Конкуренты

— На завтрак созывают что ли. Так обычно два раза звонят. А тут раззвонились…Странно. Да и рановато вроде как для завтрака.

— Да у них там все не как у людей, — сказал второй, кутаясь в прямоугольный кусок шерстяной материи неопределенного темного цвета, громко называемый плащом (конец марта выдался прохладным).

И оба невесело рассмеялись. Хотя смеяться им как раз хотелось меньше всего.

В кусок трубы колотил Прошка. Прошка повзрослевший и вытянувшийся. И, если Бобров по старой памяти по-прежнему называл его Прошкой, то, к примеру, труженики виноградников величали уклончиво Прокопом, то есть, имея в виду нечто среднее между Прошкой и Прокопосом. Прошка совершенно официально возглавлял у Боброва агентурную разведку и был наверно после Боброва и Сереги самым информированным человеком в поместье. Однако это нисколько не мешало ему быть пусть и рано повзрослевшим и начавшим играть во взрослые игры, но мальчишкой. И сейчас он с упоением колошматил по железяке, наслаждаясь издаваемым ею звоном, и с гордостью оглядывался по сторонам, видя, как сходится на пространство за стенами усадьбы, повинуясь сигналу, немаленькое население поместья.

— Ну, хватит уже, — поморщился рядом стоящий Бобров. — А то сейчас еще из города набегут.

Прошка ухмыльнулся и отпустил повисший на веревке железный штырь. Толпа собралась порядочная, а люди все подходили.

— Ладно, — сказал Бобров. — Не будем тянуть, — и кивнул Сереге, — Объявляй.

— Экспедиция! — заорал Серега. — Слушай меня! В колонну подвое становись! Женщины впереди!

В толпе произошло движение и из ее массы по одному, по два стали выделяться отдельные люди, которые пристраивались к стоящему у самых ворот Сереге. К Боброву подошли по-прежнему легкомысленно одетые Злата и Дригиса.

— А нам куда? — кокетливо спросила Дригиса.

— А вам сюда, — и Бобров указал на место рядом с собой. — Вам места уже определены, и бороться за них не надо.

— Мы с тобой эти, как их, привилегированные, — сказала Златка, и обе рассмеялись.

Бобров же остался серьезен. Он как раз давал последние наставления остающимся, словно за предыдущие несколько месяцев не смог этого сделать. Впрочем, и дядя Вася, и Андрей и Евстафий относились к этому сугубо по-деловому. Обстановка не то, чтобы была накалена, но и не расслабляла. Вован перед отходом сгонял в Пантикапей и привез два десятка рабов, которых сейчас усиленно откармливали, потому что после плена мужики были, прямо скажем, худоваты. Евстафий планировал поставить их в строй, тем самым компенсировав часть бойцов, уходящих с Бобровым. К приходящим из города наниматься на работу доверия ни у кого не было. Поэтому работников привозили в основном из Боспора и Малой Азии. Впрочем, слухи о поместье разошлись достаточно широко и сюда ехали охотно. Так что у Андрея проблем не должно было возникнуть.

Дядя Вася оставался за старшего. И по возрасту, и по положению. Никто не возражал назначению дяди Васи на пост преемника, тем более, что он был преемником номинальным, а основную скрипку играли Андрей с Евстафием. Дядя Вася словно бы был гарантом правил поместья и имел право суда и помилования. Ну а когда в поместье появлялся Смелков, он имел с дядей Васей одинаковое право. Вот такую сложную иерархию составил Бобров. Серега, попытавшись разобраться, сразу в ней запутался и прекратил это бесполезное, по его мнению, занятие.

Оформившаяся колонна, тем временем, уже выползла из ворот и молча шествовала к решетчатой башне пристани. Чувствовалось, что люди волновались. Только этим можно было объяснить их чуть ли не полное молчание. Хотя, как правило, наоборот, человек, волнуясь, становится очень говорливым. Но этот дефект с лихвой восполняла толпа провожающих, да так, что в воздухе стоял непрерывный гул.

Этот гул дошел даже до верхушки сторожевой башни и один из дежуривших там воинов высунулся между зубцами посмотреть.

— Глянь-ка, — окликнул он второго, который, пригревшись за ветром, уже стал подремывать. — У них там толпа какая-то.

Второй открыл один глаз. Идти, даже так недалеко, не хотелось.

— И что? — спросил он.

— Похоже на народное собрание. Там народу сотни три будет.

Колонна отъезжающих между тем достигла башни и так же по двое стала спускаться на пристань. А на пристани уже стоял мокрый и трясущийся Смелков и сердобольная Меланья обтирала его сухим куском полотна.

Посадка прошла организованно, потому что уже пару раз тренировались. Бобров все никак не мог расстаться с остающимися. Ему казалось, что как только он взойдет на борт, все в поместье тут же разрушится. Наконец угрозы Вована уйти без него достигли своей цели и Бобров, оглядываясь, поднялся по сходням.

— Отдать швартовы! — облегченно крикнул Вован.

Ветер был встречным. Поэтому от пирса корабли уходили к левому мысу и, пройдя метров сто, ворочали оверштаг и шли прямо на крайнюю херсонесскую башню. А уже от нее разворачивались в море, имея ветер с правого борта.

Остающиеся выстроились на обрыве и орали и махали руками. Те, которые спустились на пристань, тоже не молчали.

Так, под прощальные крики, корабли один за другим легли на курс к Босфору.

Оба воина стояли на башне, не обращая внимания на ветер.

— Похоже, куда-то поплыли, — сказал первый.

— А как ты догадался? — сыронизировал второй.

Бобров стоял на корме и смотрел, как отдаляется берег. Красные крыши и белый камень усадьбы, красные крыши и белый камень города… Только в усадьбе по краю обрыва выстроилось множество народа, а в городе всего несколько человек, насколько было видно, с интересом провожали взглядом необычные корабли.

Бобров повернулся и подошел к стоящему у штурвала Вовану.

— Сколько до Босфора? — спросил он.

Вован посмотрел на паруса, прикинул что-то.

— С таким ветром завтра к полудню будем.

Бобров кивнул и пошел к себе. Он открыл дверь в надстройку и досадливо поморщился, в коридорчике, рядом с дверью в его и Златкину каюту, опершись спиной о переборку, на корточках сидела Апи.

Апи давно не выглядела забитой девчушкой. Сейчас это была молоденькая девушка, не сказать, что очень красивая, но ужасно милая. В усадьбе она была всеобщей любимицей, потому что откликалась на любую просьбу и всегда с обаятельнейшей улыбкой. У нее была только одна особенность — она откликалась исключительно на просьбы женщин, напрочь игнорируя мужчин. При этом она делала два исключения из исключения — Бобров и Серега. Причем, к Сереге она относилась ровно, по товарищески, а Боброва боготворила.

Бобров начинал этим тяготиться, хотя Апи, надо быть честным, никак явно свою любовь не проявляла. Она предпочитала любить издалека, но где бы Бобров ни появился, обязательно недалеко можно было обнаружить Апи. Апи подросла, оформилась и превратилась в изящную девушку, пропорционально сложенную, правда, с несколько великоватой для своих лет грудью и с красивыми густыми волосами до плеч. Бобров лично подстриг ее неопрятные лохмы и Апи во время этой процедуры только что не мурлыкала.

Златка находила в этой привязанности элемент пикантности и, будучи дитем века, поинтересовалась как-то раз, не хочет ли Бобров взять себе вторую жену, упирая на то, что он таковую запросто прокормит, а ей ранг старшей жены не помешает. Бобров смутился и Златка, выждав, тему развивать не стала.

В поход Апи записалась одной из первых, когда уверилась, что Бобров идет однозначно, и приняла живейшее участие в подготовке. Она даже с Млечей рассталась без особого сожаления, хотя, похоже, была сильно привязана. И вот теперь сидела у каюты Боброва, не выказывая ни досады, ни нетерпения.

— Апи, — сказал Бобров, подойдя. — Что же ты сидишь тут в одиночестве, когда все на палубе.

Апи встала, глядя на Боброва чисто и восторженно. Боброву стало не по себе. Он даже оглянулся, ища взглядом Златку — свою всегдашнюю опору. Но Златки видно не было и он, вздохнув, положил руки на девчоночьи плечики. Апи тихонько прижалась к нему, вздохнув удовлетворенно, и замерла. Ее макушка пришлась Боброву чуть ниже подбородка (рост Апи был немного меньше Златкиного).