Страница 30 из 56
Это не океан, они всего лишь пересекали Тирренское море от Неаполя к Палермо на Сицилии, но казалось, что Нептун поднял против беглецов всю свою мощь.
— Может, лучше было бы остановиться на Капри?
— Ваше Величество, но на Капри негде жить, там нет стольких домов, чтобы приютить нас, к тому же высадиться в такой шторм мы просто не сможем, и корабли разобьет о камни.
— Нас и так разобьет.
— Только не сейчас! — Эмме уже надоело уговаривать не одну королеву, но и короля Фердинанда. Мужчина мог бы помочь, вместо того чтобы ахать и охать.
Сама она потеряла счет времени и даже понимание, что происходит, зная одно — всех надо ободрить, всем помочь, всех поддержать.
Немного погодя очередная истерика:
— А где адмирал, почему его не видно? Он нас бросил! Он уже высадился на берег, оставив нас погибать!
Эмма пришла в ужас, только таких глупостей ей не хватало, но сама тоже задумалась: а где Нельсон, не случилось ли с ним чего-то страшного?!
— Где адмирал?
Мичман, услышав такой идиотский вопрос, пожал печами:
— На своем месте.
— Где это?
— На капитанском мостике.
— Я посмотрю.
— Миледи, адмирал запретил кому-либо выходить на палубу.
— Я только гляну.
Высунув голову, Эмма увидела на капитанском мостике фигуру Нельсона и обрадовалась, что с ним все в порядке, понимая, как трудно однорукому в шторм, когда и здоровые люди едва держатся на ногах.
Вернувшись вниз в королевскую каюту, она громко объявила:
— Адмирал Нельсон стоит, как скала!
Раздался вздох облегчения, словно однорукий адмирал, стоявший на капитанском мостике, был главной гарантией их спасения.
Возможно, так и было. На саму Эмму смотрели, как на единственную надежду.
Когда добрались наконец до Палермо, все были убеждены, что главная заслуга и в удавшемся бегстве, и в том, что выжили во время шторма, принадлежит леди Гамильтон. В Лондон полетели восторженные письма о ее храбром поведении вовремя столь трудного и опасного приключения.
Одним из писавших о поведении леди Гамильтон был лорд Сент-Винсент. Он возносил смелость, хладнокровие и разумность супруги лорда Гамильтона до небес. Тем более странно, что через несколько лет он будет делать вид, что если Эмма и оказала услугу, то только королевской семье, но не больше.
Но тогда леди Гамильтон боготворили, казалось, еще чуть, и она станет такой же героиней, каким героем был Нельсон!
Сам адмирал поглядывал на боевую подругу с обожанием: как ему повезло быть близко знакомым с такой восхитительной женщиной! Кроме красоты и множества талантов у леди Гамильтон оказался столь твердый характер, такое мужество и хладнокровие, что даже бывалые моряки качали головами:
— Ну и ну!
Лорду Гамильтону было несколько не до восторгов по поводу супруги, все же он немолод и очень тяжело перенес бегство и шторм.
В Палермо беглецов расселили на разных виллах, сначала Гамильтоны и Нельсон жили во дворце Колли — очаровательном сооружении в китайском стиле — вместе с королевской семьей. Но даже нервы Эммы не выдержали неимоверный шум, поднимаемый горластыми отпрысками королевской пары (один ребенок все же умер, не выдержав тяжестей путешествия).
Лорд Гамильтон снял виллу Бастионе, и троица перебралась туда. Уже троица, Нельсону и в голову не приходило вернуться на стоявший на рейде корабль, это было его право — во время стоянки жить на берегу. Лорд ничего не имел против, он был очень рад видеть рядом с собой Эмму и Нельсона.
Сыро, холодно, так холодно, что кажется, все существо, все нутро пропитано этим холодом и сыростью. Расположиться пришлось на виллах, не предназначенных для зимнего проживания, по сути, это летние имения, в них нет каминов! Полсотни комнат, больше предназначенных для праздников и увеселений, чем для жизни, и ни единого камина, у которого можно погреться. А ветер северный, он леденил не только тело, но и душу.
У несчастного лорда Гамильтона разыгрался ревматизм, не позволяющий без боли двинуть ни рукой, ни ногой, а еще снова желтуха. Он лежал под кипой одеял, разной одежды, которую удалось найти, и дрожал. Эмма была, как всегда, неугомонна. Казалось, ее не пугали ни холод, ни тяжелая ситуация, в которой оказались беглецы, ни неопределенное будущее. Жизнь в очередной раз показала, что задумываться дальше завтрашнего утра не стоит, все может измениться в любую минуту. Так зачем же страдать?
Она с удовольствием сменила общество королевы на общество адмирала. Эмма снова купалась в обожании, восхищении, всеобщем внимании. Во время бегства и подготовки к нему она не задумывалась ни над тем, зачем ей самой все это нужно, ни над тем, к чему это приведет, пока корабли трепал шторм, не задумывалась ни об опасности, ни о последствиях побега, но и теперь леди Гамильтон была единственной уверенной в благополучном исходе мероприятия.
Королевская семья поссорилась, и Их Величества даже разъехались врозь. Сам король Фердинанд леди Гамильтон до небес отнюдь не возносил, скорее наоборот. Он считал приятельницу супруги виновной во всем — во втягивании в войну с французами, результатом которой была потеря Неаполя, в бегстве, в шторме, в холоде и отсутствии каминов в домах Палермо!
Болел и Нельсон, он страдал от фантомных болей в руке, болел глаз, как следствие — голова, адмирала мучили страшные запоры, а потому не проходила тошнота, разлилась желчь, и давало перебои сердце. Одышка мешала двигаться так легко, как это делала Эмма. Но рядом была подвижная, энергичная женщина, относившаяся к Горацио одновременно с восхищением и по-матерински, как не умела его собственная жена Фанни. Эта смесь восторгов и заботы оказалась настолько действенной, что адмирал не замечал никаких недостатков леди Гамильтон, резавших глаза остальным. Кто-то называл ее вульгарной? Нет, они просто не знали настоящую леди Гамильтон, она замечательная — смелая, хладнокровная, когда требует ситуация, но такая женственная в личном общении!
Нельсон был влюблен, и это бросалось в глаза сразу. Впрочем, леди Гамильтон отвечала взаимностью, и это тоже было видно.
Мужчины болели и страдали, король костерил Эмму на чем свет стоит, а королева снова и снова призывала ее на помощь. Зима в Палермо показалась кошмарной всем.
— Милорд, неприятные известия…
— Что? — Гамильтону было уже все равно. Что могло случиться хуже того, что случилось? Так нелепо, резко оборвалась их прекрасная, обустроенная жизнь в Неаполе, в которой было все, что лорд мог пожелать — любимые коллекции, любимые занятия, обожаемая супруга. Осталась только супруга, но Эмма столь явно обожала Нельсона, что для самого Уильяма ее не оставалось. Болезни, холод, отсутствие всякой перспективы…
— «Колосс…» судно, на котором была ваша коллекция ваз… потерпело крушение… Спасти удалось только гроб.
— К-какой гроб?!
— На «Колоссе» везли забальзамированное тело адмирала Шулдэма.
Гамильтон окаменел. Его самая дорогая коллекция, то, что он собирал долгих три десятилетия, его состояние, его гордость, надежда, обеспечение спокойной, достойной старости теперь на дне морском! Для сэра Уильяма потеря коллекции равносильна потере половины жизни. Вторая половина — супруга — отдалялась все больше.
Но самым ужасным оказалось именно отношение обожаемой жены к такой потере. Эмма, вознесенная им на вершину общества, по возможности облагороженная и несметно одаренная, та, которой он, закрывая глаза на все недостатки, поклонялся последние десять лет, в минуту его скорби почти не заметила страданий супруга!
— Утонули вазы? Соберешь новые, ведь для тебя составляет удовольствие рыться в этих черепках. Ты знаешь, дорогой, адмирал так мучается от запора, а я не могу найти в этом чертовом Палермо приличного аптекаря, чтобы купить слабительное!
Лорд смутился: конечно, при чем здесь какие-то вазы, если Нельсон страдает от запора!
— Возьми у меня в сундучке… там есть…
Она поспешно поцеловала в лоб, на ходу бросив: