Страница 5 из 9
Дальше Попович работал как автомат. Бегом за Кузьминым, натыкаясь на него, врезаясь в повороты траншей и бойцов, которые так же, как и он, приходили в себя после обстрела. Живые голоса, выкрики, команды и даже смех солдат привели его, наконец, в чувство. Он понял – оживает, приходит в себя, даже почувствовал стыд за мгновения испуга и слабости там, в окопе, где их застал артобстрел.
Кузьмин остановился и замер. Стас с разбегу наткнулся на него. Петрович протянул руку в сторону огневой позиции, их позиции, они должны были занять её по боевому расписанию.
– Смотри!
Перед ними зияла огромная воронка. Брёвна, доски, которые ещё три дня назад они аккуратно укладывали, укрепляли, разбросаны в радиусе нескольких метров. Кузьмин вытер потное лицо.
– Это чем же они сюда шарахнули?
И вновь Попович ощутил предательский липкий пот, теперь уже меж лопаток. Да, и это было по их душу.
Петрович присел и Стаса потянул за руку.
– Садись. Передохнём. Господь нас бережёт, ты видишь?
Казалось, есть минутка, можно расслабиться. Но не получилось. С линии фронта вдруг отчётливо послышался надрывный гул моторов.
– Петрович, слышишь, Петрович! Танки.
– Да слышу я.
И они вновь побежали, теперь уже уверенно. Запасная позиция была рядом.
Тем временем светало и очертания того, вражеского края, стали более отчётливыми. Расчёт ПТР развернулся и был готов к бою. Кузьмин толкнул Поповича в бок.
– Ты карабин подготовь, на бруствер положи и займись патронами. Чтобы ни пылинки на них не было.
– Есть, Петрович! Я вас понял!
Справа, слева, повсюду послышались пулемётные, автоматные очереди, крики людей, рёв моторов. Слева бахнула сорокапятка второй батареи, ещё выстрел, ещё. И вдруг Стас услышал противный свист слева. И даже будто дуновением ветерка обожгло щёку. Пуля! Это пуля! Но испуга уже не было, был боевой азарт. С напряжением он всматривался вдаль. Рядом, высматривая цель и не обращая внимания на летящую навстречу смерть, опёршись на бруствер окопа, замер Кузьмин.
В этот день на их участке обороны немцы семь раз поднимались в атаку. Дважды их позиции накрывались огнём артиллерии. Но Господь действительно их берёг. Кузьмину, разорвав шинель, осколок слегка поцарапал левое предплечье. А Стасу вновь досталось, теперь уже пулей по каске. На сей раз это была контузия. Санитар перевязал Петровичу плечо, осмотрел голову Стаса.
– Отделались вы, братки, лёгким испугом. Везёт вам. А вот мы устали бойцов в тыл перевозить, побито много нашего брата. Держитесь.
Кашевары поздно ночью подвезли пищу. Удивительно, но каша была тёплой и в котелках они обнаружили довольно большие куски тушёного мяса. Чай был горяч и крепок.
Петрович отреагировал на эту маленькую окопную радость.
– Живём, брат…
Он выскреб крохи из котелка и с ложкой в руке тут же заснул. Стас теснее приткнулся к боевому товарищу.
Бойцы спали крепко. Снов не видели, это был сон уставших мужчин. И не ведали они, что через пару часов их вновь накроют артиллерийский налёт, кромешный ад и пламя… и Господь теперь уже не сможет помочь. Они погибнут мгновенно, не успев почувствовать боли и пролить слёз. А ещё через час гусеницы вражеских танков разорвут их тела, раздавят оружие, траншеи, окопы, вспашут осеннюю землю. Потом позиции вновь отобьют советские войска. В минуты передышки бойцы подправят окопы, траншеи, бережно положат в низине то, что осталось от бойцов, боровшихся за этот плацдарм ещё несколько часов назад. Но целых тел не будет, будут раздавленные, разорванные останки тел. Среди них и то, что осталось от Кузьмина и красноармейца Поповича…
В течение 6-10.10.44 года, противник не прекращал своих атак, поддерживая их мощным арт. мин. огнём и стремясь любой ценой сбросить наши части с правого берега р. Нарев. Противник предпринимал по 6–8 атак в день, но все попытки успехов не имели. Части дивизии стойко защищали каждый метр завоёванного ими плацдарма, каждая отбитая атака придавала уверенность и мужество нашим бойцам и офицерам, героически дравшимся за плацдарм.
Неся большие потери, враг был обескровлен, его наступательный дух подавлен, резервы истощены, и он уже не мог рассчитывать на успех.
В ходе ожесточённых оборонительных боёв… дивизия потеряла убитыми 280 человек, ранеными – 840 человек и пропавшими без вести – 448 человек.
Частями дивизии за этот период противнику нанесены потери: солдат и офицеров до 3000 человек.
Дивизион, не меняя боевого порядка, в течение двух дней 4 и 5 октября вёл тяжёлые бои. В результате напряжённых боёв огнём дивизиона нанесён ущерб противнику. Сожжено 8 средних танков, подбито 2 средних танка, разбито 8 автомашин, убито не менее 260 солдат и офицеров.
Наши потери: разбито 9 пушек, 7 ПТР. Потери личного состава: убито рядового и сержантского состава – 12 человек, ранено – 16 человек, пропало без вести – 6.
10 октября 1944 года распогодилось. Утром выглянуло солнце, ветер стих. Тишина. Комбат шёл к командному пункту. В боях и ему досталось. Немецкая пуля не пощадила. Левая рука на перевязи, ноет и при ходьбе неприятно отдаёт в плечо. Ничего. Пройдёт. Сейчас не это главное. Главное – на плацдарме удержались. И не просто удержались – отбросили немца, морду разбили, нервы хорошо потрепали. Раны теперь зализывает.
У блиндажа командного пункта дивизиона стояли офицеры. Это были начальник штаба Ерёмин и замполит Кравченко.
Ходоренко поздоровался с подчинёнными и первым вошёл в блиндаж.
– Садитесь товарищи. Ерёмин, докладная записка в дивизию готова? Хорошо. А проект приказа? Давайте сюда.
Командир дивизиона взял документы, углубился в чтение.
– Так что – на сегодня убитыми значатся 20 человек?
Начальник штаба попытался привстать. Комбат махнул рукой, дескать, сиди.
– Да, вчера ещё двое бойцов из второй батареи погибли. Все погибшие похоронены. Захоронение рядом с медсанбатом дивизии. Хорошая там площадка, земля песчаная, сухо. Старшина отделения питания и бойцы первого взвода ПТР работали. Извещения на всех написаны, там и адрес захоронения указан. Вот они, подпишите. Да. Пополнение обещали через три дня прислать, а завтра уже лошадей пригонят и орудия, правда, пять всего, но обещали не задерживать поставку. Такие вот дела, командир. Как рука?
Майор встал, поморщившись, поправил бинт, удерживающий руку на весу, прошёл вдоль стола. Подошёл к замполиту.
– Видишь, Николай Сергеевич. Вроде всё по уму. Люди погибли – похоронили, лошадей потеряли, завтра другие будут, пушки подвезут. Всё по уму. Но мы будто о шахматах говорим: пешки туда-сюда, ладья упала и прочее.
Видно было – Ходоренко нервничает, наверно и рана зудит. Командир продолжил.
– Людей теряем. Две недели как пополнение получили, три десятка бойцов. Помню, улыбались парни, с настроением к нам прибыли. Помнишь, Ерёмин, Копнин рассказывал как «толмач» тот, что с поповской фамилией, говорил: «Спокойно тут у вас». Я его улыбку хорошо помню, добрая улыбка. Вот тебе и «спокойно». И было это ровным счётом две недели назад. Из тех тридцати бойцов – восемь в строю осталось. Что это – «пушечное мясо»? Это же люди, наши люди. Это мы их не уберегли, мы! Командиры!
Майор вновь замолчал. На его потемневшем лице забегали желваки.
– Я с командиром роты ПТР, Копниным, разговаривал, где, спрашиваю, расчёт Кузьмина? Петровича, где расчёт? Нет расчёта, докладывает, и на небо смотрит, мол, на небесах они. А что я родным напишу? Что? Не могу же я, советский командир, на небеса ссылаться. Шесть человек пропали без вести! Я понимаю, трижды немцы бороздили танками те окопы, где и Кузьмин был, и Попович, да и другие. Умом понимаю, но сердце болит. Нет их ни среди живых, ни среди погибших. Их просто уже нет. Может ли быть такое? Не должно такого быть.