Страница 19 из 26
И сразу же, не успев возникнуть, российская социал-демократия (эсдеки) стала колоться. Началась полемика между умеренными социал-демократами, получившими потом название «экономистов» и выступавших за защиту социально-экономических прав трудящихся, за осторожную просветительскую работу в кружках и группировавшихся вокруг журнала «Рабочее дело»; и сторонниками политической борьбы, революционной агитации против царизма, организации стачек с помощью листовок, которых стали называть «левыми», или «революционными», социал-демократами, во главе с Плехановым и группой «Освобождение труда». Стоит ли говорить, где окажется Ульянов.
Среди задержанных властями по итогам I съезда была и Крупская. «Мне дали три года Уфимской губернии, я перепросилась в село Шушенское Минусинского уезда, где жил ВИ, для чего объявилась его “невестой”»198. 8 марта 1898 года Ленин писал матери: «С Надеждой Константиновной пришли мне, пожалуйста, побольше финансов… Расходы могут предстоять изрядные, особенно если придется обзаводиться своим хозяйством, так что я намерен прибегнуть к изрядному округлению своего долга и к повторному внутреннему займу. К осени, вероятно, получу за перевод достаточно для покрытия долгов…»199.
Крупская вместе со своей матерью Елизаветой Васильевной объявилась в Шушенском 7 (19) мая. Как вспоминала Надежда, «мы приехали в сумерки; ВИ был на охоте. Мы выгрузились, нас повели в избу. В Сибири – в Минусинском округе – крестьяне очень чисто живут, полы устланы пестрыми самоткаными дорожками, стены чисто выбелены и украшены пихтой. Комната ВИ хоть и невелика, но также чиста. Нам с мамой хозяева уступили остальную часть избы. Наконец, вернулся с охоты ВИ. Удивился, что в его комнате свет… Ильич быстро взбежал на крыльцо. Тут я навстречу ему из избы вышла. Долго мы проговорили в ту ночь»200.
Владимир через пару дней делился с Марией Александровной: «Я нашел, что Надежда Константиновна высмотрит неудовлетворительно – придется ей здесь заняться получше своим здоровьем. Про меня же Елизавета Васильевна сказала:
– Эк Вас разнесло! – отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо!»
Крупская же рассыпалась в комплиментах жениху (в письме Марии Ильиничне): «По-моему, он ужасно поздоровел, и вид у него блестящий сравнительно с тем, какой был в Питере. Одна здешняя обитательница полька говорит: “пан Ульянов всегда весел”». А 14 июня Крупская сообщала будущей свекрови: «Мы каждый день ходим по вечерам гулять, мама-то далеко не ходит, ну а мы иногда и подальше куда-нибудь отправляемся. Вечером тут совсем в воздухе сырости нет и гулять отлично. Комаров хотя много, и мы пошили себе сетки, но комары почему-то специально едят Володю, а в общем жить дают»201.
Полагаю, в планы Ульянова не входила женитьба. В письме матери он был откровенен: «Н.К., как ты знаешь, поставила трагикомическое условие: если не вступит немедленно (sic!) в брак, то назад, в Уфу. Я вовсе не расположен допускать сие, и потому мы уже начинаем “хлопоты” (главным образом прошения о выдаче документов, без которых нельзя венчать)»202. Бракосочетание затягивалось. Владимир то ли жаловался, то ли оправдывался: «Прошение о высылке необходимых документов я подал почти месяц назад и в Минусе сам ходил справляться к исправнику о причинах волокиты. Оказалось (сибирские порядки!), что в Минусе нет до сих пор моего статейного списка… Придется выписывать его из Красноярска… Во всяком случае, раньше июля свадьба теперь состояться не может»203.
Брак был зарегистрирован 10 (22) июля. На свадьбу подъехали Кржижановский, Старков, другие ссыльные, но свидетелями выступили шушенские обитатели – Ермолаев и Журавлев. Поздравление поступило и от Аполлинарии Якубовой, отбывавшей ссылку под Красноярском. Молодые обвенчались, но обручальных колец никогда не носили. И ночевать предпочитали в разных комнатах.
Справили новоселье. «Так как у Зыряновых мужики часто напивались пьяными, да и семейным образом жить так было во многих отношениях неудобно, мы перебрались вскоре на другую квартиру – полдома с огородом наняли за четыре рубля. Зажили семейно. Летом никого нельзя было найти в помощь по хозяйству. И мы с мамой вдвоем воевали с русской печкой… В огороде выросла у нас всякая всячина – огурцы, морковь, свекла, тыква; очень я гордилась своим огородом. Устроили из двора сад – съездили мы с Ильичем в лес, хмелю привезли, сад соорудили. В октябре появилась помощница, тринадцатилетняя Паша, худющая, с острыми локтями, живо прибравшая к рукам все хозяйство»204. Детский труд борцы за свободу запретят позднее.
Сами же ссыльные занялись чтением, прогулками и литературным трудом. Совместными усилиями молодожены принялись за переводы, взяв для начала книгу супругов Вебб о британском тред-юнионизме. Но при этом Крупская жаловалась Марии Ильиничне: «Вот нам с Володей с языками беда, оба плоховато их знаем, возимся с ними, возимся, а все знаем плохо. Опять принялись за английский. Который это уже раз!»205. При плохом знании английского помог немецкий перевод. «С утра мы брались с ВИ за перевод Вебба, который достал мне Струве… Как-то прислал Потресов на две недели книжку Каутского против Бернштейна, мы побросали все дела и перевели ее в срок – в две недели»206.
Ульянов публиковался. «Он во время ссылки написал и ряд статей, помещавшихся частью в тогдашнем легальном марксистском журнале “Новое слово” и собранных затем в одну книжечку…»207. Этот сборник его произведений – «Экономические этюды и статьи» – вышел в Петербурге в 1898 году. Автором значился Владимир Ильин.
В Шушенском он скоро стал личностью популярной – как знаток законов – после того, как «помог одному рабочему, выгнанному с приисков, выиграть дело против золотопромышленника. Весть об этом выигранном деле быстро разнеслась среди крестьян. Приходили мужики и бабы и излагали свои беды… Собственно говоря, заниматься юридическими делами ВИ не имел права как ссыльный, но тогда времена в Минусинском округе были либеральные. Никакого надзора фактически не было».
Прогулки, охота. Защитникам животных и любителям дикой природы не рекомендую читать следующий отрывок из воспоминаний Крупской: «ВИ был страстным охотником, завел себе штаны из чертовой кожи и в какие только болота не залезал. Ну, дичи там было!.. ВИ был страстным охотником, только горячился очень. Осенью идем по далеким просекам. ВИ говорит:
– Знаешь, если заяц встретится, не буду стрелять, ремня не взял, неудобно будет нести.
Выбегает заяц, ВИ палит. Поздней осенью, когда по Енисею шла шурга (мелкий лед), ездили на острова за зайцами. Зайцы уже побелеют. С острова деться некуда, бегают, как овцы, кругом. Целую лодку настреляют, бывало, наши охотники».
Ссыльные продолжали активную светскую жизнь. «Получали письма из далекой ссылки – из Туруханска от Мартова, из Орлова Вятской губернии от Потресова… Из Минусинска (Шушенское было в 50 верстах от него) писали Кржижановские, Старков; в 30 верстах в Ермаковском жили Лепешинский, Ванеев, Сильвин…; в 70 верстах в Теси жили Ленгник, Шаповал, Барамзин, на сахарном заводе жил Курнатовский»208. Владимир съездил в Красноярск, откуда сообщал 16 сентября: «Поездкой своей сюда я очень доволен: вылечил себе зубы и проветрился несколько после 1½-годового шушенского сидения. Как ни мало в Красноярске публики, а все-таки после Шуши приятно людей повидать и поразговаривать об охоте и о шушенских “новостях”».
Рождество начинающее семейство отпраздновало в Минусинске. «На Рождество в город съехался почти весь округ, так что Новый год встретили большой компанией, и встретили очень весело… Сварили глинтвейн; когда он был готов, поставили стрелку на 12 часов и проводили старый год с честью, пели все, кто во что горазд, провозглашали всякие хорошие тосты: “за матерей”, “за отсутствующих товарищей” и т.д., а в конце концов плясали под гитару».
Третьего марта 1899 года Ульянов писал матери: «Посылаю тебе сегодня, дорогая мамочка, остальные две тетради своих “рынков”… Наконец-то покончил я с работой, которая одно время грозила затянуться до бесконечности». Из тетрадок вышла книга «Развитие капитализма в России». Опубликовать помог Струве, более того, именно он и дал ленинскому труду это название. Хотя оно автору не понравилось: «Надо бы поскромнее, чем “Развитие капитализма в России”. Это слишком смело, широко и многообещающе»209. А Струве не понравилась сама книга, она наводила на него «эстетическое уныние», поскольку в ней отсутствовало какое-либо «движение мысли»210.