Страница 10 из 11
Уж второй день, как путники в дороге. Уж второй день, как Шалико чувствует за своей спиной винтовку, а под собой старого рыжего жеребца.
Медленно движутся лошади по узкой горной дорожке. Медленно продвигается вперед «экспедиция». На маленьком гнедом скакунке, так мало соответствующем росту всадника, впереди огромный Михо Баришвили; по середине на сером иноходце, скорее похожем на игрушку, Серго, а сзади, замыкая «экспедицию», Шалико на своем старом рыжем жеребце.
Ущелья по берегу Арагвы то расширяются, то суживаются. Горы все растут и растут. Привычные к извилистым горным тропам лошади точно скользят по крутизнам. Кажется, вот неосторожный шаг, камень, выскользнувший из-под копыт, и они вместе со спутниками полетят вниз, в воду сердито шумящей реки. Где-то высоко над головой застыл царственный орел. Он манит Шалико своей неподвижностью.
— Товарищ Серго, можно выстрелить? — спрашивает он.
— Не стреляй! — кричит ему Баришвили. — Может быть, в горах кто-либо притаился, и выстрел твой послужит сигналом к нападению.
— Разве здесь так небезопасно? — спрашивает Серго, перекидывая винтовку и приостанавливая лошадь.
— В горах всегда опасно. Но здесь живут кисты и хевсуры, готовые каждую минуту напасть друг на друга, так и мы всегда можем ждать нападения.
— Чего же это они нападают друг на друга? — уже спрашивает Шалико.
— Чего?.. Видишь, какие горы. Разве тут удобно жить? Ну, и приходится воевать из-за каждого клочка удобной земли для пастбища, для посева. А иногда и просто грабежом занимаются.
Путники едут дальше.
А орел все продолжает стоять в голубой синеве неподвижной точкой. Шалико отводит от него взгляд и думает о том, что вот сейчас на повороте из-за камня выскочит спрятавшийся хевсур, одетый в такую же сетку, как он видел в городе, на большом проспекте, а за ним еще несколько также защищенных кольчугой людей и нападут на них.
— Товарищ Серго! А хевсуры в сетках нападают?
— Выдумал! Сетку они надевают только в торжественных случаях.
— Ну, если так, то справиться с ними при нападении будет нетрудно, — уже вслух кончает свои предположения Шалико.
— Э! Пусть лучше не нападают, — благоразумно вставляет Михо Баришвили. — И, посмотрев на солнце, которое бежало за гребень, замыкающий ущелья, добавил.
— Так через час пути мы должны доехать до небольшого селения. В нем когда-то я бывал. Надо нам там переночевать.
Небольшое селение, всего лишь в несколько дымов, точно прилепилось к горе. Путникам еще издали бросилось в глаза какое-то странное сооружение из серого камня с конусообразной верхушкой, непохожее на другие. Вокруг того сооружения собрались люди.
— А это что такое? — спрашивает Серго, указывая на то сооружение.
— А это часовня, — отзывается Баришвили. — Мы, видно, на праздник попали. Пивом нас будут угощать. Ну, и пиво у них варят!
Экспедицию заметили. Несколько хевсур, в своих длинных рубахах, отделившись от других, пошли к ним навстречу, и попросили принять участие в празднике.
Часовня очень старой стройки, без окон. В углублении высечено из серого же камня подобие иконы. Подле котел для варки пива и очаг для жертвоприношений. Большинство присутствующих, исключительно мужчины, во главе со священником, расположившись вокруг очага, пьют пиво и закусывают жертвенным барашком. Путникам пришлось присоединиться к ним.
— Какого черта! Я не хочу в этой компании участие принимать! — возмущается Шалико и переходит с родного языка на русский. Михо же Баришвили крайне доволен — пиво действительно вкусное, дурманит голову и парализует ноги.
— Михо! — говорит ему Серго, — долго нам здесь оставаться не надо.
У Баришвили среди присутствующих хевсур нашелся знакомый, — он ведь когда-то бывал в этом селении. Тот его узнал и предложил путникам направиться к нему.
Жилище, как ласточкино гнездо, прилипло к горе. Несколько этажей, и крыша первого, служит террасой для второго: на ней сушатся кожа баранов и табак. Внутри, посредине помещения, большой очаг. Убранства почти никакого, лишь ящик с соломой, похожий на кровать. По стенам развешана медная посуда. Грязно.
— Нельзя ли будет у вас переночевать? — спрашивает Серго хозяина, уже немолодого хевсура.
— Отчего же! Мы добрым людям рады. Да только редко они к нам попадают. Дороги у нас плохие да и ехать к нам небезопасно. Кругом люди плохие, обидеть ни за что могут.
У хозяина две жены: старшая — бездетная и младшая, у которой маленький ребенок. Старшая жена ставит перед гостями деревянную чашку с твердыми, как камень, лепешками, сыр и араку, и отходит в сторону, — женщина прислуживает мужчине, когда тот ест.
— Плохо вы живете, — говорит Баришвили, вытаскивая привезенную с собой снедь и угощая хозяина. И все потому, что с соседями ссоритесь, грабежом занимаетесь.
— Не надо так говорить, — возражает тот, — мы не хотим ни с кем ссориться. Нужда заставляет. Ну, если у тебя сосед отнимет баранов, разве ты смолчишь?
— Зачем молчать? — вмешивается Шалико. — Если что у нас пропадет, мы идем в милицию и заявляем. А милиция будет искать. А когда найдет, то пропавшее вернет, а вора накажет.
— Это в городе там можно, а у нас в горах нельзя. Вот я украду твою лошадь. Где будет искать ее твоя милиция?
— А есть у вас исполком? — задает вопрос Серго, что-то до того записывавший в свою книжечку.
— У нас есть старшина. Он, вместе со старейшими решает все наши дела. Но что сделают они, когда и их обижают соседи? Оружия у нас мало, трудно защищаться.
Шалико в душе был огорчен: несколько дней в пути, а ни одного хевсура в панцыре. У некоторых встречных хевсур он видел на их длинных рубахах вышитые крестики, что тоже указывало, как он где-то вычитал, что хевсуры потомки крестоносцев. Но это было все же не то. Ему очень хотелось еще раз здесь, в горах, в какой-нибудь неожиданной и жуткой обстановке, встретить человека в панцырной сетке, в рыцарском шлеме, со старинным булатным мечом и щитом.
Правда, нельзя было сказать, чтобы он не был доволен «экспедицией»: он видел цепи снеговых гор, змейкой извивающихся на голубом горизонте; он видел неподвижно застывших в воздухе орлов; он проезжал мимо мест, где не так давно было поднято меньшевистское восстание, о котором еще говорили памятники в виде полуразрушенных зданий. А главное, он видел родной ему по языку народ, совершенно оторванный от современности, живущий в темноте и невежестве. Все это было, конечно, интересно. Но для полноты впечатления ему чего-то не хватало.
В селении, в котором путники заночевали, задерживаться они не хотели. Утром было решено выехать дальше. Впереди предстоял опасный переезд, предстояло пройти одну тропу, известную под названием «бандитской тропы».
— Недобрый путь вы выбрали, — говорил, провожая своих случайных гостей, хозяин хевсур. — Много крови там пролито. Пожалейте свою. Выберите другую дорогу.
Но намеченный путь был самым близким. Дорога вьется по дну узкого ущелья, стиснутого высокими горами. В боковых расселинах видны развалины когда-то неприступных крепостей и башен. Скалистые склоны годы, лишь видна зелень мха, да кое-где вылезают одинокие чахлые кусты.
Но вот дорога меняется. Путь, расширяется, горы отходят. Где-то спрятанное солнце ласково бросает свое тепло. Изменился суровый ландшафт природы. Опасность уже как будто ушла. Напряжение путников начинает ослабевать. У Шалико проступает разочарование.
— Чего же это он нас бандитами пугал! — недовольно брюзжит он.
— Не зря пугал, — говорит Михо Баришвили, — я и без него знаю, что место проклятое…
Вдруг за поворотом дороги выросли три фигуры. Мелькнули рыжие папахи, блеснули винтовки, и высокие гибкие фигуры какими-то длинными прыжками исчезли в кустах.
— Ну, вот и бандиты! — не совсем ровным голосом бросает Михо, приостанавливая лошадь.