Страница 13 из 16
Дней восемь я ничего не делал. Слонялся по улицам, просиживал вечера в барах. Я чувствовал себя глубоко отравленным, как будто из геракловых времен неведомым путем пришла в наш мир капелька черной крови Несса, и досталась мне. Про Несса и Геракла я знал из учебной программы… Яд выветривался, яд терял силу, но это происходило слишком постепенно, с гибельным промедлением. Возможно, последние частички отравы останутся во мне вплоть до смертного часа. Учиться в университете, работать… это я еще смогу. Но писать стихи – никогда. У меня руки трясутся при одной мысли о стихах.
Нечто важное внутри меня безнадежно испорчено.
Я по часу сиживал над чашкой кофе, размышляя. Как будто восстанавливал навык думать… Что такое Кали? Сверхиллюзия, иллюзия в предельной концентрации. Мир породил ее, когда я нашел территорию, – пусть совсем маленький клочок – где мог ему не принадлежать. Точка, добавить нечего. Однажды утром я увидел реальное тело иллюзии, ее механизм, и… и… и – что? Во-первых, испугался, во-вторых, разозлился. Если б я мог увидеть механизм нашего мира, интересно, до каких величин вырос бы мой страх и мой гнев? Но ведь было же что-то настоящее… в самом начале. В основе. Иначе не существовало бы ничего иного, помимо миражей, а я нашел, все-таки нашел кое-что… оставшееся. Просто куда ни сунься, все загажено… Даже голова моя, мое сердце, мои глаза – и те загажены. Я думаю, чувствую, смотрю из-под многоэтажных слоев грязи. Я сам на девять десятых иллюзия. Одна сплошная кажимость… Почти сплошная.
Я захотел всплыть. Всплыть отсюда. Не знаю, как сказать. Вообще, всплыть.
И мне вновь понадобилась зацепка. Мне нужно что-то твердое, настоящее, – только от такого можно оттолкнуться, поднимаясь к поверхности.
Гавань Двух Фортов? Нет, не подойдет, я истратил ее, борясь с Кали.
Может быть, стихи мои? Уже написанные? В них я тоже чуть-чуть не принадлежал… опять не знаю, как сказать правильно… Нет, слишком уж чуть-чуть, не хватит.
Отец? Да. Но все равно не хватит. Я ведь не смогу жить рядом с ним долго, я уеду, и он растворится за моей спиной.
Тогда, наверное, Лора. Лора Фридман. В ней было настоящее чувство ко мне. И, кажется, во мне тоже шевельнулось тогда маленькое чувство ей навстречу. Простое, тупое, незамысловатое чувство, но на другие я пока и не способен. Я вызвал в памяти ее лицо, и лицо послушно явилось. Тогда я испытал благодарность к Лоре Фридман за то, что она существует, и за то, что она пыталась кем-то стать для меня.
Простит она? Или не простит? Кажется, она – сильный человек, а значит, мои шансы на прощение и благосклонность повышаются. Надо бы мне… надо бы мне… надо бы мне… но боязно.
А встретить Кали – еще того боязнее…
Утром девятого дня отец подошел ко мне и спросил:
– На твоей морде написано: «Я нечто задумал, но духу не хватает». Вроде запора у кота – к лотку подошел, лапой скребет, себя, стервец, подбадривает, а до дела все никак у него не дойдет… Я не ошибся?
– Вроде того.
– Не знаю, какие там у тебя проблемы. Захочешь – сам расскажешь. Дам тебе один совет… если не понадобится, можешь отправить его в мусорную корзину. В общем так, Эрни: всегда лучше попробовать.
– А?
– Да ничего сложного. Сделать попытку и проиграть лучше, чем всю жизнь маяться от собственной трусости.
И я через час уехал.
Мои опасения столкнуться с Кали носом к носу и опять стать ее пленником не оправдались. Менеджер фирмы-домовладельца передал мне коротенькую записку: «Жаль. Я вложила в тебя немало труда». Больше я не видел Эйшу Мабуту, убивающую любовью. Странно. Впрочем, Университет очень велик…
Лора Фридман полтора часа продержала меня у дверей своего кабинета. Встретила неприветливо. И разговор начала напрямик, как с равным.
– Добрый день, молодой человек. Желаете извиниться? Минни, дорогая, нужны ли нам его извинения?
А на столе у нее сидит шахматный хамелеон, тварь безобидная, но внешне – просто чудовище. Молчит, разумеется. Только расписной шарик глаза, утопленный в кожистой гофрированной выпуклости, беспокойно дернулся. Круто! Ну и зверюга…
– Интересуетесь возможностями выхода из карьерного тупика? – Лора Фридман ехидно поджала губы и подняла брови, бросая мне женский вызов.
На миг я растерялся. Но потом вспомнил отцовские слова: «Всегда лучше попробовать…»
– Извинений не будет. Карьера меня не интересует. В частности, не интересует магистратура…
Мы были одни. Мы стояли в полутора метрах друг от друга. Я сделал шаг вперед, а она – полшага назад.
– Меня интересуете вы, Лора.
– Вы не смеете.
– Прямо сейчас.
– Нет.
Я схватил ее за руку и подтащил к себе. Она сопротивлялась. Вертелась, как змея. Хамелеон, чувствуя настроение хозяйки, покрылся огненными пятнами, но не двинулся с места.
– И надолго ты заинтересовался мной, гаденыш?
– Как выйдет.
– Пошел вон!
– Нет.
Я прижал ее к себе. Да какого…
– Театра на сегодня достаточно!
И тут она спрашивает меня, раскрасневшаяся и злая:
– Чертова дверь… заперта?
– Да.
– А сразу ты не мог сказать? – Ее губы коснулись моих.
…что-то, напоминающее любовь… наверное…
Лора Фридман была нетерпелива и нежна.
Глава 3. Две банки рыбных консервов
21 фруктидора 2156 года.
Планета Совершенство, Зеркальное плато, поселок Слоу Уотер.
Капрал Эрнст Эндрюс, 30 лет, и некто Огородник, в два раза старше.
…Огородник получил волдырь на лоб. Так его огнем людачьим подпекло. Из машинки. И на щеку второй волдырь приспел. Но на щеке – маленький, почти не заметно, если не приглядываться, а на лбу – здоровый. Вот. Очень здоровый. Это я ой как помню.
Потом уже я своим умом дошел, зачем Огородник пинка мне зарядил. Если б не зарядил, пекся б я вместе с ним. Может и до смерти сгорел бы.
Вот, я очнулся. Мне хорошо. Ничего не болит. Только муторно, и какой-то я свинцовый. Огородник сказал чуть погодя, что была у него дрянь от боли… от шока от болевого – он сказал. И Огородник мне такой дряни не пожалел, вколол. Вот. А после нее всегда, говорит, тяжелеет народ. Такая вещь. Я очнулся, да. Он на мне сидит и меня же по роже хлещет.
Гад какой!
А у меня сил нет.
– Живой? Живой? Глаза открыл, молодец, молоде-ец! Не уходи, давай, борись!
И рукой своей – хлясть! хлясть!
Я заворочался. Язык едва слушается, пальцы совсем не слушаются.
– Не хлещи, гад! – говорю ему.
– Жив-в-о-ой! – орет Огородник.
– Слезь, гад. Тяжело.
Слез.
– Ты… ты… извини меня. Не рассчитал. Старый стал. Ни рожна не помню уже… Прости меня, парень.
– Чего еще?
А сам я едва соображаю.
Огородник рассказывает: не надо было ему прицел от излучателя на меня вешать. Совсем не надо. Вот. Без привычки, говорит, да еще слабый человек, да еще голодный, да еще если снять рывком, так и концы отдать можно. Запросто.
Выходит, он меня от смерти спас, он же чуть в гроб не вогнал. Такие дела. Ну, тогда я без соображения был, потом додумал. Да и ладно. Жив же я. Чего еще?
А в тот раз я ему только сказал:
– Я не слабый.
– Да, да! Ты не слабый! Ты просто ослаб чуток.
Я подумал и добавил, чтоб он не зазнавался:
– И я не голодный.
– Верно, верно! Ты не голодный, просто ешь мало.
Точно. Едим мы тут не очень-то. А когда терранских пайков не было, уже собирались загнуться всем Поселком. Хеббер загнулся. Бритая Лу загнулась. Я сам мало не загнулся. К тому шло. Вот. А с пайками жить можно. В смысле, не помирать. Огородника не любят – уж больно он сытый был, когда приехал. Теперь похудел. На наших – то харчах небось не разожрешься. Нет, с пайками можно жить, конечно. Совсем другое дело. Но и с пайками жиров на ребрах не нарастишь.
Я сел и спрашиваю:
– Чего с людаком? Убил ты его?
Это для порядка я спросил. Капрал же я.