Солнцеворот

Удар. Лезвие меча пропороло ладонь, окровавленная рука соскользнула. Меч шлепнулся на грудь, придавленный саблей, сверху опустилась нога в маленьком сапожке, и сверкнуло ещё что-то.

Это был нож. Серебристое лезвие хищно метнулось к горлу Левмира и замерло, слегка вдавившись в кожу. Это был не кинжал, а метательный нож. Левмир, широко раскрыв глаза, смотрел на него. Глаза видели подобие, но глаза могли обмануться. Обмануть же кровь было нельзя. Лезвие подернулось багровыми сполохами, ощутив близость своего создателя.

— Ты?! — прошептал Левмир.

Ему хотелось плакать от обиды и одновременно смеяться от облегчения.

Нож и вправду казался живым, будто маленькая расторопная змейка. Вот он дернулся и укрылся, такой стремительный и смертоносный. А сжимавшая его рука потянулась к капюшону.

— Вот так, значит, ты собираешься драться с вампирами, братишка? — улыбнулась княжна Айри.

Левмир лежал на палубе, а она сидела на его груди, и её длинные черные волосы, освобожденные из-под капюшона, щекотали ему лицо. Он пытался что-то сказать, но слова замирали, не решаясь вырваться. Мысли сначала путались, потом вовсе разбежались, осталась лишь пустота. Левмир смотрел в смеющиеся черные глаза и понимал, что не знает, с чем обратиться к Айри. Сначала она была ребенком, потом превратила себя в безжалостную убийцу, которая наводила ужас на трущобы, пытаясь заполнить бездонную пустоту в душе. А приняв дар, княжна Айриэн вновь изменилась. Теперь она весь мир считала своей игровой комнатой. Играла она и сейчас.

— Браво, княгиня, — раздался голос Эмариса.

Айри соскользнула с Левмира, развернулась. Левмир увидел Эмариса, преспокойно сидящего на надстройке. Интересно, давно он наблюдает? Наверняка видел всю битву и не подумал вмешаться.

— Здравствуй, Эмарис! — воскликнула Айри. — И зачем ты спрятал этого подонка?

— Этот подонок действовал по моему приказу, чтобы вытащить тебя наружу. Так что если хочешь мстить кому-то за своего фаворита, можешь бросить вызов мне.

Секунд пять на палубе стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом мачт, да шелестом волн. Как будто Айри всерьез взвешивала такую возможность. Потом послышался её тихий смех:

— Да, каюсь, я поддалась чувствам. Что теперь со мной будет? Отправишь домой?

По голосу было ясно, что никуда она не отправится, и Эмарис понимал это как никто. Он спокойно покачал головой.

— Кто я такой, чтобы приказывать княгине, или наказывать ее? Ты вольна поступать так, как считаешь нужным, пусть лишь правила приличия связывают твои действия. Так, было бы прилично поговорить со своим отцом, командующим флотом. Он с удовольствием выслушает новости из родных земель. Он, кстати, ждёт нас. Почему бы не нанести визит сию минуту?

Этот удар Айри пропустила. Левмир не увидел, но почувствовал, как она вздрогнула. Голова поникла, но тут же воспрянула.

— Хорошо, идём, — сказала Айри; вся шутливость исчезла из её голоса. — Только мне нужно кое-что забрать.

— Без глупостей, ладно? — попросил Эмарис.

Коротко кивнув, Айри исчезла, туман просочился сквозь щели между палубными досками.

Левмир встал, загнал в ножны меч, уставился на кровоточащую ладонь. Нескоро заживет, хотя кровит уже меньше.

— Она права.

Левмир посмотрел на Эмариса. Тот задумчиво глядел на его ладонь.

— Права в чём? В том, что убивала…

— Боец из тебя преотвратный. Я думал начать этот разговор позже, но… Думаю, именно сейчас ты готов по-настоящему меня услышать. Думать забудь о том, чтобы сразиться с Эрлотом и одолеть его. Он уничтожит тебя, даже не заметив.

VI

Заколдованный дом

Лес густел с каждым днем, и тропинка в нем то и дело терялась. Лишь Кастилос, шедший впереди, умудрялся различать нужное направление по каким-то неясным приметам. Ни принцесса Ирабиль, выросшая во дворце, ни Роткир, которого воспитали улицы Варготоса, даже не пытались задуматься, куда идут. Кроме того, им было всё равно.

Ирабиль то и дело с тревогой смотрела на Роткира. После того как Кастилос раскрыл его природу, парень изменился, и принцесса боялась, не понимала того нового Роткира, что шагал, понурившись, рядом с ней. Он молчал так же, как она прежде, смотрел под ноги. Бледный, задумчивый. Без постоянной его болтовни мир затопило зловещей тишиной. Ирабиль то и дело поеживалась. В тишине ей мерещились шепоты и шорохи, взгляды и тени. В конце концов она приспособилась смотреть на Кастилоса. Пока тот шел, пробивая дорогу в зарослях, все было хорошо. Если замирал, к чему-то прислушиваясь, значит, надо тоже замереть. Вот и вся премудрость: есть рядом опытный вампир — доверься ему. Вампир видит, слышит и чувствует гораздо лучше любого человека. А такой вампир, как Кастилос, ещё и способен защитить от любой напасти.

Не от любой.

Вспомнились глаза Эрлота во время их кровавого танца в Варготосе, его пьяный счастливый смех. Эрлот шутя разделался с Кастилосом и мог бы собственноручно уничтожить весь город. Сложилось впечатление, будто ему было попросту лень трудиться. Принцесса содрогнулась.

Но разве Эрлот будет прятаться в тенях в лесу, чтобы напасть исподтишка? Нет, этот выйдет навстречу, улыбаясь, и в его улыбке будет смерть.

— Хочешь пить? — Ирабиль протянула Роткиру фляжку.

Фляжки, котелок, походные мешки и запас пищи они взяли в сторожке, в ночь гибели Варготоса. Всё заготовил заботливый Ливирро. Неизвестно, правда, для кого. Предполагалось ведь, что Кастилос с Ирабиль, снабженные запасами крови, полетят к Кармаигсу, а не будут долго-долго идти, почти повторяя путь, которым три года назад прошли двое детей, верящих в Алую Реку.

Роткир покачал головой так медленно, будто шел под водой. Ирабиль посмотрела на его пояс, где висела такая же фляжка.

— Тогда дай мне.

Добилась своего — Роткир посмотрел на нее с недоумением. Принцесса, серьезно глядя ему в глаза, перевернула свою фляжку и постучала по донышку. На землю упала капля.

Несколько секунд Роткир думал о чем-то, глядя на Ирабиль, потом отвел взгляд. Руки медленно отцепили деревянную фляжку от пояса. Принцесса приняла молчаливое подношение. Тряхнула флягой — та была полна под завязку, даже не булькала. А ведь ручей миновали вчера утром.

Отпив немного, Ирабиль покосилась на Роткира. Уж не остановил ли он сердца? Но глаза нормальные, человеческие, да и дышит вроде. Ну и Кастилос бы обратил внимание, если что. Так ведь?

— Тебе нужно найти свою страсть, — заявила Ирабиль, вернув флягу.

В ответ получила ещё один озадаченный взгляд и отважно улыбнулась.

— Вампира определяет его страсть, — продолжала она словами Аммита, своего любимого учителя. — Некое благородное стремление к определенному совершенству, которое можно оттачивать вечно. Например, у моего отца страстью была власть, у твоего — наука, у Эрлота — война, победа в ней. У Атсамы — выживание. У Аммита — жизнь. Ну, он так говорил, я сама пока толком не понимаю, как может быть страстью — жизнь.

— А у тебя? — спросил вдруг Роткир таким непривычно тихим голосом, что Ирабиль вздрогнула и смешалась.

— У меня?.. Я… Ну, я — не вампир, — нехотя признала она. И впервые почувствовала облегчение от этой мысли. Будь она вампиром, вопрос озадачил бы её надолго.

Действительно, что за страсть у нее? Раньше — и Монолит подтвердил это — её страстью был Левмир. Это было, конечно, странно: испокон веков Вечные заключают союзы, но сохраняют свои страсти. А у них с Левмиром даже союза толком не было. Хотя они и погрузились одновременно в воды Реки, хотя их и связали незримые узы, это всё было далеко от жутковатого ритуала, который необходимо было провести, чтобы объявить себя перед Вечностью единым целым.

Что же осталось теперь? Она не могла толком представить лица Левмира. Хотела увидеть его и боялась. А наутро после обращения Роткира проснулась с кристально-прозрачной и жуткой мыслью: любовь осталась в прошлом. Долго она изо всех сил раздувала внутри себя этот огонь, но вот силы иссякли. Как можно любить того, кого нет рядом? Того, кто изменился совершенно и теперь стал совсем другим? Ирабиль любила отважного мальчишку, глаза которого загорались при виде нее, а щеки розовели. Который был рядом и заражал её своей безумной мечтой. А теперь он — кто? Вампир, причем, один из могущественнейших. Ирабиль помнила то чувство, когда он вышел из Реки. Левмир взял в себя столько силы, что неизвестно, что осталось от него самого, кроме той силы. И можно ли это любить?