Страница 25 из 26
В таких условиях делегаты провели 13 заседаний, успев обсудить процедурные вопросы, степень автономности Бунда. Споры вокруг программы свелись, по сути, к одному пункту: может ли рабочий класс самостоятельно выработать классовое сознание или партии следует ему подсказать. В программе-максимум говорилось о социалистической революции и установлении диктатуры пролетариата. В программе-минимум – о свержении самодержавия, демократической республике, 8-часовом рабочем дне, возращении крестьянам «отрезков» – участков, перешедших помещикам после отмены крепостного права. Эта Программа оставалась в силе вплоть до VIII съезда, состоявшегося в 1919 году.
Между тем делегаты стали получать приглашения в полицейский участок, где им вручалось предписание покинуть пределы Бельгии в 24 часа. Российские спецслужбы были хорошо информированы о съезде доктором Житомирским, который участвовал в его организации из Берлина. 24 июля (6 августа) брюссельская часть съезда завершилась. Потянулись в Лондон, где полиции было все равно. Там прошли 23 завершающих заседания съезда. Как человек, проведший значительную часть своей жизни в заседаниях, должен сказать, что так самозабвенно могли заседать только люди, которым совершенно нечего делать. Закладывались традиции многодневных ленинских съездов.
Руки дошли до устава. Споры развернулись прежде всего вокруг первого пункта: кого считать членом партии? «Ленин добивался резких и отчетливых границ партии, узкого состава редакции и суровой дисциплины. Мартов и его друзья тяготели к расплывчатости и семейным нравам»273.
«Наша задача, – уверял Ленин, – оберегать твердость, выдержанность, чистоту нашей партии. Мы должны стараться поднять звание и значение члена партии выше, выше и выше»274.
Ленин создавал «орден меченосцев», предназначенный для целей захвата власти силой. Мартов видел партию, претендующую на массовость. Троцкому «пришлось председательствовать на том собрании искровцев, где определился будущий раскол между большевиками и меньшевиками. Нервы у всех были напряжены до крайности. Ленин ушел с собрания, хлопнув дверью. Это единственный случай, когда он потерял на моих глазах самообладание в острой внутрипартийной борьбе…»275. Ленин выступал резко. И внешне был в восторге от хода съезда и его результата. Он вспоминал разговор на эту тему с делегатом «центра»:
«– Какая тяжелая атмосфера царит у нас на съезде! – жаловался он мне. – Эта ожесточенная борьба, эта агитация друг против друга, эта резкая полемика, это нетоварищеское отношение!
– Какая прекрасная вещь – наш съезд! – отвечал я ему. – Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! – вот это я понимаю. Это – жизнь. Это не то что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а просто потому, что устали говорить…»276.
Но, похоже, он бравировал своим боевым настроем. Крупская свидетельствовала: «С самого начала съезда нервы его были напряжены до крайности… В Лондоне же он дошел до точки, совершенно перестал спать, волновался ужасно»277. Большинством в 28 голосов против 22 при одном воздержавшемся первый параграф устава был принят в редакции Мартова. Раскола еще нет. Уже после съезда Ленин скажет, что вовсе не считал «наше разногласие (по § 1) таким существенным, чтобы от него зависела жизнь или смерть партии. От плохого пункта устава мы еще не погибнем»278.
Съезд приближался к избранию руководящих органов. И тут Ленину повезло. Со съезда ушли делегаты от Бунда, недовольные отказом делегатов признать его единственным представителем еврейского пролетариата в России; а также два «экономиста», поскольку съезд не признал их заграничный союз. Теперь у Ленина большинство. В ЦК, где были представлены только работавшие в России, выбраны твердые искровцы – Кржижановский, Ленгник и Носков. Заметим, Ленгника и Кржижановского на съезде не было. Но перевес у ленинцев минимальный: из 44 решающих голосов 20 воздержались от голосования. По предложению Ленина в редакцию «Искры» 19 голосами против 17 избрали Ленина, Плеханова и Мартова. Но это значит, что ленинцы выбрасывали из редакции Аксельрода, Засулич и Потресова. Зачем Ленину это понадобилось? Он объяснит это Валентинову интересами дела: «Я просто исходил из необходимости составить редакцию из наиболее полезных и работоспособных литераторов… Собственно, в редактировании «Искры», в подборе, заказе статей и корреспонденции, в правке материала, в выпуске газеты, кроме меня и Мартова, никто никогда не принимал участия».
Коллеги восприняли ситуацию иначе, назвав Ленина (он сам воспроизвел слова) «хамом, Собакевичем, наступающим всем на мозоли, самодержцем, Бонапартом, бюрократом, человеком, желающим похорон старых товарищей»279. Мартов настаивал на сохранении прежней редакционной шестерки и взял самоотвод. «На съезде Ленин завоевал Плеханова, но ненадежно, одновременно он потерял Мартова, и навсегда, – подтверждал Троцкий. – Плеханов, по-видимому, что-то почувствовал на съезде. По крайней мере, он сказал тогда Аксельроду про Ленина:
– Из такого теста делаются Робеспьеры»280.
Раскол стал явью. Именно благодаря большинству, полученному при избрании руководящих органов на II съезде, сторонники Ленина получили название большевиков, или беков. А противники – меньшевиков, или меков. Назовись большевики меньшевиками, история могла пойти иначе.
Вспоминал участник съезда большевик Мартын Николаевич Лядов (Мандельштам): «Мы оформляем нашу фракцию… Сам он, бодрый, решительный, смело смотрит в будущее. Его энтузиазмом заразился и Плеханов. Он блещет остроумием в характеристиках своих товарищей, очутившихся в лагере меньшевиков. Мы весело хохочем над анекдотами, которые рассказывает Плеханов про Засулич, Дейча, Аксельрода и Мартова. Веселей и заразительнее всех хохочет Ильич, потягивая любимое им мюнхенское пиво»281.
Троцкий не без доли самокритики замечал, что прежнее партийное руководство явно недооценило Ленина: «Острота вспыхнувшего на съезде конфликта, помимо своей едва намечавшейся принципиальной стороны, имела причиной неправильность глазомера стариков в оценке роста и значения Ленина… Это был уже не просто выдающийся работник, это был вождь, насквозь целеустремленный и, думается, окончательно почувствовавший себя вождем, когда он стал бок о бок со старшими, с учителями, и убедился, что сильнее и нужнее их»282.
А что же сам Троцкий? Он неожиданно оказался в лагере меньшевиков. И не потому, что был в чем-то сильно не согласен с Лениным. Зив считал: «Меньшевизм совершенно несовместим со всем характером Троцкого. Его место скорее было там, где находился Ленин… Но там первое место было занято самим Лениным… А Троцкий никогда не принадлежал к тем людям, которые могут занимать второе место или даже терпеть кого-либо рядом с собой»283.
Большевизм, представлявший собой систему взглядов Ленина, сложился в общих чертах из сочетания народничества, марксизма, французского якобинства, наложенных на российскую самодержавную политическую традицию. «Вера в духе Чернышевского и левых народовольцев, якобинцев-бланкистов в социалистическую революцию и неискоренимая, недоказуемая, глубокая, чисто религиозного характера уверенность, что он доживет до нее, – вот что отличало (и выделяло) Ленина от всех прочих (большевиков и меньшевиков) российских марксистов. В этом была его оригинальность»284, – писал хорошо знавший Ленина меньшевик Николай Валентинов (Николай Вольский).
Идеологически Ленин тогда разошелся со своими меньшевистскими коллегами по РСДРП по нескольким основным позициям. Во-первых, он полагал, что рабочий класс самостоятельно может выработать лишь тред- юнионистское сознание, а революционные идеи способна привить ему только интеллигенция в лице революционной партии. Меньшевики исходили из тезиса о классовой самостоятельности пролетариата. Во-вторых, Ленин не видел возможности союза с либерально-демократическими силами в революции. Троцкий напишет: «Меньшевики стремятся согласовать политику русского пролетариата с либеральной буржуазией. Ленин видит ближайшего союзника пролетариата в крестьянстве»285. В-третьих, Ленин не возражал против революционного насилия. Конечно, он осуждал мелкомасштабный индивидуальный террор эсеров. Но, по его словам, «нисколько не отрицая в принципе насилия и террора, мы требовали подготовки таких форм насилия, которые бы рассчитывали на непосредственное участие массы и обеспечивали бы это участие»286. Меньшевики же отрицали террор как индивидуальный, так и массовый.