Страница 23 из 29
В землянку ввалился старлей-десантник, всем видом на черта похож. Грязный, всклокоченный, чумной. Первым делом добравшись до ведра с водой, зачерпнул воду кружкой, большими глотками напился. Громыхая голосом, сообщил:
– Взрывом накрыло! Хрен чего слышу!.. – Помотал головой. – Потери у нас!
Стараясь докричаться до оглохшего офицера, Каретников сам напрягал голос:
– Полуторку с ранеными отправить успели?
– Ага! Понял! Отправили. Толку-то? Еще десяток раненых появилось. Убитые есть. Гавриков твой погиб.
– Как?
– Очередью прошили. Тут, рядом.
Вместе с комиссаром и особистом вышли из землянки. Оклемавшиеся после налета бойцы рассказали, как все было. Богатырь Гавриков и трое бойцов его роты лежали со скрещенными на груди руками. Кровь на жаре свертывается быстро. Голенище сапога погибшего друга было разорвано пулей. Строчка шла дальше, от ноги через живот, к голове. Самолетные снаряды его пощадили, пощадили и сброшенные бомбы, а вот пулемет…
Обычная смерть на войне. Боец из «дегтяря» стрелял по «мессершмитту» и даже мог его сбить. Только надо было укрыться, а не стрелять с открытого места. Жалко его, решил поиграть со смертью. Доигрался! Все не так…
Грустить о потере товарища не дали.
– Воздух!
Что? Снова?
– В укрытия!
Влетели под накат землянки.
– Откуда у немцев столько самолетов? Где же наши соколы? – из своего угла произнес комиссар.
Каретников скрипнул зубами, но промолчал. Где-где, в… том самом месте, на верхней полке! Довели страну до ручки, армию обезглавили, а теперь спрашивают!
Они налетали парами, тройками, девятками. Бомбардировщики Ю-88, со стеклянными мордами, плыли высоко в небе косяками без сопровождения истребителей. Часть из них, отколовшись от стаи, пробомбили позиции батальона и как ни в чем не бывало пристроились к остальным.
…Михаил с более-менее оклемавшимся десантником, оставив местных начальников на НП, пошли по траншеям. Поднимали людей, готовили их к предстоящему бою. Воронок враг «понасверлил» много. С обеих сторон траншеи словно специально кто накопал гигантских ям. Главное, в этом аду кромешном люди все же выжили, не погибла рота.
– Это не война, а черт знает что, – вслух озвучил мысли многих взводный Кожухарь, находясь под жутким впечатлением от бомбежки и обстрела, когда десятки пуль долбили землю и, казалось, проткнут еще и тело.
– А ты какую войну хотел? – насмешливо спросил десантник. – Как в кино. Наши бьют, фашисты удирают. Чушь не мели! На рожон не лезь, но и от костлявой не бегай, тогда, может быть, до победы доживешь. А если нет, то хоть перед потомками не стыдно будет.
Каретников потрепал по плечу младшого.
– Не надо о собственной гибели постоянно думать. Думай, как немцев бить. О родных думай…
Десантник скривился.
– Ротный, ты прямо замполит, отец родной. Учишь, о чем можно думать, о чем нельзя. Им всем, и нам тоже, здесь и сейчас врага останавливать придется. – Глянул на притихших бойцов кожухарьского взвода, изрек: – Парни, выбросьте все из головы, ни о чем не думайте, вредно это. Наше дело такое – бей, убивай, но все с умом. До ночи сдюжим, жить, значит, долго будем.
«Юнкерсы» разбили батарею вдрызг. Четыре человека были убиты, несколько – ранены. Две пушки-сорокапятки валялись по кустам.
До полудня самолеты постоянно пикировали, выли их сирены; использовав бомбовые запасы, они обстреливали позиции из пулеметов. Землю вокруг еще больше изрыли воронками, так, что немецкие танки не имели возможности быстро двигаться, автоматчики вслед за танками стреляли на ходу, шли в полный рост. Батальон снова вступал в поединок, огневая позиция «кастрированной» батареи находилась в боевых порядках роты. Сама рота была островками обороны, вокруг собирались и оборонялись пехотинцы. Казалось, всё – кранты!
– Танки сзади!
Теперь точно всё! И тут же новый возглас заставил воспрять духом.
– Наши!
Каретников присмотрелся, от усталости и легкой контузии не в состоянии сразу определиться в правдивости своего восприятия происходящего. А ведь точно. Бэтэшки, «тридцатьчетверки». Вовремя они подоспели.
Командир танкового подразделения прямо с марша пустил свои танки во встречный бой, раскинул построение «неводом».
– Ур-ра! – орала пехота, чувствуя, что близкая смерть временно откладывается.
Наши танки «перепрыгнули» окопы и сверху понеслись под уклон местности, на ходу стреляя из пушек и пулеметов, принимая удары судьбы на себя. Страшное дело – «разборки» боевых машин. Словно в топку кто дровишек подкинул. Одну бэтэшку на бок опрокинуло, у другого БТ-5 осколком передок вспороло, словно консервную банку, клепки торчат, и броня, как лист бумаги, скручена. «Тридцатьчетверки» по сравнению с ними громадины. Одну разбило прямым попаданием, еще одну крепко встряхнуло, баки сорвало, колеса выломало. Пятясь, в расположение батальона смогли выбраться только три машины, но танковую атаку немцам сорвали. Откатились под самый подлесок, туда, где не так давно «квартировала» артбатарея, встали. Пока затишье, Михаил сходил к новым «соседям».
Капитан в танковом шлеме и комбезе встретил его у попорченной попаданиями «тридцатьчетверки». Как младший по званию, Михаил представился первым, поблагодарил за своевременную поддержку огнем и маневром.
– Спасибо! Выручили! Думал, хана батальону.
– Все что смогли. Дальше от нас помощи, что от козла… разве что из пушек постреляем.
– Что так?
– В баках почти сухо.
– А тылы?
Махнул рукой, бросил под ноги окурок папиросы.
– Фашист обошел город с северо-запада и северо-востока, окружил дивизию. Со стороны Любара немецкая танковая дивизия полукольцом охватила 37-й корпус, заставила передовые части перейти в тыл в районе Казатина. Зыбин приказал отходить на новые рубежи. Город оставлен. Насколько знаю, дивизия должна занять оборону где-то в районе сел Ожаровка, Пышки, Мшанец, перехватить шоссейку Шепетовка – Бердичев.
– А Зыбин это кто?
– Ты, лейтенант, с Луны свалился, что ли? Зыбин – это комкор.
– Ясно. От самой границы, считай, иду. И везде одно и то же. Стоять насмерть. Бои тяжелые.
– Кому сейчас легко?
– Это точно. Вон, немцам тоже несладко.
– Да. Знатно вы их под орех разделали.
– Противотанковых средств мало. Слушай, капитан, так это получается, что нам здесь костьми ложиться никакого резону больше нет? Если в тылу уже противник хозяйничает.
– Выходит так. Только ведь и уйти не получится, немец на марше вас точно угробит.
– Н-да. Придется до ночи терпеть.
Немцы, судя по всему, уже тоже получили известия о том, что другие их части прорвали оборону русских, и в лоб не лезли. Зачем? Можно немного подождать и со стороны востока подойдут части вермахта и ударят в спину защитникам рубежа.
Каретников отправился к комбату, получать ЦУ. Оказалось, батальон жил сам по себе, его организм никем толком не управлялся. Комбат погиб. Погиб весь штаб и комиссар с ротным командиром. Первой ротой рулил старшина. Пора было брать бразды правления на себя, не ждать полного окружения. Михаил потихоньку стал отводить с позиций бойцов, формируя «кулак» и освобождая дорогу, как оказалось, теперь точно не нужную нашему командованию. В лес уносили раненых. Их было много. Танки подорвали, вывели из строя оставшиеся «сорокапятки». В веренице бойцов, тащивших на самодельных носилках людей, не способных самостоятельно передвигаться, заметил знакомую фигурку. Окликнул:
– Старший сержант Егорова! Подойдите ко мне.
Подбежала.
– Слушаю, товарищ лейтенант?
– Кажется, я вас с ранеными отправил в город?
– Так точно. Раненых я на машине отправила в госпиталь…
– А сама нарушила приказ.
Придвинулась к нему, почти к груди прижалась, схватилась за гимнастерку на его предплечье, прошептала, будто тайной делилась:
– Не сердись, Василек! Не хотелось потеряться. Война, могли бы и не увидеться больше.
Твою ж ма-ать! Ну как тут можно такими командовать? Решила она! Его спросила? Он, может быть, только сам по себе. Он одинокий волк. Так проще. Убьют, некому горевать будет. Она решила! Девчонка! Ну, и что делать прикажете?.. Пусть! Сама себе дорогу избрала. Он не с ней, он всего лишь бредет по своему лабиринту.