Лавка колониальных товаров

Ворота внизу открылись, выпуская Евстафия с воинами. Начинался процесс сортировки: кого лечить, кого, соответственно, не лечить. Правда и у тех, кто попадет в разряд излечиваемых, судьба будет незавидная. Плен, он все-таки не родная кибитка. Оно, конечно, греки гребцов на триерах предпочитают вольных, но есть и другие специальности, не хуже. Например, каменоломни. Бобров отвернулся и стал спускаться с башенки.

Возле дальней стены Херсонеса результаты сражения были уже давно зачищены. Фаланга втянулась в ворота, и снаружи не осталось никаких следов.

Некоторое время погодя из ворот выехала колесница, где рядом с возничим стоял сам стратег. Сопровождаемая двумя конными воинами, колесница не спеша направилась в сторону усадьбы. О ее приближении Боброва оповестил молоденький солдат, посланный Евстафием. Бобров предупредил Серегу, чтобы был наготове, вдруг стратег полюбопытствует насчет волшебного огня.

— Да как не хрен делать, — ответил Серега.

Колесница стратега остановилась первый раз примерно на середине бухты. Как раз там где приняла бой Вованова морская пехота. Там конечно не было того накала, да и бойцов имелось в несколько раз меньше, но, похоже, они старались. Стратег сошел с колесницы и осмотрел тела. Потом опять взгромоздился на экипаж и поехал дальше. И вот, когда он добрался до огораживающего поместье заборчика, пришлось спешиться уже насовсем. И это при том, что часть трупов уже оттащили в сторону. Вобщем, стратег, которому пришлось подниматься пешком, добрался до двора усадьбы примерно через полчаса. Бобров принял его по высшему разряду. Только что почетного караула не было, потому что все войска были заняты уборкой последствий ночного боя, да красную дорожку не расстилали по причине отсутствия таковой. Стратег, получив от Боброва полное признание своих заслуг в деле изгнания супостата, и по достоинству оценив их, все-таки поинтересовался, что это был за волшебный огонь, который помог истребить такое количество врагов, а остальных заставить в панике бежать.

— Да ничего волшебного, — ответил Бобров и предложил показать.

Серега притащил корпус прожектора, освобожденный от всех внутренностей за исключением сферического зеркала. В фокусе зеркала находилась небольшая полочка, добавленная туда несколько часов назад. Серега установил прожектор в темном коридоре, сокрушаясь, что условия несколько не те, сыпанул на полку щепотку серого порошка и поднес огонь. Порошок вспыхнул ярким пламенем, прожектор метнул вдоль коридора хорошо видимый даже при неярком свете луч. Стратег ощутимо вздрогнул, но тут же пришел в себя.

— Но вы ведь светили довольно долго, — сказал он несколько сварливо.

— Все правильно, — ответил Бобров. — Мы ставили вот такую штучку, — и он показал собеседнику кусочек серого прутка. — Она горит долго. Но очень дорогая. И нам бы не хотелось применять ее еще раз.

Похоже, что этот ответ стратега удовлетворил, и он засобирался обратно, попросив напоследок показать ему оружие, примененное в этом бою. Бобров продемонстрировал ему рекурсивный арбалет, посчитав, что показывать блочный еще рано. Стратег попробовал натянуть тетиву, но не преуспел. Тогда Бобров подозвал солдата с крюком на поясе и продемонстрировал способ, чем очень порадовал начавшего было сомневаться в своих силах стратега.

Вобщем, когда начальство города отбыло, Бобров и Серега вздохнули с облегчением. Как бы не с большим, нежели после боя со скифами.

— Эта свалка нам еще неоднократно аукнется, — сказал Бобров. — Но другого способа уберечь наши виноградники и верфи я просто не видел.

Серега только беспечно махнул рукой.

— Да ну их всех, — сказал он. — Победителей не судят. Это, во-первых, а во-вторых, давай погрузимся на корабли и смоемся на месяцок. К возвращению все уже всё забудут.

Бобров внимательно посмотрел на соратника.

— А это мысль, — сказал он. — Давай посетим Афины. Давно хотел. Возьмем большой корабль и сгоняем.

К вечеру, когда с холмов вернулась разведка, и доложила, что битый неприятель, не задерживаясь, проследовал через перевал у конца бухты и исчез из виду, Бобров объявил окончание военного положения. Вован тут же отшвартовал малое судно и отправился в город за женщинами. Уж больно ему надоела сухомятка.

Когда судно на обратном пути показалось из-за мыса, Бобров пошел его встречать. На палубе толпились все женщины усадьбы и куча детей. Непоседливая Златка, не ожидая, когда судно пришвартуется окончательно, прыгнула с планширя на настил пристани. Бобров наверху ахнул. Между бортом и пристанью поблескивала полоса воды не менее метра шириной.

— Златка! — заорал Вован от штурвала. — Поколочу, несчастная. И Сашка не поможет.

А Златка, прыгая через две ступеньки, поднялась на обрыв и бросилась к Боброву. Повиснув на его шее и обцеловав всю физиономию, она, наконец, успокоилась.

— Что ж ты так прыгаешь, — попенял ей Бобров. — Если Владимир захочет тебя отшлепать, я ведь препятствовать не буду.

— Ну-у, — Златка надула губы. — Я к тебе очень торопилась.

Снизу цепочкой, сразу заполнив все вокруг голосами, потянулись женщины. Бросая любопытные взгляды на кучу тел за пределами имения, которые издалека выглядели совсем не страшно, они потянулись к усадьбе.

— Шеф, — обратилась Ефимия к Боброву (они все почему-то называли его шефом). — А как у нас с продуктами?

— Все твои запасы целы, — отрапортовал Бобров. — А те, кто пытался посягнуть, вон в кучу свалены.

Ефимия величественно кивнула и прошествовала дальше. Как у нее получалось величественно кивать при таком росте и комплекции, для Боброва было загадкой. Златка хихикнула. Бобров обернулся к ней, подхватил за бока и водрузил радостно взвизгнувшую девчонку себе на плечо.

— Шеф, — спросил Серега сзади, — у вас опять семейные разборки?

— Не, — ответил Бобров. — Просто сверху дальше видно.

— Кто-то из ворот выехал, — донесла Златка сверху и, вглядевшись, добавила. — Похоже, что наши. Повозка с верхом.

— Кого это к вечеру несет? — проворчал Бобров, снимая недовольную Златку с плеча.

Принесенным к вечеру оказался Агафон. Видимо, проезжая мимо груды тел, он переполнился впечатлениями и даже, разговаривая с Бобровым, продолжал оглядываться. С Агафоном, похоже, было не все ладно. Он не стал говорить на людях и попросил у Боброва конфиденциальной аудиенции. Бобров был искренне удивлен. Отличавшийся большим жизнелюбием и полным отсутствием того, что позже назовут комплексами, Агафон практически никого не боялся. Ну, может быть, немного стратега. Но где тот стратег, а где Агафон. Так что было непонятно. А все непонятное Боброва раздражало. Как, впрочем, и Серегу, который разрешения присутствовать ни у кого не спрашивал.

— На агоре неспокойно, — сказал Агафон и опять оглянулся.

— Да и хрен с ней, с агорой, — беспечно ответил Бобров. — Что ж она так тебя пугает.

— Понимаешь, после того как вы столь убедительно побили скифов, ваша популярность в народе возросла еще сильнее. Она и раньше у вас была неслабой, а уж теперь… Между прочим, стратег, сам того не желая подлил масла в огонь, расписав при народе ваши подвиги. А у нас в городе сильно популярных не любят, нашим демократам везде мерещатся диктаторы, сатрапы и прочие тоталитаристы. А тут еще стали накручивать судовладельцы, которые имеют своих людей среди архонтов. Вы им вообще поперек горла со своими кораблями. С другой стороны, купцы, торгующие с Гераклеей и другими городами на той стороне Понта горой за вас.

— Нет, ну и что, — перебил Агафона нетерпеливый Серега. — Мы и так весь этот расклад прекрасно знаем. Ты говори, что грядет-то.

Агафон нервно облизнул губы. Бобров заметил этой крикнул:

— Эй, есть там кто-нибудь? Вина принесите и заесть.

Агафон дождался покуда принесли вина и махом осушил целый килик. Причем не разбавляя. А это говорило о немалом душевном волнении.

— А грядет вот что, — сказал он, отдувшись, и заедая благородный напиток тонким ломтиком соленой рыбы, которую умела делать только Ефимия. — Грядет, граждане, остракизм.