Страница 30 из 40

Внутрилагерная война между "идейными" и "отколовшимися" ворами в
период 1947-1953 гг.

Герман Сергей Эдуардович

Из воровской среды выделилась группа заключённых, которую называли беспределом, или «махновцами», «лохмачами», «беспредельщиками». Они не признавали ни старый «воровской закон», ни новый – «сучий».Они отказались соблюдать «правила-заповеди арестанта».

Образованные группировки в своих действиях не руководствовались ничем, кроме злобы, не выдвигали никаких лозунгов, кроме мести и кровной вражды к «сукам» и «ворам» в равной степени. «Беспределу» было все равно, «вор» или «сука», никаких «правилок» не устраивалось, физическая расправа над лицом совершалась лишь за его принадлежность к «авторитетам».

Они совершали грабежи, вымогательства, разбои, насилие в отношении всех обитателей мест лишения свободы. Вековые устои «тюремной общины» были поколеблены.

Обычные заключенные «бытовики», «военщина» и «политики», в целях своей защиты от воцарившегося в ГУЛАГе произвола уголовщины, вынуждены были объединяться в группы «самооборонцев».

4. Националистические группировки

В разгар «сучьих войн» и уголовного террора конца 1940-х - начала 1950-х гг. продолжался активный процесс социального структурирования и самоорганизации заключенных. В документах наряду с "ворами" и "суками" чаще всего упоминаются этнические (этнополитические) группы и организации, которые формировались на основе национальности или места происхождения.

Лидирующими среди них были западные украинцы (украинские националисты, западники), "чечены" ("кавказцы", "мусульмане"), им незначительно уступали литовцы, отдельные группировки частично или полностью состояли из бывших власовцев. Тенденция к сплочению и самоорганизации в ИТЛ была характерна и для "новых политических" из числа тех, кто был осужден по статье 58 - 10 (антисоветская агитация)<a class="sdfootnoteanc" href="#sdfootnote107sym" name="sdfootnote107anc">107</a>.

Землячества образовывались самым естественным образом: прибыв в лагерь, заключенный немедленно принимался искать сородичей— эстонцев, украинцев или даже (в единичных случаях) американцев.

Уолтер Уорик, один из “американских финнов”, попавших в лагеря в воспоминаниях, написанных для своей семьи, говорит о том, как объединились в его лагере финно-язычные заключенные, чтобы защититься от грабежа и бандитизма уголовников: “Стало ясно, что если мы хотим хоть немного покоя, надо объединиться против них. И мы создали группу взаимопомощи. Нас было шестеро: два американских финна <...> два финских финна <...> и два финна из-под Ленинграда...”<a class="sdfootnoteanc" href="#sdfootnote108sym" name="sdfootnote108anc">108</a>.

По словам Виктора Булгакова, арестованного в ночь за участие в антисталинской молодежной организации и отбывавшего наказание в Минлаге — особом лагере, входившем в угледобывающий комплекс заполярной Инты, в лагере было несколько четко очерченных национальных группировок, каждая со своим лицом. “У прибалтов была тесно сплоченная организация, но без грамотной иерархии, а оуновцы, украинцы, были очень высокоорганизованны, у них старшие были еще с воли, они знали друг друга, у них структура возникала на месте почти автоматически”<a class="sdfootnoteanc" href="#sdfootnote109sym" name="sdfootnote109anc">109</a>.

Прибалты считали свою жизнь до 1940 года идеальной, мечтали к ней вернуться и твердо верили в возрождение независимости своих стран.

Украинцы и прибалты прибывали в Гулаг крепко спаянными компактными группами уже побывавшими в боях, преисполненные боевого духа, объединенные простой, зачастую грубой и примитивной, но сильной и жизнеспособной национальной идеей.

Именно среди них «органы» и предпочитали «вскрывать» разного рода национально-культурные землячества, братства, «подпольные контрреволюционные организации», фабрикуя и раздувая «политические» дела.

По имеющимся в отчетах органов МГБ «сводкам настроений», мы видим, что отношение основной массы заключённых к советской системе в целом, к низовой лагерной администрации и блатным, в действительности отличалось неприкрытой критичностью, а нередко — откровенной враждебностью.

Оперативные отделы, конечно же, бдительно отслеживали настроения и

среди этой категории заключённых, заводили уголовные дела на тех из них, кто допускал наиболее нетерпимые высказывания в отношении советской власти, государственного строя или руководителей партии.