Конкуренты

Наконец Бобров и Игнатьич, которым и так было тесно, выгнали Вована наверх.

— Ну и как тебе? — поинтересовался Бобров у дяди Васи.

Мнением молодого и необстрелянного он не интересовался.

— Посмотрим, — осторожно ответил дядя Вася.

Наконец, Бобров скомандовал закладку топлива в газогенератор и лично зажег запальник. На этом его главенствующая роль и закончилась. Далее стали действовать матерые эксплуатационники в лице дяди Васи и исполненного сознания собственной важности Генки (так переложили на язык родных осин его греческое имя). Бобров только наблюдал, как заработало дутье, как пошел газ, очищаясь и охлаждаясь и наконец, был запущен двигатель. Тут он не выдержал и выскочил на палубу, чтобы лично убедиться в наличии буруна за кормой и натянувшихся швартовов.

Корабль в рейс провожали опять всем поместьем без какого-либо привлечения посторонних. Вован лично повел его, гордо стоя на мостике. Команда, во избежание утечки информации, была целиком своя, из бывших рабов, которые за такое доверие жизнь были готовы отдать, а не то, чтобы просто промолчать. Для маскировки в виду города корабль шел под парусами. Стоявшие на носу и корме мощные стрелялки, изготовленные с применением автомобильных пружин, были закрыты от посторонних глаз брезентом. А чтобы не гонять корабль просто так, на него загрузили обычный товар для Гераклеи. Далее Вован должен был действовать по своему усмотрению. Но, по умолчанию предполагалось, что любого встреченного пирата он нагонит и накажет.

Когда корабль ушел и берег опустел, Бобров почувствовал себя несколько некомфортно, ощутил какую-то душевную пустоту что ли. Пустота настойчиво требовала заполнения. Оглядевшись, он увидел стоящую невдалеке Златку. Она, опустив голову, рисовала что-то на земле кончиком сандалии.

— Надо же. Ждет, — умилился Бобров.

Пустота стала медленно заполняться.

— Злата! — позвал Бобров. — Чего ты тут одна?

Девушка радостно встрепенулась.

— Я тебя жду. Пойдем домой.

Бобров вздохнул.

— Пойдем, милая.

И, обняв прижавшуюся к нему девушку, он отправился в усадьбу, предвкушая обильный стол и мягкую постель с чудесной Златой. В голове потихоньку стали возникать новые идеи относительно строительства следующего, уже стоящего на стапеле корабля. Бобров даже пожалел, что они не возникли у него раньше, еще до закладки. Вобщем, до стола он добрался уже настроенный достаточно воинственно и первый, кому от него досталось, был Серега не вовремя влезший со своей идеей экспансии.

— Да чтоб тебя… — начал было кипятиться Бобров, но вдруг ему в голову, как всегда своевременно, пришла занятная мысль, и он повернулся к сидящему у дальнего конца стола Андрею.

— А скажи-ка мне, Андрей. Ты когда начинаешь собирать виноград и делать вино?

Андрей такому вопросу, мягко говоря, удивился. Бобров еще ни разу не вторгался в его сферу деятельности. Разве только с коньяком. Поэтому и ответил не сразу.

— Через неделю и начнем. А хранить собранным его долго нельзя. Так что сразу и в давильню.

— Ага, — заметил Бобров глубокомысленно, но больше вопросов задавать не стал.

А на следующий же день, когда намечался Юркин визит, Бобров приготовил ему, кроме всего прочего, отдельную бумажку с надписью «дрожжи — один килограмм». Евстафий со времени последнего разговора подготовил двух бойцов на должность диверсантов. Узнав, для чего предназначаются их таланты, старый солдат секунду смотрел на Боброва, впитывая информацию, потом упал на вовремя подвернувшуюся лавку и заржал так, что сбежался весь персонал, случившийся на первом этаже.

Когда на соседнем клере испортилось вино в бродильных цистернах, первым об этом узнал, естественно, Андрей. Рассказав Боброву о ситуации, он посмотрел на него вопросительно, но лицо того было непроницаемо, как у индейского вождя, и Андрей уверился, что без Боброва тут не обошлось. А когда тот попросил снизить цены на вино на одну драхму, догадки переросли в уверенность. И, между прочим, Вованова судоходная компания с Никитосом вместе успела скупить дешевое вино в Гераклее, Фазисе, Диоскуриаде и прочих мелких портах. А Агафон за долю малую пообщался с местными трапезитами. Как результат, заемных средств у них, как назло в данный момент не оказалось. Под угрозой объявления несостоятельным владелец клера вынужден был его продать одному херсонеситу, не ведая, что тот есть подставное лицо.

Так что к осени Бобров смело вступил во владение целой полосой клеров вдоль восточного берега Стрелецкой бухты. Теперь до огорода спокойно можно было доехать на повозке по своим владениям.

— Вот это, я понимаю — экспансия, — сказал он Сереге.

И тот, что бывало в последнее время крайне редко, согласился.

И последствия

Лето было практически на исходе. Казалось, вот совсем недавно было первое июня, и Бобров праздновал открытие собственного огорода. Ну надоело ему питаться бобами да недомерками в виде огурчиков и тыковок. Оказывается, греки не знали ничего из того, к чему привыкли Бобров и компания. Даже грецкие орехи (ну, казалось бы) были привозными, а что такое гречка не слышал самый продвинутый грек. А пришельцы очень уважали помидорчики, огурчики (особенно соленые), баклажанчики и другие кабачки. Еще им нравились дыни и арбузы. Ну, про картошку с белокочанной и говорить нечего.

И все это поспевало почти одновременно под совокупным воздействием воды и солнца. Ефимия, первое время пугавшаяся всего неизвестного, уже освоила салаты, гаспаччо и щи. Население поместья распробовало вкус баклажанной икры с чесноком и специями, а также жареные кабачки. Подходило время арбузов и дынь. К дяде Васе стояла очередь из желающих работать, потому что огородники первыми опробовали свой продукт. А когда Бобров лично приготовил обжаренный в оливковом масле мелкий молодой картофель, даже не очищенный от кожуры, восторгу не было предела.

Вобщем, обитатели поместья получили дополнительный стимул держаться за это место обеими руками.

Заехавший по делам Никитос, оставшийся по случаю на обед, сначала с интересом посматривал на разносимые блюда, а, отведав, не смог сдержать восхищенного возгласа. А, узнав, откуда все это, стал приставать к Боброву с просьбой продавать овощи только через его лавку. Довольный Серега потирал руки в стороне, хотя уж тут-то он был совершенно ни при чем.

Однако Никитоса ждал жестокий облом.

— В этом году, — сказал Бобров, — мы ничего продавать не будем. Нам просто нечего. Огородик маленький, а населения в поместье много и на всех хватает с трудом. А нам еще на зиму надо заготавливать.

— Это как это? — заинтересовался Никитос, забыв даже про то, что его только что обломали.

— А-а, такты еще не знаешь. Тогда пойдем, — Бобров привел озадаченного Никитоса во владения Ефимии, и попросил показать все для консервирования.

Раздраженная чем-то Ефимия хотела сначала всех попросту послать, но услышав про консервирование, кое для нее самой было еще в диковинку, охотно продемонстрировала изумленному Никитосу блестящие прозрачные банки, желтые железные крышки и свою гордость — закаточную машинку.

Никитос осторожно взял в руки трехлитровую банку, осмотрел ее со всех сторон и вернул заметно волновавшейся Ефимии.

— Вот уж диво, — сказал он восторженно. — А что вы потом будете с этими сосудами делать?

— А потом, — чувствуя свою значимость, важно сказала Ефимия. — Мы будем складывать туда овощи, заливать их рассолом или соком, прогревать и закрывать крышками при помощи той самой машинки. Называется «закатывать». Ну, и в подвал.

— И что? — немного разочарованно спросил Никитос.

— А зимой, — мечтательно ответила Ефимия, — мы откроем банку, и все вокруг будет пахнуть летом. И мы ощутим на языке его вкус.

Бобров слушал Ефимию и улыбался про себя. А практичный Никитос уже стал искать выгоду.

— А много у вас, уважаемая Ефимия, этих прекрасных сосудов?

— Мало, — моментально становясь суровой, ответила Ефимия и, посмотрев на Боброва, желчно добавила: — Очень мало.