Страница 28 из 94
Затем, нежно обняв меня, Лаиш переместил нас в огромную мраморную ванну. Он был наполовину одет. Я не могла понять, зачем он это делал. Разве не понимал, что я могу принять ванну одна? Я пыталась спросить у него, но мои зубы слишком сильно стучали.
— Просто расслабься, Гвендолин, — прошептал он мне на ухо. Он обнимал меня, вокруг плескалась горячая вода. — Расслабься и позволь теплу проникнуть в тебя.
Я попыталась сделать, как он сказал, хотя моим первым инстинктом было сжаться клубочком. Вскоре обнаружила, что горячая вода делает свое дело: тепло возвращалось в мое тело, дрожь улеглась, не оставив ничего, кроме усталости.
Я вздохнула и позволила себе расслабиться, откинувшись спиной на широкую обнаженную грудь Лаиша. И была неимоверно рада, что Лаиш рядом, хотя и поклялась ранее соблюдать дистанцию. Я чувствовала себя такой слабой. Даже не была уверена, что смогу удерживать голову над водой в этой глубокой ванне. Видимо, Лаиш всё понял — он держал меня нежно и крепко, оберегая, пока горячая вода исцеляла меня.
— Гвендолин, — тихо сказал он мне на ушко, спустя некоторое время. — Что произошло? Расскажи мне всё.
Должна ли я? Почему-то у меня было ощущение, что не смогу ему соврать. Не тогда, когда так крепко прижимаюсь к нему в объятиях.
Я нерешительно рассказала ему всё, начиная со стука в дверь, как выглянула в глазок и увидела невинного мальчика-херувима. Я опустила ту часть, где белокурый мальчик вернул туфлю. Я казалась себе ещё глупее, чем была. Тогда полагала, что он пришел вернуть туфельку по доброте душевной. Вместо этого я довольно правдиво рассказала Лаишу, с каким голодом на меня смотрел ребенок.
— Не думала, что случится что-то плохое, если открою дверь, — сказала я. — Он выглядел таким голодным! Я подумала, что могла бы дать ему достаточно бутербродов, чтобы он наелся и поделился с другими детьми.
Он вздохнул. Спиной я почувствовала движение его широкой груди.
— Так значит, ты открыла дверь из сострадания. Ты хотела накормить его, не зная, что он жаждал твоей плоти.
— Откуда мне было знать? — спросила я, немного защищаясь. — Да, ты говорил мне, что их аппетиты поражают. Тогда подумала, ты просто имел в виду, что они съедят что угодно из-за голода. Ты бы мог четче выражать свои мысли.
— Да, мог, — согласился он со мной, к моему удивлению. — Но я не хотел пугать тебя, mon petit chat.
— Я тебе не котенок! — раздраженно сказала я. — И ты должен был рассказать мне. Я думала, ты вел себя как придурок, когда сказал их проигнорировать.
— Я должен был рассказать, что все вокруг могут убить тебя? — Всё ещё обнимая, он развернул меня, чтобы видеть мое лицо. — Должен ли я объяснить во всех подробностях, как именно каждый вокруг хочет искалечить, поглотить или похитить тебя? Как все они хотят испить твою кровь, осквернять твое тело или украсть твою душу?
Он серьезно смотрел на меня, ища ответ на поставленный вопрос. Он действительно хотел понять, хочу ли я знать грязные подробности своего потенциального убийства или насилия, куда бы мы ни пошли. Мы были в аду, а значит, каждый встречный мог захотеть сделать это в любой момент.
Случай с дьяволятами раскрыл мне глаза. Представьте комнату, полную людей, которых вы знаете не очень хорошо, но уверены, что они неплохие. Затем вы внезапно узнаете, что все они серийные убийцы и у каждого есть нож с вашим именем на нем. Ужасно.
Вместе с осознанием подступила тошнота.
— Нет, — прошептала я наконец. — Наверное, нет.
— Ты в опасности каждую минуту, mon ange, — тихо сказал он, легонько поглаживая меня по щеке тыльной стороной ладони. — Я думал, что ты будешь в безопасности в номере, но недооценил решимость Друаги добраться до тебя. Прости меня.
— Это я должна просить прощение, — произнесла я, пытаясь отвлечься от неудачного случая и настойчивого, рубиново-красного взгляда Лаиша. — Мне следовало послушать тебя. Я должна была осознать, что ты не прикажешь мне оставаться взаперти без веской причины.
— Так и есть. Но ты усвоила урок. — Он прикоснулся к моей щеке. — Помни, ты в безопасности, только когда я рядом. Я постараюсь больше не оставлять тебя, но если придется, никому не доверяй.
— Хорошо, — прошептала я, чувствуя сухость во рту. — Я доверяю тебе. Действительно доверяю, Лаиш. Я… Не думаю, что понимала до этого.
— Я рад, что теперь ты понимаешь, — тихо сказал он. — Тебе уже лучше?
Я чувствовала себя лучше. А затем осознала, что я в ванной, на его коленках, голая, если не считать мокрых трусиков. Ситуация накалялась. Я не заметила этого ранее из-за плохого самочувствия. Но сейчас мне вдруг стало жарко, и это не имело никакого отношения к горячей ванной: я оседлала его упругие бедра, моя грудь почти прикасалась к его.
— Всё в порядке, — сказала я, пытаясь говорить спокойно. — Мне намного лучше, правда.
— Хорошо, — пробормотал он, желание заволокло его горящие рубиновые глаза. — Потому что я думаю, что пришло время выйти из ванны и вытереться, Гвендолин. А потом мы заплатим налог.
— Налог на грех? — Мой голос прозвучал намного выше, чем хотелось. — Я имею в виду… Мы не можем подождать до завтра? Я чуть не умерла только что и сейчас не чувствую себя очень, эм, сексуально.
— Да неужели? А они мне говорят об обратном. — Накрыв мои груди большими руками, он потер возбужденные соски, посылая дрожь возбуждения от чувственных вершинок к влагалищу.
— Лаиш! — запротестовала я, ерзая в его объятиях. Мне не хватало воздуха. — Пожалуйста… Ты не должен.
— Ты имеешь в виду, я не должен доставлять тебе удовольствие? — тихо сказал он, с легкостью поднимая меня. Мои груди оказались над водой. — Или же не должен сам наслаждаться твоим красивым телом?
Прежде чем я успела ответить, он притянул меня к себе, мои груди оказались на уровне его губ. Я хотела ответить, сказать ему остановиться, но он втянул тугой бутончик правого соска, сильно посасывая чувствительную вершинку, пока сквозь меня не пронеслись волны удовольствия, заставляя стонать и задыхаться.
Лаиш долго и настойчиво сосал мой сосок, его глаза не отрывались от моих, пока он вбирал столько моей плоти, сколько мог. Я всё ещё думала, что нужно его остановить, но он твердо удерживал меня, а ощущения были чертовски приятными. Меня гипнотизировал его вид, как он вкушал меня: мой сосок темно-вишневого цвета и светло-кремовая грудь исчезали в его покрасневших губах.
И снова я не могла не заметить контраст цвета наших тел, как сочетался его легкий загар с моим цвета кофе с молоком. Должна признать, этот образ был одним из самых эротичных на моей памяти. Не то что бы я смотрела или читала много эротики — лучше не зацикливаться на личной жизни других, когда для тебя грязные делишки находятся под запретом.
Наконец Лаиш отпустил меня.
— Боги, у тебя сладкие груди, Гвендолин, — тихо сказал он, потеревшись об меня колючей щекой. — Скажи мне, ты раньше разрешала кому-либо сосать свои соски?
Я нерешительно покачала головой. Я разрешала нескольким парням прикоснуться ко мне ниже пояса в старшей школе, но ни один из них не делал этого ртом. Все казалось слишком опасным, что наверняка бы привело к другим вещам.
— Значит, я первый. — Наклонившись вперед, он ненадолго захватил другой сосок и подарил ему горячий, глубокий поцелуй, и закончил его, покружив языком вокруг тугого бутона.
— Лаиш! — я беспокойно запротестовала. Мой голос был высоким и хриплым. Его горячий язык, нежно обводящий сосок, вызывал у меня странные ощущения ниже талии.
— Я надеюсь быть первым во многом, — тихо сказал он, посмотрев мне в глаза. — Начиная с этой ночи.
— Что ты намереваешься сделать со мной? — спросила я дрожащим голосом. — Я имею в виду… Разве мы только что не заплатили налог на грех, когда ты, ну…
— Пососал твои сладкие соски? Нет. — Лаиш покачал головой. — Случись это, ты бы почувствовала вибрации в воздухе, как на берегах Стикса. Нет, Гвендолин, как я уже говорил, с каждым кругом ада необходимо платить более тяжелый и серьезный грех. На этот раз небольшого сексуального удовольствия недостаточно. — Он снова поцеловал мой сосок. — Сегодня я должен заставить тебя кончить.