Страница 16 из 29
– Какой провожатый?
– Пошли. Потом объясню.
Какого-либо плана пока не было и в помине. Шел осмотреться, хотя и понимал, что вывести тихо за городскую черту уймищу народа практически нереально, как нереально двоим уничтожить почти полроты вооруженных людей. Они же не Бэтмэны?..
Назар Матвиюк к своим сорока годам подошел с багажом стойкой ненависти к полякам и большевикам. Цыгане ему были безразличны, как безразличны мухи на улице в теплый день. Ну, ездят себе по дорогам, подворовывают, так ты не зевай! А вот с москалями и пшеками разговор короткий – пуля в лоб. Лучше, конечно, до гиляки довести, чтоб на веревке потрепыхались. Хотя с цыганами тоже неплохо могло получиться. Вон, хоть как в прошлый раз! Бедные-бедные, а три кругляша царской чеканки у старой лярвы он все же нашел и даже утаить от остальных оглоедов смог.
Сотня Игоря, в которой служил Назар, наткнулась в Паридубском лесу на лагерь цыган, бежавших от войны. Доблестные бойцы «Нахтигаль» их ограбили и зверски убили. Резали пилами, душили удавками, рубили на куски топорами. Всего уничтожили полторы сотни цыган, включая детей.
Отогнав от себя воспоминания, левой рукой придерживая винтовку за ремень, правой перекрестился, потом вдруг осознав, что может и не помочь, в сердцах плюнул на мостовую перед самыми ступенями католического храма. В тот же момент, словно кара Божья, что-то тяжелое прилетело по голове, выключив все мысли из сознания караулившего двери галичанина.
– Оттаскивай! – шепот Каретникова мог услышать только напарник, все пространство у костела они добросовестно зачистили. – Какой по счету?
– Пятый.
– Медленно.
– Так что, за ними по всей деревне бегать?
– Прав. Согласен. Наши бандиты по хатам разбрелись, их не выковыряешь, а вот школу навестим. Немцы в ней что-то вроде казармы устроили.
На храмовой площади кучно стояли шарабаны и повозки цыганского табора без лошадей. Животину местные, скорее всего, по хозяйствам растащить успели. Обойдя «спонтанный парк», словно тени, проскользнули к одноэтажному зданию, похожему на длинный барак, огороженный низким забором.
Подкравшись к выставленному у входа часовому, мерно прохаживающемуся перед окнами фасада, Спицын некоторое время шел за его спиной след в след, примериваясь, как бы сподручней нейтрализовать немца. Когда тот обернулся, можно сказать, по-братски прижал его к груди, коротко, при согнутом локте, насадил солдата на нож, как мантру шепча в ухо обмякшему человеку:
– Тихо-тихо-тихо!
Стараясь не нашуметь, уложил покойника на землю. С непривычки, вот прямо так умерщвлять живую плоть, всем телом передернулся от отвращения. Это не из автомата пулять… Попал не попал. Ничего не попишешь, надо!
На освещенном пятачке появился Каретников. Повел головой в сторону двери.
– Входим. Работаю только я, ты с пулеметом меня страхуешь.
Сразу за дверью, в освещенном широком предбаннике, положив голову на стол, спал дежурный. Сморило бедолагу! Сунув нож в ножны, Михаил, обойдя стол, наклонившись над спящим, шустро ухватив, свернул ему шею. Уложив голову мертвеца на прежнее место, жестом указал порядок действий. Спицын кивнул.
Пустой, почти темный коридор. Всего четыре двери на все здание. Поманил к ближайшей. Один раз в Афганистане Генке пришлось увидеть картину, как из палаток выносили наших солдат, вырезанных «духами» ночью. Долго потом блевал, а принимать пищу начал только дня через два после того случая. Сейчас стоял у дверей, гася в себе рвотные позывы при дежурном освещении. То, что происходило, обычному армейскому командиру даже в голову прийти не могло, но они оба прошли через Афганистан, и уж Каретников точно не кексовал, когда резал спящих. Здесь главное уметь правильно это сделать, не допустить возни, так, чтоб остальные не проснулись. Колющий удар ножом в шею, горло – чуть ниже кадыка, либо сбоку, выше ключицы, в сердце – под левую лопатку, в почки, в печень – под правое подреберье или селезенку – под левое подреберье. Во всех этих случаях наступает мгновенная смерть.
– Все!
Ощущение, как на бойне. От него кровью сейчас за версту несет, а еще состояние сродни угару. Все-таки не просто почти два десятка душ в одночасье на небеса отправить.
– Уходим?
– Нет. Где-то начальство дрыхнуть должно.
В одном помещении нарвались на свалку парт и столов. Еще одно – пустовало. А вот крайнее у торцевого окна было заперто.
– Здесь он, голуба! – Ощупывая дверь легким поглаживанием ладони, Каретников приник ухом к дверному полотну. – Здесь.
– Ну, и как?.. – шепотом спросил Геннадий.
– А нам шуметь теперь не возбраняется. По сигналу вышибай дверь ногой.
– Понял.
Встал у противоположной стены, взяв нож за клинок. Продышался, будто готовился нырнуть в ледяную воду.
– Давай!
От удара десантника дверь чуть ли не с петель слетела. Каретников, оттолкнувшись, влетел внутрь. Не зря опасался, пойдя на кувырок, на выходе из него направленно метнул нож по контурам фигуры, готовой выстрелить.
– А-к-к!
Эсэсовец. Как он опасность почувствовать смог? Теперь уже не спросишь. Сунув парабеллум в руку напарника, сообщил, больше не таясь голосом:
– Держи трофей. Теперь уходим.
Большие двери с мягким, тяжелым «вздохом» открылись, в ранних сумерках явив внутри себя подобие зева, сотканного из сплошной темноты, внутри которой ощущалось присутствие большого количества людей. Шепот, скрипы, шорохи и плач, звуком гульнув по стенам ограниченного пространства, в людском волнении плеснулся к высокому потолку. Вошедшие световым лучом фонаря прошлись по округе церковного придела, заставив тех, кто хоронился в темноте, шелохнувшись, не ожидая от пришлых ничего хорошего, податься назад.
Голос, вплетавший в себя повелительные нотки, ночное и храмовое эхо, долетел до ушей каждого из собранных под эту крышу.
– Тихо, граждане! Мы свои, советские! Те, кто вас охранял, уничтожены, но неподалеку от костела находится отряд украинских карателей. Поэтому предлагаю без излишней суеты покинуть помещение и, не поднимая шума, уйти прочь из населенного пункта.
Из темноты кто-то выкрикнул:
– Вы нас отпускаете?
– Я же предупредил, тихо! Мы вас освобождаем, но за дверью свобода в ваших руках. Дальнейшую безопасность обеспечить не можем. Все! Выходим и разбегаемся кто куда. Советую идти через мост, там охраны нет.
Народ притих. Показалось, что даже дышать перестали. Не верят? Или настолько отупели в застенке?
Второй «освободитель», шагнув под свет фонаря, мелькнул красноармейской формой, в свою очередь поторопил людей:
– Выходим, товарищи! До рассвета времени совсем мало осталось!
Темной массой толпа вспучилась, качнувшись, хлынула прямо на свет фонаря.
– Генка! В сторону, снесут на фиг!
Схватив подчиненного за руку, Каретников оттащил его к стенке. Люди повалили наружу, совсем не заботясь о тишине. Свобода! Такое можно было предполагать изначально. Диалектика, характерная для любого типа людей.
Когда основная масса беглецов схлынула, Каретников окликнул задержавшихся, в надежде, что тот, кому положено, отзовется:
– Кто помощи просил?
И ведь действительно, откликнулся! Старческий, по-вороньи каркающий голос, с ощутимой усталостью, кажется, от самой жизни, изрек из темного угла:
– Я!
Свет фонаря, скользяще мазнув по стене, предметам культа и лавкам для молений, выхватил из темноты небольшую гурьбу людей, без спешки двигавшихся по направлению выхода.
– Те аве́н бахтале́! Кто ты? – поприветствовал, спросил, стараясь выделить просителя.
– Май лаши́ э ря́т, гаджо! – именно старая карга, которую под руки вели два крепких парня, прокаркала пожелание, чтоб эта ночь прошла по-доброму. – Меня Ляля кличут. А на тебя, палач, я насмотреться успела, пока сюда вела…
– Шувани? Х-ха! Настоящая.
– …молод, красив, удачлив, словно наследный баро богатого табора.