Страница 8 из 17
– Да хоть голову прощелыге этому оторвите, герр лоцман! – вполне дружелюбно хохотнул швед.
Бутурлин невольно вздрогнул:
– Откуда вы знаете, что я лоцман?
– Так я в городе всех знаю, – поправив на голове шлем, солидно покивал капитан. – И местных, и приезжих – тех, что часто бывает. Вы вот – часто.
– Тогда будем знакомы! – молодой человек искренне улыбнулся и протянул руку. – Дворянин Никита Петрович Бутурлин. Лоцман из Тихвина.
– Капитан Фельтског. Йохан. А в Тихвине я бывал! Хороший, богатый город.
– Очень рад!
Действительно – рад, тут уж Бутурлин не лицедействовал. Капитан городской стражи Ниена – это вам не какой-нибудь оборванец! Когда-нибудь да сгодится… Кстати, знакомство неплохо бы закрепить.
За рекой, на колокольне Спасской церкви, ударил колокол – заблаговестили к обедне.
– Может, заглянем в какой-нибудь кабачок, господин капитан? – приподняв модную, с пером, шляпу, светски предложил Никита Петрович. – Так сказать, отметим знакомство.
– С удовольствием! – капитан перешел на русский и оглянулся на часы, висевшие на башне городской ратуши. – Только не сейчас… а ближе к вечеру, часа в четыре.
– Идет! – Бутурлин тоже взглянул на часы. – В четыре так в четыре.
– Здесь недалеко есть таверна. Называется «Тре крунер» – «Три короны», знаете?
– Знаю, – кивнул лоцман. – Там и свидимся.
– А оборвыш-то ваш – сбежал! – прощаясь до вечера, хохотнул новый знакомец. – Так и не успели вы ему затрещин отвесить! Ничего, ничего – увижу, так за вас дам.
Махнув шведу рукой, Никита Петрович со всей поспешностью побежал к пристани, к реке, к перевозу, и, сговорившись за медяху с одним из многочисленных лодочников, уже совсем скоро оказался на другом берегу Невы, у Спасской церкви, выстроенной из золотистых бревен. К обедне немножко опоздал, да не страшно, главное было – зайти.
Сняв шляпу, молодой человек вошел в церковь и, перекрестив лоб, встал позади молящихся. Солидный седобородый батюшка вел службу красиво и звучно, не так, как бывает иные – гнусавят что-то себе под нос, а что – непонятно. Этот же… Нет, молодец!
Судя по всему, местной пастве батюшка тоже нравился – народу в церковь набилось немало, так что Бутурлин едва протиснулся к иконе Николая Угодника Мирликийского, заступника и покровителя всех мореходов и путешествующих. Помолился, попросив удачи в лоцманском деле… и в устройстве будущей свадьбы – тоже.
Ах, Анна, Аннушка, Анюта! Небесно-голубые глаза, трепетные густые ресницы, золотисто-каштановые локоны. А фигурка! А грудь! Нешто скоро станет женою такая-то красота?! А чего бы и нет? Уж он-то, Никита Петрович Бутурлин, тихвинский дворянин, все сделает для того, чтоб его молодая супруга ни в чем не нуждалась, чтоб жила в достатке да в счастии. Да так и будет! Свадьба дело не быстрое – пока помолвка, то да се… за это время государь, даст Бог, призовет на войну с Польшей! А там – и жалованье, и трофеи. Как раз можно будет и дом на посаде тихвинском выстроить. Или здесь, в Ниене… а лучше всего – в Спасском.
Погруженный в сладостные мечтания, молодой человек вышел из церкви и, надев шляпу, вновь направился к перевозу. Перебрался на другой берег и, быстро миновав набережную, свернул на Среднюю улицу – Меллангатан, – а уж там, пройдя до скобяной лавки купца Юхана Свенсона, повернул направо, на улицу Медников – там и располагался дом почтеннейшего купца герра Готлиба Шнайдера. Там жила Анна! Аннушка, Анюта…
Вот и знакомый дом! Узкий – в три окна, трехэтажный. На первом этаже – лавка, на втором – трапезная и кабинет, на третьем – опочивальни. Вот, кажется, ставня дернулась… там, там, на третьем… Ага, ага! Вон, в распахнутом окне – показался знакомый силуэт с выбившимися из-под домашнего чепца локонами…
Молодой человек бросился было к двери… однако тут же замедлил шаг, узрев ошивавшихся возле небольшого крыльца хмырей. Хмырей было двое, оба одеты в темное суконное платье, как принято у лютеран, и оба пялились на Анну! Прямо головы задрали, шляпы сняв… Нет, ну это уже совсем бесстыдство! Да кто вы такие, господа хорошие? Судя по одежде – явно не бедняки… но и не дворяне тоже, шпаг-то не видать. Купцы? Соратники-соперники герра Шнайдера?
– И все же, герр Майнхоф, мне кажется, сей дом не стоит запрашиваемых денег! – один из хмырей – лет тридцати, круглолицый, с белесыми, как у поросенка, ресницами – нахлобучил на голову шляпу.
Второй, постарше лет, наверное, на десять, сухопарый, с худым желчным лицом, лишь хмыкнул да развел руками:
– Ах, Генрих! Я же уже говорил уважаемому герру Шнайдеру – тридцать талеров за такой дом никто не даст! Красная цена – двадцать. Ну, смотрите сами – и крыша уже требует ремонта, и ставни – покраски. Да и штукатурка – обсыпалась.
– Так я ж про это и говорю! – круглолицый хлопнул ресницами и, понизив голос, спросил: – А что, корабль герр Шнайдер не продает?
– Корабль в закладе.
– Ах, в закла-а-аде! То-то я и смотрю… А у кого, разрешите узнать? Что-что… У Фелькенберга? О, ну это волк! А дом, значит, пока что не заложен…
– Не заложен, – согласился худой – герр Майнхоф. – Но, я так думаю, вскорости все может статься. Сами знаете, Фелькенбергу палец в рот не клади. Так что, любезнейший Генрих, коли вы хотите сей домик купить, так советую – покупайте немедленно. Иначе уйдет дом, уйдет.
– Ну, не за тридцать же талеров!
– Не за тридцать. Хотя бы за двадцать… Или – за двадцать пять.
– Двадцать пять? Ну, вы, герр Майнхоф, и скажете. За что же здесь двадцать пять-то?
Ах, вот оно что! Похоже, герр Шнайдер собрался продавать дом. И уже заложил корабль! Неужто его дела настолько нехороши? Неужто сей почтенный негоциант оказался на грани разорения? Как так вышло-то? Почему?
Хотя… купеческое счастье переменчиво: сегодня ты с деньгами, завтра – без. Так оно и бывает.
Тогда тем более! Коль уж семейство пребывает в расстроенных делах, так вот и взять в жены Аннушку! Без всякого приданого, так…
Взволнованный до глубины души, молодой человек поднялся по крыльцу и постучал в дверь аккуратно привешенным бронзовым молоточком.
– Заходите! Да заходите же, не заперто! – дверь отворил старый слуга Шнайдера Ганс. Худой, с седыми косами, одетый в какой-то непонятный, явно не по размеру, кафтан, больше напоминавший рясу, слуга и сам походил на схимника… а лучше сказать, на монаха-расстригу!
– А! Герр Бутурлин! – узнав визитера, Ганс почтительно посторонился. – Прошу вас… Садитесь вот в кресло. Правда, хозяина нет… А когда явится – даже и не знаю. Право же, затрудняюсь сказать. Вы, верно, за расчетом пришли?
– Да нет, – садясь в глубокое резное кресло, успокоил Никита Петрович. – Со мной уже рассчитался шкипер.
– Ах, да, да. Хозяин же говорил… И как я мог забыть?
– А как юная госпожа Анна? – гость поежился – в доме было достаточно прохладно и сыро, видать, камин не растапливали уже давно. – Я пройду? Поднимусь?
– О, господин! – замахал руками слуга. – Госпожа Анна никого не принимает. Никого не хочет видеть! У нас такие обстоятельства, видите ли… Такие, что не приведи Господи!
– Ничего, – встав, молодой человек решительно направился к лестнице. – Я не надолго. Всего-то на пару слов.
– Но… – Напрасно протестовал Ганс! Бесполезно. Кто бы мог остановить влюбленного дворянина? Да конечно же никто! Тем более какой-то слуга.
Оказавшись перед дверью возлюбленной, Никита Петрович на миг вдруг оробел… Но только на миг! Поправив висевшую на боку шпагу, подкрутил усы… постучал, спросил по-немецки…
– Госпожа Анна?
– Кто там?
Услышав знакомый голос, молодой человек в нетерпении толкнул дверь.
– Ах, это вы…
Как-то не хорошо произнесла Аннушка эти слова. Без всякой особой радости и даже с какой-то обреченностью, что ли. Словно бы это не с Никитой она прогуливалась по саду еще не так давно.
– Я слышал, у вашего отца какие-то трудности, – войдя, галантно поклонился Бутурлин. – Но я очень рад вас видеть, милая Анна! Очень-очень рад.