Страница 165 из 172
Шар взорвался над самым краем бревенчатого строения. Растерянно жмущиеся друг к другу братья-общинники и серые воины, из которых неожиданность и неправильность происходящего вышибли даже способность бояться, тупо оглянулись на грохот нового взрыва. Они успели увидеть и падающих с настила Истовых, и сожравшее половину помоста едкое грязно-серое облако, в утробе которого меркли отсветы белого злого огня.
Поднатужившись, Леф выкарабкался из-под мертвого латника. Выкарабкался, встал на колени; потом, скорее по привычке, чем действительно чувствуя необходимость быть при оружии, высвободил наконец свой клинок из тела послушника и из распрямляющихся проколотых ножен. В ушах у парнях еще гудело, и об этот гул, как о стену, колотились чахнущие отголоски детского плача. Всемогущие, да что же такое творится?! Ведь в толпе не могло быть детей! Бред, наваждение... Он сорвал с головы шлем и сразу же увидел почти рядом с собою бесформенную серую груду, замаранный копотью морщинистый лоб с огромным кровоподтеком, глаза обиженного ребенка на старческом, дряблом лице... Еще один то ли всхлип, то ли зевок — длинный, судорожный — и вздрагивания прекратились, а выворачивающие душу глаза подернулись мутью. Леф прикусил губу и отвернулся. Все было правильно, и упрекнуть себя не в чем; Истовые заслужили свою судьбу, но... Но. Только в этом «но» виноват не ты, а они — любители падали... падали... падали... рады ли... надо ли... Бред, наваждение, видение черное... Плачут младенцами старцы увечные... упавшие... усталые... Да бес же тебя раздери, неужели теперь место и время для плаксивых стихов?! Жалко их, да? Ты лучше вспомни, чего они уже успели понатворить и чего бы еще натворили, будь их судьба подобрее! Что у тебя, витязная кровь в жилах или брага прокисшая?! Щенок ты, а не Витязь! Еще поскули от жалости... Жалости... Шалости... Браги прокисшей злодейские шалости... Да бес же тебя раздери!!!
А толпа-то стоит — не шелохнется, и серые латники начинают переглядываться, придвигаться ближе друг к другу. Витязь (не ты — настоящий Витязь) считал: после взрыва все — и серые, и остальные — разбегутся, унося весть, что Мгла, как и просили Истовые, покарала настоящих злоумышленников против всех сущих в Мире смиренных братьев-людей. А там можно будет...
Вот только толпа и не думает разбегаться. Ей просто некуда: впереди — помост, вокруг которого расплывается чадное облако гнева Мглы-милостивицы, а сзади... Пороха было не так уж много, но, наверное, непривычные к обращению со взрывчатым зельем Нурд и охотник прикопали его слишком глубоко или чересчур плотно притоптали. И вместо одной стены разнесли пол-откоса (только бы сами взрыватели уцелели, только бы минулась им эта неумелость!). Конечно, перегородивший ущелье завал из битого камня, бревен и мертвых послушников не настолько велик, чтоб через него нельзя было перебраться, но вот отважиться подойти к нему... Это было не проще, чем приблизиться к помосту, пахнущему небывалой кислой гарью, и к телам Истовых под ним и на нем. Да и страх перед Последней Межой, похоже, накрепко успел засесть в людские души. А кроме как вперед, назад или вверх по обрыву — к Туману Мирового Предела — деваться отсюда некуда. Противоположный-то склон крутенек, и ведет он в Серые Отроги — опять же мимо разоренной взрывом заимки.
Вот и стоят. Причем столбняк, обрушенный на них неожиданным испугом, слабеет с каждым умершим мигом. И первыми начинают приходить в себя серые братья-послушники, которые кое-что уже знают о взрывах и всяких таких делах. Найдись нынче среди них хладнокровный да сообразительный... А ведь, похоже, нашелся. Сломавшаяся цепь серых латников потихоньку оттягивается ближе к разоренной заимке, сбивается в плотную кучу, как круглороги вокруг пастухов и собак, когда вдали плачет хищное. Пастухов-то больше нет, но псы уцелели.
Вот почему Нурд и запретил показываться на виду у толпы, даже если все окончится удачей: нельзя помогать тем, кому гибель Истовых освободила дорогу; нельзя дать братьям-общинникам повод заподозрить, будто случившееся не кара Бездонной, а злобный человеческий умысел. Так что же ты расселся, дурень? Тебе надо было сразу же после взрыва ускользнуть туда, откуда вылез, а ты мало того что дождался, пока серые опамятуют, так еще и шлем снял, выставил рожу на обозрение. А толпа, между прочим, сейчас в таком состоянии, что любой ловкий болтун может натолкать ей в головы чего только пожелает. Особенно болтун в серой накидке. Или в одеянии Истового.
Поэтому-то Леф и не спешил убираться туда, откуда вылез. Четверых серых мудрецов взрывом сбросило на утоптанное строителями каменистое дно ущелья, и души их наверняка гадали, придется ли вечно скитаться по Миру смутными, или братья-люди все-таки отпустят их на Вечную Дорогу свершением нужных обрядов. Еще один Истовый обвисал с бревна-распорки на высоте полутора-двух человечьих ростов. Тут тоже все было ясно — из-под живота неподвижного серого мудреца обильно стекало красное (вот она, спешка-то: ветви не спиливали, а кое-как обрубали топорами, оставляя длинные острые пеньки). А вот шестого Истового парень не мог найти, сколько ни осматривался. Зато сквозь просветы настила виделось Лефу какое-то темное пятно, размером аккурат с лежащего человека. И негромкие стоны оттуда слышались. Не предсмертные, а вроде к кому-то возвращается сознание. Медленно, трудно, нехотя, но — возвращается. К кому? Может быть, это Предстоятель? Может быть. А если не он?
Если помимо псов уцелел хоть один пастух, дело может вывернуться худо. Не добивать же его у всех на глазах! Получится, что правы-то серые мудрецы; что вы все и вправду коварные злоумышленники, мерзостным колдовством и силой оружия погубившие немощных старцев. И придется вам воевать со всеми людьми, сколько их есть по эту сторону Мглы. Даже Нурду и Гуфе не победить в подобной войне — даже если они захотят победить.
Леф поднялся на ноги. Мельком подумалось, что, может, еще не поздно снова надеть шлем и вложить в ножны густо замаранный кровью клинок, что он — это он; так надо ли прятаться и показывать всем, будто он сам не верит в собственную правоту?
Внутри помоста обнаружилась ведущая наверх лестница с частыми ступенями (под мелкий старческий шаг) и даже с перилами. А ведь перил-то в этом Мире Леф, пожалуй, до сих пор нигде не видал. Да и сами лестницы — ну, в Гуфиной землянке была, в Обители... Вот только можно ли, глядя на земляные или каменные уступы, додуматься до двух шестов с перекладинами? Хон, к примеру, уж на что мастеровитый и у Гуфы бывал частенько, а вот не додумался же! И послушники на заимки свои лазают по ремням или бревнам с зарубками... Так что, и эта лестница тоже подарок Истовым от бывшего свитского многознатца? Чего же серые мудрецы нигде, даже в Обители своей прежде не пользовались дареными знаниями? Копили для главного дня, чтобы выплеснуть одним махом, поразить людей своим негаданным, невероятным могуществом? Выходит, так...
Прогибались-скрипели под ногами ступени (уж с них-то сучья не только отпилены, но и сами спилы заскоблены мягким камнем — чтоб, значит, не вышло худого с дряхлыми немощными ногами самых смиренных из послушников Мглы), наливалось растревоженным гудом людское скопище внизу; а с настила на голову сыпались древесная труха и кусочки корья — тот, уцелевший, поднимался, уже только его замотанные в кожу ступни виднелись сквозь просветы жердяного плетения. И еще сквозь просветы настила было видно ослепительное жидкое золото полуденного солнца, на фоне которого перекрещивающиеся жерди казались совсем черными, ненастоящими, неспособными удержать собою хоть что-нибудь, и Леф помимо воли втягивал голову в плечи, ожидая, что вот-вот сверху обрушится человечье тело. Что это? Страх? Бред? Бред... Видение черное... Будто бы браги злодейские шалости... Нет, так плохо — трудно выговаривать, когда подряд одинаковые начала слов. Словно бы браги... А если все же без «бы»? Браги крепчайшей... Браги прокисшей...
Гудение толпы перешло чуть ли не в рев и вдруг стихло. Собственно, там уже не одна, там две толпы — общинники отдельно, серые (многие уже без шлемов) отдельно. Стоят молча, одинаково задрали головы. Слушают. Тот, наверху, говорит — нет, надсаживается в крике, и его дребезжащий голос то и дело срывается на яростный визг. Всемогущие, только бы Ларда сдержалась, только бы не угодила гирькой или копьецом в этого крикуна! Если убьет — тогда уж точно все пропало.