Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 12

Спустя сорок лет, рассказывая журналистам о своем партнере по сцене, экс-этуаль[4] Парижской национальной оперы Ноэлла Понтуа вспоминала: «Рудольф буквально парил над сценой. Он прыгал так высоко, что можно было успеть сфотографировать момент его зависания в воздухе».

В молодые годы нельзя заглянуть в свою жизнь, как в учебник истории, нельзя со стопроцентной точностью угадать, что будет написано на той или иной странице, но услышать «зов», почувствовать свое предназначение возможно. И у Рудика это получилось.

«Я ощутил, как покинул реальный мир, как меня захватила мечта. С этого незабываемого дня я не мог думать ни о чем другом. Я был одержим. Тогда же родилось мое непоколебимое решение стать балетным танцовщиком. Все больше уверялся я в том, что родился, чтобы танцевать».

Да и как не укрепиться в мыслях о своих неординарных способностях, если даже окружающие взрослые останавливаются на полпути, засматриваются, рассыпают похвалы.

«Тебе следовало бы устроить сына в Ленинградскую балетную школу, Фарида. У него – талант. Кроме того, для поступления сейчас самый подходящий возраст», – не раз советовали педагоги и знакомые. Мама только улыбалась. Их семья едва сводит концы с концами. Какой уж тут Ленинград. И все же похвалы в адрес сына радовали ее сердце.

«В те годы мама была моей союзницей», – с удовольствием отмечал в одном из своих интервью Рудольф.

Всей душой полюбивший народные танцы, доводящий до совершенства каждое свое движение, уже в десятилетнем возрасте Рудик интуитивно понимал, как требуется вести себя на сцене, чтобы взгляды зрителей были прикованы именно к нему. Один из преуспевающих учеников средней школы (по словам Нуреева, он стал лучшим, благодаря своей способности все впитывать с первого раза). Теперь он садился за учебники с большой неохотой. Бросить школу! Уехать в Ленинград! Стать выдающимся танцовщиком!

Упиваясь маленькими своими победами в Уфимском детском фольклорном ансамбле, в котором танцевал, после выступлений мальчик раскладывал свои сценические костюмы на кровати и часами любовался ими. Он понимал, чего хочет и какой должна быть его дальнейшая жизнь, но…

«Как этого достичь? Чтобы уйти от реальности, я воображал, что однажды придет кто-то, возьмет меня за руку и поведет по верному пути».

Этим кем-то стала судьба. Она не давала Рудику покоя, подталкивала, побуждала мечтать и действовать. Она же привела его, одиннадцатилетнего мальчика к женщине, которую без преувеличения можно назвать балетной крестной матерью Рудольфа Нуреева. Справедливости ради, стоит отметить, что только благодаря воспитаннику, имя Анны Удальцовой узнал весь мир.

«Как-то наша пионервожатая взяла меня в Уфимский Дом ученых, где я познакомился с одной очень старой женщиной, Удальцовой, которая оказалась почти настоящим балетным педагогом. Я говорю “почти”, потому что фактически она никогда не преподавала, но обладала чрезвычайной музыкальностью и высокой культурой, а много лет тому назад танцевала в кордебалете Русского балета Монте-Карло(Ballet Russe de Monte-Carlo)[5].

Мне суждено было завоевать симпатию этой замечательной, семидесятилетней женщины, каждое лето выезжавшей в Ленинград, чтобы увидеть, что есть нового в мире балета. Возвращаясь в Уфу, она все подробно описывала нам, открывая перед нашим провинциальным взором широкую картину мира. Именно Удальцова впервые рассказала мне об Анне Павловой. Она, вероятно, узнала ее еще во время «Русских сезонов»[6] Дягилева. Удальцова поведала мне о том, что Павлова дала миру, рассказала, как эта, величайшая из балерин трудилась, чтобы обрести свою безукоризненную технику», – писал Рудольф Нуреев.

Вышедшая в свое время за офицера царской армии, балерина Анна Ивановна Удальцова вместе с мужем была сослана в Уфу. Вот как вспоминала она время общения с одним из любимых своих воспитанников: «Я занималась в Уфе самодеятельностью. У меня был детский кружок, в котором я обучала ребят танцевать. Детей было много, все разные, но особое внимание я обратила на Рудольфа. Это был маленький, неухоженный, молчаливый мальчонка. У него был абсолютный слух, безусловные способности и поразившая меня, фанатичная любовь к танцам. Когда мальчик повзрослел, я была одной из тех, кто считал, что Рудольфу обязательно надо ехать в Ленинградскую балетную школу учиться, получать диплом. Однако добиться этого было не так-то просто. Его отец выступал против занятий сына. Он просто-таки преследовал мальчика, полагая, что быть артистом – позорно».

Глава четвертая

Папа





Они так и не смогли понять друг друга – герой войны и его сын – «балерина» – так, раздражаясь, называл Рудольфа отец.

«Когда я родился, мать была счастлива, – писал артист в “Автобиографии”. – Папа так мечтал о мальчике, что когда родилась сестра Лида, мама сообщила ему о появлении сына. Таким образом она хотела осчастливить его. Вне себя от радости отец приехал домой в отпуск и обнаружил, что “мальчиком” была Лида».

А вот отрывок из одного интервью великого танцовщика: «Вернувшись с войны, отец хотел найти в своем сыне товарища, который будет вместе с ним охотиться, рыбачить, а мне все это было не по душе. Как-то папа заставил пойти вместе с ним на охоту и ненадолго оставил меня в чаще. Впервые я оказался в лесу в полном одиночестве. Какое-то чудище меня напугало. Когда я присмотрелся, выяснилось, что это дятел. Летали туда-сюда утки. В общем, без подготовки было жутковато. Прошло около часа, прежде чем я растерял остатки храбрости и завопил во все горло: “Папа! Па-ааа-пааа!”

Когда отец вернулся, он долго смеялся надо мной. Мама так и не простила ему этого случая».

На все вопросы об отношениях родителя к его одержимости музыкой и танцами, Нуреев сдержанно отвечал: «Каждый раз, когда он видел, что я танцую, бил меня».

Мягко, не вдаваясь в детали, Рудольф упоминает о папе на страницах своей книги. Он так и не решится приподнять здесь повязку, обнажающую одну из самых глубоких душевных его ран, повязку, которую однажды, при иных обстоятельствах, все-таки поднял.

«Страшно даже не то, что отец бил. Он все время говорил. Бесконечно. Не умолкая. Говорил, что сделает из меня мужчину и что я еще скажу ему спасибо, запирал дверь и не выпускал меня из дома. Он кричал, что я расту балериной. Хоть в чем-то я полностью оправдал его ожидания. Чтобы мы его слушали, он выключал радио. Музыки почти не осталось. Я был везунчик. На нашей улице почти ни у кого не было отцов. И каждый придумал своего папку – сильного, смелого, который возьмет с собой на охоту или научит удить рыбу. А у меня отец – герой! Вся грудь в орденах! Даже следам от прута на моей заднице завидовали. Только я хотел, чтобы он уехал. Потом он приходил ко мне в театр, даже аплодировал. И, помнится, пожал мне руку. А я смотрел на него и думал, что вот он – чужой, старый, больной. И теперь я могу его ударить, а у него не хватит сил дать сдачи. Странно, сейчас я не чувствую обиды. Я просто вычеркнул из памяти все, что причиняло боль».

Убегая из дома в свободное от школы и танцев время, Рудик приходил на живописный холм, раскинувшийся неподалеку от его дома. Растянувшись на нагретых солнцем камнях, уже не мальчик, но еще и не мужчина, он мечтательно смотрел туда, где виднелось здание местного железнодорожного вокзала, куда прибывали и откуда отправлялись поезда, увозя пассажиров в другие города. Может быть, даже наверняка среди этих городов был и Ленинград. Порой, Рудольфу казалось, что «…к вокзалу я привязан больше, чем к школе или к дому. Мне нравилось представлять, что эти колеса уносят меня куда-то. Позднее, уже в Ленинграде, перед тем как начать работу над партией в новом балете, я частенько отправлялся на вокзал и просто смотрел на поезда, пока мне не удавалось почувствовать, что движение стало частью меня самого, а я – частью поезда. Это каким-то образом помогало мне в танце, хотя не могу точно сказать, как именно».

4

Знаменитый артист или артистка в европейском и русском театре до революции; также высший статус артистов балета.

5

Русский балет Монте-Карло (фр. Ballet Russe de Monte-Carlo) – балетная компания, созданная в 1932 году и разделившаяся в 1936-м на две самостоятельные антрепризы: полковника де Базиля (наст. имя – Василий Григорьевич Воскресенский) и Рене Блюма.

6

Театральная антреприза С. П. Дягилева. Гастрольные выступления артистов Императорских театров Санкт-Петербурга и Москвы в летние месяцы 1908–1914 годов за границей.