Страница 2 из 8
Нравственный уровень поступка человека зависит от свойств благодати (от любви, веры, милосердия) или от свойств бездны (от немощи, отчаяния и пороков), а также от типа его личности. В книге приведена оригинальная типология: «обыватель», «камикадзе», «подвижник», «фарисей», а также даны тонкие психологические характеристики каждого личностного состояния человека.
Известно, что вопросы принятия решений и жизненного выбора рассматривает, исходя из самых разных теоретических оснований (в том числе опираясь на теорию деятельности), и собственно научная психология. Христианская же психология, представленная в этой книге, описывает соответствующие процессы на основе свойств двух исходных духовных начал человека – его благодати и его бездны – и тесно связанных с ними типов его личности. Поэтому можно сказать, что духовная христианская психология – это психология благодати и бездны, имеющих религиозно-нравственное истолкование. Понятно своеобразие именно такой психологии, опирающейся на духовные сочинения и на поэзию, в чем-то очень близкую по своему содержанию к этим сочинениям (это отчетливо просматривается при рассмотрении автором былин о Садко и Буслаеве, посвященных проблеме онтологического выбора). Такая психология существенно отличается от светской (или научной) психологии и вместе с тем от собственно богословских сочинений, как по тематике, так и по форме. Изложение работ по духовной психологии многое заимствует от эссе.
В этом меня еще раз убеждает прочтение книги отца Бориса. Некоторые специалисты стремятся как-то сблизить работы такого рода с научными, чего, на мой взгляд, не стоит делать, поскольку душевный и духовный мир человека рассматривается религией и наукой в различных и несводимых друг к другу ракурсах, одинаково необходимых современной культуре. К этому стоило бы добавить наличие таких своеобразных, независимых друг от друга и в то же время взаимосвязанных, ракурсов подхода к человеку, как нравственный, художественный и правовой.
В книге отца Бориса по-настоящему красиво представлена феноменология одиночества, его тесная связь с уникальностью человека (и с этим духовно-психологическим описанием вполне совпадают приводимые автором известные стихи М.Ю. Лермонтова). Столь же тонко и психологически корректно описано постижение смерти человеком. Эта труднейшая для всех живущих проблема по плечу именно духовной психологии (как и проблема рождения тела и духа человека).
Часть книги «Педагогика праздника» по своей общей тональности примыкает к «психологии энергий», более того, проистекает из нее. Праздник – это подлинная жизнь, жизнь в благодати, преодолевающая силы бездны. Согласно смыслу античных культур, первая ипостась праздника – линия Дионисия и Эроса, ведущая людей к вольнице и анархичности. Вторая ипостась – линия Аполлона, позволяющая сдерживать дионисийские силы и устанавливающая в душе человека нравственные законы. Эта антиномия диалектически снимается в гармоничном лике Христа, в Его богочеловечности, которая нераздельно объединила две антиномийные реальности.
В книге дана яркая и поэтичная картина двух ипостасей праздника и их не слитного слияния. Здесь автор отчетливо демонстрирует свою приверженность к диалектическим мотивам изложения, признающим антиномии (правда, они присутствуют и в психологии). В этом контексте отец Борис рассматривает основные вопросы воспитания детей, формулируя оригинальные педагогические антиномии. Первая из них выражает соотношение власти и безвластия педагога, вторая – свободы и послушания ученика. Дается и раскрывается третья двухсоставная антиномия – наличие и соотношение молчания и назидания, недеяния и активности.
Признание и формулирование этих антиномий можно считать, на мой взгляд, основой своеобразной христианской педагогики, которая конкретизируется затем в понятии братства как свободном единении самобытных личностей. Братство снимает оппозицию индивидуализма и коллективизма. Есть детско-взрослое братство школы, лицея, хора, церковного прихода… Сотворить братство очень трудно, это – игра и праздник. Братство выдерживает самые разные испытания на своем пути. При социально-педагогическом проектировании братства возникают и некоторые другие антиномии. В проектировании и реализации братства необходимо учитывать три детских «хочу»: «хочу быть вместе со всеми»; «хочу, чтобы мне и всем было хорошо»; «хочу, чтобы все это было по правде».
Важно отметить, что, опираясь на установки такой педагогики, отец Борис со своими последователями практически строит культурно-образовательный центр «Новая Корчева» в Тверской области. Старый уездный город Корчева был затоплен в конце тридцатых годов во время строительства волжского водохранилища. Рядом с этим местом существует город Конаково, и созданный в нем на основе праздничной психологии культурно-образовательный центр назван по старому имени.
Интересно то, что педагогика отца Бориса, создаваемая на основе христианского братства, вместе с тем использует современные идеи в области образования, связанные с «личностно-ориентированным» воспитанием детей и с проектированием культурно-образовательных центров.
С большим вниманием и, как принято говорить, «на одном дыхании» прочитал я текст отца Бориса, а затем неоднократно возвращался ко многим его местам, обдумывая их внутреннее содержание, их возможную связь с тем истолкованием души и духовности человека, которое мне известно по работам светской психологии и педагогики. И эту связь я нашел, но в основном, по принципу дополнительности. Исходные основания духовной психологии и педагогики братства не совпадают с основаниями привычных для меня наук, и вместе с тем они взаимно дополняют друг друга. То, что отсутствует в одних, имеется в других. И, как я говорил несколько выше, такие разные, но дополняющие подходы не нужно сглаживать. Они решают разные жизненно важные задачи. С одной из них неплохо справляется подход, изложенный в книге отца Бориса.
Действительный член Российской Академии образования,
доктор психологических наук,
профессор В. В. Давыдов
Глава I
Проблема и тайна
Антиномия как способ постижения онтологии жизни
Во всех религиозных и просто подлинно правдивых текстах о человеке мы обнаруживаем не просто сложность, но алогизм, совмещение несовместимого. Но странно – именно это обстоятельство и делает текст понятным и глубоким. Христос за мгновенье до воскрешения своего друга Лазаря плачет над его телом. Он же называет апостолов и своих учеников родом неверным (Мф. 17, 17), а в Нагорной проповеди в их же адрес звучит противоположное: Вы – соль земли и свет мира (Мф. 5, 14,13).
Как мог тот, кто предал (Петр), получить от Учителя благословение на первенство среди апостолов. Но нам-то понятно, что именно мог, и причем по праву, которое рождается, как плод покаянного страдания и анализа жизни, и всякий из нас – обладатель своей высоты и своей же низости. И все это в едином потоке бытия, в единой стихии жизни.
Греки, говоря о человеке, восклицали с одинаковой силой о том, что нет более великого творения, чем человек, но и они же – через строчку: «О! Как ты жалок, человеческий род!» (Эмпедокл). Оппозиция наивного оптимизма и отчаянного пессимизма снимается в антиномии двойного знания о человеке:
1. Человек прекрасен, глубок, обладатель великих божественных дарований, человек богоподобен, он – сам бог, творец и гений.
2. Человек уродлив и низок, неблагодарная тварь, братоубийца и богоубийца, предатель, вор, подлец, лицемер и блудник.
Антиномия у Канта понималась как оппозиция: тезис – антитезис. Но антиномия интуитивной психологии есть и единство, и примирение противоречий и оппозиции. Антиномия – это то, что воссоединяет и примиряет полюса одной и той же природы[1].
Между этими полюсами и в них самих – мы сами. Алчущий и жаждущий правды созерцатель восходит в своем мужестве к способности удержания в одном такте постижения сразу двух этих знаний. И не о «человечестве» вообще (о, как мы любим «человечество» и «всечеловечность»!), а о самом себе. Прежде всего о себе.
1
И уж конечно, такое понимание антиномии ничего общего не имеет с идеями гностичесской секты антиномистов.