Страница 51 из 66
Спящий очнулся. Зашевелился, недовольно засопел. Издал короткий звук, похожий на лягушачье кваканье. Что-то громко хлюпнуло, сильно ударилось о перегородку с той стороны. Из тьмы проема показалась большая лапа с четырьмя пальцами, соединенными перепонками, пошарила по стене. В такой запросто исчезнет человеческая голова.
И глаза. Эти огромные светящиеся блюдца, как бледные фонарики. Впервые Грех видел их так близко. Ярко-желтые, с темными вертикальными черточками зрачков. Они смотрели на человека в упор. В глубине комнаты зашевелилось что-то еще. Заплюхало по воде, будто маленькими ножками. Зазвенели капельки, словно стекали с мокрой одежды.
Снаружи грохнул еще выстрел.
— Грех! — надрывался где-то Вавил, — Греееех! Ты где!
Крик вывел из ступора. Грех быстро вскинул автомат и выстрелил прямо по светящимся глазам. Не стал смотреть, что будет дальше, молнией рванул на кухню. Пока бежал, краем глаза заметил, что возле стола кто-то неподвижно стоял. К черту, подумал он, скуля от страха. Прочь отсюда, скорее!
Вавил сидел на скамейке, где его оставил Грех. Палил куда-то в сторону соседних домов. Дрожали желтые огни глаз. Три-четыре пары, не меньше. Они приближались.
Грех рванул друга за шиворот.
— Быстрее! За мной!
Они мчались, куда глаза глядят, не разбирая дороги. Не смотря не ранение, Вавил не отставал. Только подпрыгивал, кричал и матерился, припадая на больную ногу. Время от времени останавливались, прикрывая друг друга, стреляли по огням. Тех становилось больше, они обходили со сторон, окружали. Грех пускал в темноту короткие очереди. Каждый пятый патрон — трассирующий. Во вспышках выстрелов он отмечал мелькание силуэтов. Они были все ближе. Долговязые, худые. Их кожа переливалась, как рыбья чешуя.
Они покинули деревню, отошли далеко от дороги. Мчались через какое-то поле с перелеском. По колено в воде, спотыкаясь о кочки. Царапая лица и руки о колючие кусты. Преследователи не отставали, они двигались куда проворнее людей, молча, почти бесшумно, выдавая себя только случайным шлепком или всплеском. Уже совсем, совсем рядом.
— Слева! — кричал Грех.
— Справа! — перебивал его Вавил.
— На десять часов!
— Перезаряжаюсь! Прикрой!
Вавил оступился и с головой исчез в мутной холодной жиже. Вынырнул, кашляя и хватая руками воздух.
— Грех! — хрипел он. — Не бросай, брат! Они под водой, под водой!
У Греха похолодело внутри, ноги подкосились от нахлынувшей паники. Под водой!
Он схватил Вавила за шиворот и рывком выдернул из топи. Как можно быстрее бросился через затопленные кусты. Вавил стрелял в темноту.
Грех не понял сразу, что увидел огни. Подумал сначала, что это всего лишь глаза еще одной твари. Но присмотревшись, едва не заорал от нахлынувших чувств. Впереди, на пригорке, свободном от воды, горели окна. Дом. Там кто-то есть. Совсем рядом, метров сто по прямой. Он рванул туда.
Впереди он увидел, как желтые глаза обходят их с двух сторон, берут в кольцо, отрезают путь к дому.
— Нет, — зарычал Грех сквозь зубы, — ни хера!
Он достал из кармана разгрузки гранату, дрожащими от холода руками повозился с чекой и швырнул как можно дальше вперед. В скопление ярких огоньков. Граната звонко плюхнулась в воду и через секунду взорвалась. Твари впереди бросились в стороны, наверняка перепуганные взрывом. В короткой вспышке света Грех увидел, как они бегут, открывая проход, ныряют в воду, прячутся.
— Скорее! — он подтянул Вавила за шкирку. — Туда!
Через несколько минут они добрались до подножия холма. Заскользили вверх по мокрой траве. Впереди виднелся низкий деревенский дом, к которому вела извилистая тропинка. Туда, только туда.
Грех бросил короткий взгляд назад. Глаза теперь двигались медленно, осторожно. Боялись громких штуковин, которыми бросаются люди. Но все равно приближались. И их много.
Первым до дома, как ни странно, добрался Вавил.
Нажал плечом, закрыто. Принялся молотить прикладом.
— Откройте! — вопил он. — Откройте!
Когда дверь со скрипом открылась, они ввалились внутрь. Сразу в большую просторную комнату с печью и столом возле окна. Над потолком висела электрическая лампочка. От яркого света заболели глаза. Сухо, тепло. Сразу навалилась усталость.
— Дверь! — истошно закричал Вавил.
Грех оглянулся в сырую темноту снаружи. На него быстро двигались два желтых глаза. Он вскочил на ноги, толкнул дверь, закрывая. Не успел, в сужающуюся щель успела скользнуть рука. Длинная, толстая, покрытая темной зеленоватой чешуей, пахнущая водорослями и тухлой рыбой. С костлявыми перепончатыми пальцами, увенчанными кривыми когтями. Сначала появилась только кисть, потом проскользнуло предплечье, локоть. Грех что есть силы давил на дверь, но та не поддавалась.
— Вавил, — захрипел он от натуги, — ну…
Грохнул выстрел, заложило уши. Пуля разворотила дверной косяк в сантиметре от скользкой руки. В стороны полетели щепки, оцарапали Греху щеку. Вавил выстрелил снова, попал. Рука дернулась, заскребла пальцами по стене. Из раны потекла мутная жижа, в нос ударил запах гнили. Следующая пуля изуродовала кисть твари, насквозь прошила ладонь, отстрелила два пальца. Рука влажно шлепнула по стене то ли от боли, то ли от досады и исчезла. Грех с облегчением закрыл дверь, продел крючок в скобу, отошел на шаг, ища глазами еще что-то. Щеколду, защелку, засов, замок, что угодно. Осмотрел комнату в поисках того, чем загородить проход. Комод, шкаф, что угодно.
— Все, — услышал он женский голос, вздрогнув от неожиданности.
Повернулся. В дверях в другую комнату стояла сгорбленная старушка, маленькая и сухая, как мертвое дерево. Внимательно рассматривала непрошенных гостей. Прятала руки в складках безразмерного черного платья.
— Все, — скрипуче повторила она, — не придут больше, не бойся. Не смеют они ко мне приходить, пока я сама не позову.
Грех сполз по стене. Усталость сразила наповал. Еще раз посмотрел на дверь, сомневаясь в ее надежности. Сама дверь и косяк были испачканы слизью, кровью и чешуей твари. На полу валялись отстреленные пальцы.
— Ты прости, мать, — сказал он, — что мы вот так… просто… тут такое творится… такое творится…
— А я знаю, — спокойно согласилась старуха, — знаю, что творится. С ума вы все посходили. Убиваете друг дружку почем зря. Шмотки пятнистые напялили, оружием обвешались. Скоро отец проснется, покажет вам…
Она говорила что-то еще, скрипела своим колючим голоском. Грех не слушал, отполз к Вавилу, который растянулся у противоположной стены. Спал, склонив голову на плечо. Автомат лежал поперек груди, от мокрой одежды поднимался пар. Грех посмотрел на его раненную ногу. Штанина пропиталась кровью и гноем.
— Они, — бормотал Вавил во сне, — они внутри меня… внутри меня…
Грех прислонился к стене. Слипающимися глазами осмотрел комнату. В углах стояли деревянные пьедесталы, похожие на подсвечники в церквях. В них медленно тлели пучки сухой травы, давали густой сладковатый дым, который собирался под потолком, разносился по дому. От него слипались веки, хотелось спать.
Грех без сил склонился на бок, свернулся на полу. Возле его лица прыгнула лягушка. Последнее, что он услышал, были мелкие шаркающие шаги. Старуха нависла над ним, внимательно посмотрела сверху вниз.
Проснулся мокрый и дрожащий. Рядом не было ни Вавила, ни старухи. Поводил руками вокруг себя, автомата тоже не было. Тот стоял, прислоненный к стене в противоположном углу. Трава в подсвечниках все еще дымила, от ее запаха тошнило, кружилась голова. Грех не знал, сколько он проспал, наверное, недолго — за окнами все еще было темно. Теперь всегда будет темно, подумал он.
Он с трудом поднялся, держась за стену. Прислушался, из соседней комнаты слышался шепот старухи. Та то ли молилась, то ли пела. То ли все сразу одновременно.
— Вавил, — позвал он, — где ты, брат?..
Грех на ватных ногах побрел к оружию. Только сейчас заметил, что на столе лежит что-то большое, толстое и продолговатое, завернутое в грязную мешковину. На ткани темнели бурые пятна.