Солнцеворот

Атсама улыбнулась в ответ. Не потому, что того требовали обстоятельства, но потому, что поняла Эрлота. Ей тоже было приятно увидеть в глазах графов спокойствие и уверенность. Они не впадали в истерику, не ломали головы, как бы сохранить нажитую роскошь. Они, как и подобает вампирам, знали: время — Река, и она течет. Лучшее, что ты можешь сделать, — это выучиться плыть по её течению. Иногда можно встать на дно, но противиться течению воды вечно — не выйдет.

— Надо отдать Эмарису должное, — сказала герцогиня. — Он знал, как распределить власть. Наиболее достойные получили графства. А те, кого нельзя было обойти, но и не стоило баловать доверием, сидели здесь, под присмотром.

Эрлот молча смотрел на нее, и улыбка его становилась… другой. Атсама забеспокоилась. Мысленно повторила то, что произнесла только что, и у нее потемнело в глазах.

— Как и мы с тобой, Атсама, — подтвердил её опасения Эрлот. — Будь у меня графство подальше отсюда, я бы уже давно устроил войну. Меня нужно было держать на цепи, что Эмарис и делал.

— А я? — Атсама вдруг почувствовала себя неуютно на троне покойной королевы. — Как думаешь, почему графства не дали мне?

— Потому что великая ненависть и великая любовь не так сильно отличаются друг от друга, как принято думать. Любовь может уничтожить мир — как и ненависть.

— Не понимаю тебя.

— Возможно, поймешь, когда выскажешь просьбу, с которой пришла сюда сегодня.

Атсама отвернулась, стараясь не скрежетать зубами. Откуда он знает о просьбе? Что это — очередной соглядатай в её доме? Или просто Эрлот настолько проницателен? Однако не стоило долго думать. Атсама попыталась высказать просьбу как можно более небрежно:

— У девчонки возникли проблемы в школе.

— Я знаю, — удивил её Эрлот. — Никто не хочет учиться у вампирской подстилки. Поверь, это не такая уж проблема. Я, конечно, не человек, но мне кажется, когда-то я слышал такую человеческую поговорку: глупо красить забор перед тем как сносить. Объясни ей, что ждёт детей. Пусть это успокоит её амбиции.

— Она знает. — Атсама решительно вступила в новую игру, в которой не понимала и половины правил. — Но ей хочется развлечений. Обидно, когда игрушки ведут себя не так, как полагается.

Эрлот откинулся назад, прикрыл глаза. Атсама внимательно изучала его бледное лицо. Сейчас, полностью расслабленное, оно казалось красивым. Хм… А ведь раньше Атсама не задавалась таким вопросом, даже не думала о том, что Эрлот — красив. Его окружало столько тьмы и грубой, не знающей преград, силы, что безупречные черты лица казались не столь важной деталью.

— «Хочется развлечений», — повторил Эрлот. — Да, она уже ведёт себя как вампир. Возможно, из нее получится кто-то вроде Освика, или этого — Кастилоса. Но с твоим воспитанием она будет правильнее смотреть на свои потуги. Но давай покончим с делами. О чем ты хотела просить? Чтобы я приказал детишкам слушаться мою фаворитку?

— Я, конечно, понимаю, что время сложное, готовится война, и…

— Всегда можно найти время на развлечение. Иначе зачем жить? Я исполню твою просьбу, Атсама. Но ты прямо сейчас дашь мне ответ насчет Ареки. Я говорил, что передам её тебе при соблюдении одного условия. Вот оно…

…Атсама вышла из зала, и только тут позволила себе запустить сердце.

— Тварь, — прошептала она одними губами, не колыхнув воздуха. — Сука.

Кровь ударила в голову, запылало лицо, хотелось выть и молотить кулаками безучастные стены. Но слово было дано, и всё, чему до́лжно, исполнится.

— Вашему высочеству нехорошо?

Атсама чуть не подпрыгнула. Развернулась на каблуках туфель, подняв полами платья целый вихрь, и уставилась на привратника, застывшего у двери. С его извечной наглой ухмылкой.

— А, да, — пробормотала герцогиня. — Забыла про новую мебель. У Эрлота совершенно отсутствует вкус. Когда стану здесь хозяйкой, велю вышвырнуть на помойку это уродство.

Она пошла к выходу, с удовольствием отметив беспокойство, сверкнувшее в глазах вампира.

За три дня дворец отмыли до блеска, расставили столы и стулья и украсили все помещения, в которых должны будут присутствовать гости. Натащили столько цветов, что от их аромата кружилась голова.

— И зачем они сейчас? — недоумевала Сагда. — Завянут же. Свадьба ещё когда…

— Новые принесём, — заявила упрямая Унтиди.

— Так сейчас-то зачем?..

— Пусть привыкает!

Иногда Унтиди было невозможно понять. Она как будто выпадала из реальности и принималась вещать из какого-то таинственного мира, куда никому, кроме неё, хода не было. Даже Сагде.

«Пусть привыкает!». Кто? Дворец, что ли? Сагда понимала, что так и есть. Найдя пару каких-то волосков на расческе, Унтиди переменилась в мгновение ока. Теперь дворец был для неё домом этой самой И, сочиняющей сказки. Унтиди превратилась в самую ревностную на свете работницу. Впервые распространив свою смешную детскую власть за пределы привычного детского круга, она подчинила себе и взрослых. Те сначала с улыбкой подыгрывали, когда маленькая девчонка принялась раздавать команды и тыкать пальцем в пыльные углы. Но прошел час, и никто уже не сомневался в её праве приказывать.

Сагда хотела крикнуть: «Да что с вами? Опомнитесь! Сколько можно ей потакать!». Сагда хотела разрушить, растоптать их дружбу. Ради чего? Почему? Толком и сама не могла понять. Знала лишь, что была счастливее всех, когда Унтиди, маленькая и беззащитная, сидела на полу в бараке и, заливаясь слезами, прижимала к груди изжульканые листы. Тогда Унтиди была её подопечной; Сагда держала её за руку и вела за собой, показывая страшный мир, ставший им новым домом. А теперь Унтиди показывала ей мир. Огромный, непонятный. Мир, в котором есть какая-то И — «вампир, но хорошая, потому что принцесса!». И ладно бы она показывала этот мир только ей. Но ведь Унтиди тащила за собой всех! Всех, без разбору. В её новом выдуманном мире для каждого находилось местечко.

Сагда чувствовала себя одинокой, и в этом одиночестве её неожиданно поддержал Никкир.

Сагда ускользнула из дворца на третий день, укрылась в зарослях парка, куда не добрались ещё садовые ножницы. Там обнаружились качели. Сагда смахнула пыль и почерневшую листву с мягкого сиденья, уселась и попробовала покачаться. Сверху чуть скрипнуло, и Сагда поморщилась. Не хотелось привлекать внимание кого бы то ни было. Особенно не хотелось объяснять Унтиди, почему она сидит тут одна, вместо того чтобы украшать Распрекрасный Вампирский Дворец Принцессы И.

— Тоже коробит со всего этого? — послышался голос.

Сагда вздрогнула. Из кустов вышел Никкир и, позёвывая, подошел к качелям. Сагда недовольно фыркнула и отвернулась, принялась считать облака. В раздражении она оттолкнулась ногой от земли, и качели заскрипели. Да и плевать, всё равно уже этот притащился, от него запросто не отделаешься.

— Жалко мне её, — вздохнул Никкир. — Так обрадовалась, будто саму эту принцессу встретила. А мне так в той комнате аж жутко было. Стоишь — и будто кто смотрит на тебя. А вокруг всё старое, мёртвое какое-то.

Сагда перестала раскачиваться, посмотрела на Никкира с любопытством.

— Ты тоже почувствовал?

— Ну, — дёрнул плечами тот. — Она пищит от радости, а мне убежать охота.

— Понимаешь, что она понапрасну радуется, — подхватила Сагда.

— Потом поймёт, что ничего не будет, и так… Больно будет.

Сагда остановила качели. Они с Никкиром долго смотрели друг другу в глаза. Странное было чувство. Такое простое и такое сильное. Чувство, что можно ему довериться, что он всё поймёт.

— Унтиди — ребёнок, — заявила Сагда. — И взрослеть она не желает. А придётся.

— А надо?

Никкир присел на корточки, сунул в рот травинку и задумчиво смотрел на Сагду. Та нахмурилась.

— Что за «надо»? Конечно! Как же иначе?

— Ну, вот мы с тобой повзрослели. Сидим тут, грустим. А она — веселится. А вечером один пёс в тот же барак, спать. Что нам с той взрослости?

Все взрослые слова-возражения куда-то разом подевались, и Сагда оглянуться не успела, как губы выпалили: