Лавка колониальных товаров

— Как у тебя здесь красиво, — и еще раз вздохнула, как всхлипнула.

Кухня стараниями Смелкова выглядела очень уютной, несмотря на старую мебель. На плите шумел чайник, Бобров азартно резал овощи для салата. Златка порывалась ему помогать, считая это своей обязанностью, но Бобров пресек это, сказав:

— Тебе положено сидеть и созерцать. Или ты забыла, кто ты?

— А кто я? — удивилась Златка.

— Как? — Бобров даже нож опустил. — Ты что ж, не знаешь? Ты же красивейшая девушка Херсонеса и окрестностей, и к тому же практически царица. Ну ладно, не царица, этот титул греки слишком затерли. А вот графиня — это точно.

Златка слегка порозовела — видно считаться красивейшей девушкой Херсонеса было приятно.

— А кто такая графиня? — спросила она немного погодя.

— Ну это, — Бобров неопределенно повел в воздухе ножом. — Владелица укрепленного дома, называемого замком, и окрестностей на несколько дней пути.

Златка пригорюнилась.

— Ну и какая же я тогда графиня? У меня же ничего нет.

— Как это нет, — произнес Бобров с металлом в голосе и решительно рубанул по огурцу. — У тебя есть муж, который вскоре будет иметь все это вместе с тобой, а когда он умрет, все это будет твое.

— Не хочу я быть графиней такой ценой, — заявила Златка. — Пусть я лучше буду бедной рабыней и поднимусь на твой погребальный костер.

Боброву пришлось срочно бросать салат и успокаивать свою любимую объятиями и поцелуями. Златка дрожала и всхлипывала, бормоча, что она скорее сама перережет себе горло и уйдет вслед за Бобровым, чем станет графиней. Поняв, что кормить сейчас расстроенную Златку бессмысленно, Бобров выключил чайник, подхватил девушку на руки и унес ее в комнату. Там он решил, что клин необходимо вышибать клином, и включил телевизор. При первых же звуках из черного ящика, Златка замерла и даже плакать позабыла. А когда экран засветился, и появилось изображение она сначала, вскрикнув, попыталась спрятаться за Бобровым, но потом любопытство пересилило, и она даже захотела взглянуть на телевизор с другой стороны, и Боброву пришлось вытаскивать его из стенки.

Златка угомонилась только через полчаса, но уходить на кухню отказалась решительно, и Боброву пришлось сервировать столик на колесах и катить его в комнату, преодолевая порог. А потом, когда надо было отходить ко сну и Бобров очень рассчитывал на сладенькое, подруга отказалась идти в спальню, когда узнала, что телевизора там нет. И пришлось Боброву, ругательски про себя ругаясь, раскладывать диван. Разложенный диван Златке тоже очень понравился. Она, правда, раскапризничалась минут на пятнадцать, пока принимала настоятельно рекомендованный Бобровым душ, но зато потом, удобно устроившись на двух высоко взбитых подушках, отдалась телевизору всей душой.

Бобров пару раз просыпался среди ночи и с тоской видел одну и ту же картину — полусидящую Златку, жадно глядящую на экран с приоткрытым ртом. Он вздыхал, переворачивался на другой бок и снова засыпал. Слава Богу, в четыре утра передачи кончились и разочарованная Златка, наконец, уснула.

Утром Бобров, оставив девушку спать, сбегал в гараж и пригнал к подъезду машину — у него были на сегодня обширные планы, и Златка играла в них не последнюю роль. Поднявшись в квартиру, он застал Златку в постели, а телевизор работающим.

— Милая, — сказал Бобров проникновенно. — Если ты немедленно не прекратишь таращиться в этот чертов ящик, то я клянусь всеми богами Олимпа, что выброшу его с балкона, и ты его никогда больше не увидишь!

Долго обижаться у Златки никогда не получалось и через полчаса умытая и позавтракавшая она уже садилась в Бобровский автомобиль, с любопытством вертя головой во все стороны. Бобров осторожно прокрался дворами, вылез на проспект и влился в поток. Златка вся извертелась на сиденье, и осторожный Бобров на всякий случай заблокировал пассажирскую дверь, чтобы это непосредственное дитя древнего мира ненароком не вывалилось наружу.

Заехав к Смелкову за обещанной тысячей, они направились на вещевой рынок или, как в народе говорили, на «толкучку», потому что возникшие во множестве на первых этажах домов магазинчики продавали то же самое, но значительно дороже.

Городская «агора» поразила Златку в самое сердце. Народу, несмотря на будний день, здесь собралось, похоже, на два Херсонеса. В воздухе стоял непрекращающийся гул голосов. Было очень жарко.

— Некомфортно, — сказал Бобров и крепко взял подругу за руку. — Держись, Златка, крепче. А если вдруг потеряешься, никуда не уходи. Вперед.

И они стали проталкиваться сквозь толпу.

Товара было просто навалом. Столько, что глаза разбегались. А у непривычной Златки еще и шея разболелась, потому что она ею непрерывно крутила, пытаясь рассмотреть как можно больше. Златку одели буквально с ног до головы целых два раза. Каждый раз, когда она что-нибудь мерила, собиралась целая толпа. Толпа состояла из мужиков и интересовали ее не примеряемые одеяния, а сама Златка, которая, совершенно не стесняясь, сбрасывала свои шортики, под которыми были минимального размера белые трусики. Она бы и топик сбросила, но Бобров посчитал это излишеством, потому что лифчик Златка не носила, и тогда к месту примерки запросто могло сбежаться все мужское население «толкучки».

На посещение этого колоритного базара они потратили почти три часа. Нагруженные свертками и коробками вымотанный Бобров и совершенно счастливая Златка выбрались, наконец, из толпы и пошли к оставленному автомобилю. Тень, в которой Бобров оставил машину, за это время переместилась в другое место и колесница раскалилась на солнце, несмотря на белый цвет.

— Открываем все окна, — сказал Бобров. — И даем полный ход. Иначе сваримся. Или стечем в ботинки.

Но прежде чем выбраться на трассу, пришлось несколько минут отстоять на светофоре.

— Домой, — сказал Бобров, вжимая в пол педаль газа. — Холодный душ и минералка. М-м-м.

— Я первая! — закричала Златка, сгрузив в кресло покупки, и на ходу выпрыгивая из шортов и сдирая пропотевший топик, скрылась в ванной.

Оттуда тут же послышался шум воды и счастливый девчоночий визг.

— Первая, первая, — пробормотал Бобров, проходя на кухню к холодильнику.

Выгрузив из пакета несколько бутылок пива, он извлек полуторалитровую бутылку минералки, отвернул пшикнувшую пробку, отпил осторожно несколько глотков и с блаженным лицом уселся тут же на табуретку с уже запотевшей бутылкой в руках.

Златка выбралась из ванной минут через пятнадцать и, не утруждая себя одеванием, вся в каплях воды, пошлепала босиком на кухню.

— Иди, — сказала она сидящему Боброву. — Твоя очередь. А что это ты пьешь?

— Водицу, — сказал Бобров, отдуваясь. — На, а я пошел.

Златка взяла холодную бутылку, отхлебнула, закашлялась, пришла в полный восторг и умчалась в комнату, где тут же заорал телевизор.

После скудного обеда, который, естественно, прошел на диване перед телевизором, Бобров поинтересовался:

— Ужинать пойдем в таверну или купим продуктов и приготовим дома?

— А в таверне есть телевизор? — задала ожидаемый вопрос Златка.

— Ты так и просидишь всю неделю дома? — вздохнув, спросил Бобров. — А как же походить, посмотреть? Себя показать, наконец.

— Ага, просижу, — радостно сообщила Златка. — У тебя тут хорошо. Свет, вода, холодильник и вот, телевизор. И огонь всегда в очаге. Если бы еще рабы продукты приносили.

— Значит, не пойдем в таверну? — Бобров встал и стал натягивать джинсы. — Тогда я сбегаю в магазин.

— Подожди, — Златка с сожалением оторвалась от телевизора и достала из пакета новое платье. — Жаль, помятое немного. Ну да ничего.

— Дай сюда, женщина, — сказал Бобров, снимая с полки утюг.

Расстелив на столе старое одеяло, он за десять минут отгладил платье. Златка смотрела на это дело, открыв рот, и все пыталась потрогать утюг, но Бобров был настороже.

Новое платье облекло девушку как перчатка, заставив забыть об утюге. Она огладила невидимые складочки на груди и на бедрах и удовлетворенно вздохнула.