и срывающимся голосом начал переводить:
- "Французский посол выражает Его Величеству султану турецкой империи и всем членам правительства свои искренние соболезнования в связи с внезапной кончиной, которая постигла в Париже первого советника Его Величества Абдуллу-бея, носителя титула "Ученость Его Величества".
Воцарилась гробовая тишина, и лишь спустя продолжительное время ее нарушил сам султан: нечленораздельный воющий звук вырвался из его горла, и только затем, преодолев свою нерешительность, султан взревел:
- Они убили его! Они его у меня отняли! Не захотели, чтоб он был со мной! Позавидовали тому, что я, Владыка Двух Святых Городов, радовался и был счастлив от одного его присутствия, его улыбки, его слов и его мыслей! В жизни своей я не слышал ничего более остроумного и дерзкого, не слышал высказываний, более правдивых и точных, чем те, что исходили из его уст, замечательных уже тем, что и голова, в которой они рождались, была так прекрасна! Он оставил меня, дорогой и единственный мой, потому что ненавидел своего Гамбарини больше, чем любил меня, и теперь он уже не ернется, как обещал, потому что его замучили, навсегда замкнув его уста. О Аллах, могущественнее которого нет никого на свете, присоедини свой гнев к моему гневу, свое проклятие к моему проклятию и помоги мне отомстить за моего Абдуллу такой местью, о которой будут с ужасом вспоминать еще тысячи лет и которая не оставит в земле франков камня на камне и ни единого живого существа в кровавых развалинах! О, я остановлю течение их рек иссеченными телами их мужчин, детей и женщин! О, я сделаю их горы еще выше, нарастив их черепами и конечностями! Я разрушу их мечети и обломками забросаю их равнины! О, я скрою от них жар солнца дымом бесчисленных пожаров! Я вытопчу их поля копытами наших коней, чтоб земля франков превратилась в пустыню! Вот когда гяуры узнают, что такое турецкое нашествие на Европу.