Страница 7 из 44
Мы дождались, когда закипит чай, заварили его, налили в чашки, и принялись за селёдку с чёрным хлебом. Вкуснятина неописуемая!
— Ириш, — обратилась ко мне подруга, — я недавно дежурила в приёмном отделении нашей больницы. Ко мне подошёл молодой человек, который разыскивал девушку, попавшую к нам после взрыва дома. Он показал её фотографию. Представляешь, это была та девушка, которую мы отправили в психиатрическую больницу. Я спросила, кем он ей приходится? Он ответил:
— Я — её знакомый.
А мы не имеем права никому, кроме близких родственников, сообщать о направлении больных в такие больницы. Скорее всего, это её жених. Не повезло парню.
* * *
Недавно к руководству нашего телеканала обратилась администрация города. Она предложила нам провести серию репортажей из детских домов и дома малютки. Глава города был обеспокоен ростом численности брошенных детей, поэтому распорядился начать акцию по поиску приёмных родителей и усыновителей для них.
Сотрудникам этих детских учреждений предписывалось подготовить информацию о каждом ребёнке. Нам необходимо было снять о детях материал с учётом этой информации и пустить в эфир. Мой руководитель предложил заняться этим делом мне. Но я честно сказала, что, в связи со своей беременностью, стала очень сентиментальной, и, скорее всего, не смогу подготовить качественный материал. Тогда эту работу поручили Людмиле Стародумовой. В четверг вечером вышла первая передача из дома малютки. Я решила посмотреть материал дома по телевизору. Передача началась с показа комнаты, в которой находилось примерно десять детских кроваток, а в них спокойно стояли, сидели и лежали малыши. Вероятно, они наблюдали за оператором с камерой. Когда на лицо каждого ребёнка наводили объектив, с экрана смотрели детские грустные глаза, приученные не плакать. Слёзы душили меня, но я продолжала смотреть передачу. Вот оператор медленно повернул камеру, и, не остановившись на ребёнке, лежащем в одной кровати, как в других случаях, чтобы показать его лицо, перешёл к следующему. Однако было видно, что там лежит чернокожий малыш. Я напряглась и стала внимательней смотреть на экран, в надежде, что его покажут ещё раз. Людмила, останавливаясь перед каждой кроваткой, рассказывала о возрасте младенцев, характере, немного касалась здоровья, и тактично объясняла причину нахождения их в доме малютки. Брала всех на руки, показывая, как будущие родители могут с каждым ребёнком выглядеть. Ни один ребёнок при этом ни разу не улыбнулся и не заплакал, словно с самого рождения им были запрещены всякие эмоции. Чернокожий малыш на экране так и не появился.
На следующий день, перед началом рабочего дня я нашла Стародумову.
— Люда, — обратилась я к ней, — вчера смотрела твой репортаж из дома малютки. Здорово получился, ты молодец. Мне показалось, или в одной кроватке действительно лежал чернокожий малыш?
— Да такой мальчик там был.
— А почему вы его не показали? Побоялись, что его никто не захочет взять?
— Нет, ты знаешь, его как раз хотела взять одна американская семья, но его не отдали. Директор дома малютки сказала, что он там находится временно, и просила его не снимать.
— А ты не знаешь, почему он там находится?
— Директор не захотела говорить об этом, а вот сотрудница одна проговорилась, что его мать после взрыва дома находится в больнице.
— Людочка, если ты ещё раз будешь там, узнай любым способом, по какому адресу зарегистрирован этот ребёнок, его имя и фамилию.
— А тебе это зачем?
— Возможно, что именно этого ребёнка разыскивает его бабушка, моя хорошая знакомая из Москвы. Её внук родился чернокожим.
— А ты знаешь, кое-чем я сейчас уже тебе смогу помочь. Оператор наш ещё и фотографировал каждого младенца. Его он снял ещё до того, как директор запретила ему это делать.
— Пошли к оператору! — потянула она меня за руку.
Она попросила его показать фотографию мальчика.
— А я не стал её делать, директор же не разрешила. Но если надо, то напечатаю. Это минутное дело.
— Сделайте несколько штук, — попросила я.
Когда фотографии оказались у меня в руках, я чуть в обморок не упала. На кроватке была прикреплена рамка, а в неё вставлен листок с данными о мальчике: фамилия, имя, отчество и дата рождения. Это был внук Нины Васильевны. Мальчик был такой хорошенький, но с грустными глазками. Я вспомнила слова Наташи о том, что Максимку из больницы забрала бабушка, и подумала:
— Тогда, почему он оказался в доме малютки? Неужели что-то случилось с родителями Даши?
Я набрала номер мобильного телефона Татьяны, рассказала о том, что нашла, где находится внук Нины Васильевны. И что, согласно информации, полученной от сотрудницы дома малютки, Даша лежит в их больнице.
— Танечка, — попросила я, — узнай, пожалуйста, не попадала ли в ожоговое отделение Пчелинцева или Вавилова Дарья. Я не знаю, какую фамилию оставила она себе после развода.
Подруга пообещала позвонить в течение часа. Через полчаса она сообщила, что девушка в это отделение не поступала. Что-то не складывалось во всей этой истории с нахождением Даши в больнице.
Думать об этом, больше не было времени, и я приступила к работе. Предстояло срочно сделать репортаж с места забастовки работников предприятия в связи с невыплатой заработной платы в течение полугода. Нам позвонили сами работники этого предприятия и сообщили, что весь коллектив бастует. А в коридоре здания, у кабинета директора, одиннадцать работников, оказавшихся в крайне тяжёлом материальном положении, ещё четыре дня тому назад установили раскладушки и объявили голодовку. Две наши съёмочные группы прибыли туда к полудню. Одной группе предстояло пообщаться с голодающими. Задача другой группы — освещать события, происходящие перед зданием управления предприятием. На его территории мы увидели большое скопление людей. У ворот путь нам преградили охранники. Один из них стал кому-то докладывать по рации о нашем прибытии. Через минуту он сообщил:
— Впускать вас на территорию нам запрещено.
Увидев наш автобус, толпа бастующих ринулась к воротам, оттеснила сопротивляющихся охранников, открыла ворота и пропустила нас ближе к входу в здание. Людмила Стародумова со своим оператором бросились к входу. Охранники стали пытаться отобрать камеру у оператора и отталкивать Люду. Завязалась драка бастующих с охранниками. Мой оператор начал всё это снимать. Люди подхватили Стародумову, её оператора и, буквально внесли на себе в здание, заблокировав своими телами дверь снаружи.
— Смотрите на окно! — крикнул мужчина рядом.
Оператор навёл на него камеру. Из-за шторы за толпой наблюдал директор. Он звонил кому-то по мобильному телефону. Кто-то из толпы бросил камень в это окно. Он попал в раму, и директор исчез. Через какое-то время на территорию въехала машина с людьми в камуфляжной одежде и масках на лице.
— Ах ты, шкура! — взревел какой-то рабочий в толпе. — Значит, нам зарплату платить тебе нечем, а на услуги этих «ублюдков» у тебя деньги нашлись?!
После этих слов в окно вновь полетели камни, бутылки, палки. Люди в масках, прикрываясь прозрачными щитами, начали оттеснять толпу от здания. Теперь камни летели в них. Тем временем в ворота въехали две чёрные машины и остановились. Из первой машины вышли четверо мужчин в чёрных костюмах, и пошли ко второй. Из неё вышел один представительный мужчина, подал знак первым четверым. Те остановились, наблюдая за толпой. Представительный мужчина пошёл навстречу к людям в камуфляжной форме.
— Вас кто сюда звал? — только и спросил он спокойно.
Толпа замерла. Мужчина направился к входной двери, толпа расступилась, пропуская его.
— Кто это? — спросили из толпы.
— Губернатор.
— Ты смотри, — удивился рядом стоящий мужчина, — приехал.
— Братцы! — закричал кто-то удивлённым голосом. — А куда орлы-то в масках подевались?
— Вот могут же вовремя улететь незаметно, когда захотят! — съязвил женский голос из толпы.
Я окинула взглядом территорию перед зданием. Людей в камуфляжной одежде и в масках действительно нигде не было видно, словно испарились.