Он придет

– Она вполне могла оказаться хорошим свидетелем.

– Разве все бывает так просто, а? – С третьей попытки мотор все-таки завелся. – Извини, что поломал тебе ночь.

– Это не ты. Это он.

– Да забудь ты про него, Алекс! Говнюки – как сорняки, офигеешь от них избавляться, а только избавишься, как на том же месте новые вырастут. Это как раз то, чем я занимаюсь уже восемь лет, – выпалываю убийц, как сорную траву, и смотрю, как они опять вылазят – быстрее, чем я их убираю.

Голос у него звучал устало, и он словно постарел.

Я вылез из машины и опять засунул голову внутрь, облокотившись об опущенное стекло.

– До завтра.

– Что?

– Рабочие материалы. Надо просмотреть рабочие материалы Хэндлера. Я могу быстрее тебя сказать, кто из его пациентов был действительно опасен.

– Шутишь?

– Нисколько. Я весь во власти гражданочки Зейгарник.

– Какой-какой гражданочки?

– Зейгарник[30]. Это была такая русская женщина-психолог, которая открыла, что у людей развивается непреодолимая тяга к незаконченным делам. Вот в ее честь это явление и назвали. Эффект Зейгарник. Как у большинства трудоголиков, он у меня просто космический.

Майло посмотрел на меня так, будто я сболтнул какую-то чушь.

– Так-так. Хорошо. А этот твой зейгарник достаточно большой, чтобы всколыхнуть твою размякшую зрелую жизнь?

– Какого черта, жизнь начинала уже становиться скучной! – Я хлопнул его по плечу.

– Ну, как знаешь. – Стёрджис пожал плечами. – Привет Робин.

– А ты передавай привет своему доктору.

– Если он еще будет там, когда я вернусь. Все эти полуночные разъезды проверяют наши отношения на прочность. – Он почесал уголок глаза и нахмурился.

– Я уверен, что он с этим смирится, Майло.

– Да ну? С чего бы?

– Если он настолько псих, чтобы вообще с тобой связаться, то у него хватит дури с тобой и остаться.

– Очень утешил, дружище.

Детектив воткнул первую передачу и укатил.

Глава 9

На момент своего убийства Мортон Хэндлер занимался психиатрической практикой уже без малого пятнадцать лет, приняв за все это время для лечения и разовых консультаций более двух тысяч пациентов. Записи об этих людях хранились в желтых канцелярских папках и были уложены в картонные коробки, крепко заклеенные скотчем и опечатанные полицейской печатью – по сто пятьдесят штук в каждой.

Майло привез эти коробки ко мне домой – с помощью худощавого, лысоватого чернокожего детектива по имени Делано Харди. Пыхтя и сопя, они затащили коробки ко мне в столовую. Вскоре все стало выглядеть так, будто я только что въехал или собираюсь переезжать.

– Все не так плохо, как кажется, – заверил меня Майло. – Все до единой тебе смотреть не придется. Правда, Дел?

Харди прикурил сигарету и согласно кивнул.

– Мы уже сделали предварительную сортировку, – сказал он. – Исключили всех, кто уже умер. Решили, что вряд ли они могут быть потенциальными подозреваемыми.

Оба заржали. Черным коповским смехом.

– Вдобавок, – продолжал Харди, – в отчете коронера говорится, что Хэндлера с девушкой зарезал кто-то далеко не хилый. Глотку с первой же попытки раскроили до самого позвоночника.

– Что означает, – перебил я, – мужчину.

– Дамочки тоже встречаются ого-го какие! – рассмеялся Харди. – Но мы ставим все-таки на мужика.

– Тут примерно шестьсот пациентов мужского пола, – добавил Майло. – Вон те четыре коробки.

– А еще, – объявил Харди, – мы привезли вам небольшой подарок.

Он вручил мне небольшую коробочку, завернутую в зелено-красную рождественскую бумагу с узором в виде почтовых рожков и веночков из падуба. Она была перевязана красной ленточкой.

– Другой бумаги не нашли, – объяснил Харди.

– Думаем, тебе понравится, – добавил Майло.

Я начал чувствовать себя зрителем какого-то «черно-белого» комедийного скетча. «Здравствуй, дядя Том! Доброго здоровьичка, маса!» С Майло произошло любопытное превращение. В присутствии другого детектива он дистанцировался от меня и нацепил на себя маску крутого всезнающего копа-ветерана.

Я распаковал коробку и открыл ее. Внутри, на слое ваты, лежало закатанное в пластик удостоверение Лос-анджелесского департамента полиции. Фотография на нем оказалась в точности та же, что и на моих водительских правах, с тем странным замороженным выражением лица, которым, похоже, отличаются все фото на документы. Под фотографией имелась моя подпись – тоже с водительских прав. Еще ниже – имя-фамилия, моя ученая степень и должность «специальный консультант», напечатанные типографским шрифтом. Жизнь имитирует искусство…

– Я тронут.

– Нацепляй, – сказал Майло. – И постарайся поторжественней.

Карточка очень походила на тот бейдж, который я носил в Западном педиатрическом, только вместо шнурка – зажим. Я прикрепил его к воротничку рубашки.

– Вещь! – сказал Харди. – Если б с ней еще и в кино бесплатно пускали – вообще цены не было бы.

Он полез в пиджак и выудил оттуда сложенный лист бумаги.

– А теперь осталось только прочитать и подписать. – Протянул мне ручку.

Я прочитал – сплошь мелкий шрифт.

– Тут говорится, что вы не должны мне платить.

– Верно, – с притворной грустью вздохнул Харди. – И если вы порежетесь бумагой, читая эти документы, то не сможете вчинить иск департаменту.

– Это чтобы начальство не ныло, Алекс, – сказал Майло.

Я пожал плечами и поставил подпись.

– А теперь, – объявил Харди, – вы – официальный консультант Департамента полиции Лос-Анджелеса. – Он сложил бумагу и сунул ее обратно в карман. – Прямо как тот петух, который затрахал всех кур в курятнике, так что его кастрировали и превратили в консультанта.

– Очень лестно, Дел.

– Друг Майло – мой друг, и все такое.

Майло тем временем достал свой швейцарский армейский нож и открывал заклеенные коробки. Дюжинами вытаскивал оттуда папки и аккуратными стопками раскладывал на обеденном столе.

– Они в алфавитном порядке, Алекс. Можешь проглядеть их и отобрать самых чеканутых.

Когда он закончил, они с Харди приготовились отбыть.

– А мы тем часом пообщаемся с плохими парнями из базы данных по схожим преступлениям. Уже распечатали.

– Работы – начать да кончить, – буркнул Харди и, хрустнув пальцами, принялся высматривать, куда бы выбросить окурок, сгоревший до самого фильтра.

– Бросьте в раковину.

Он отошел.

Когда мы остались одни, Майло сказал:

– Я вправду тебе очень благодарен, Алекс. Не перенапрягайся – не пытайся все закончить за сегодня.

– Сделаю сколько смогу, пока в глазах не начнет расплываться.

– Хорошо. Мы тебе еще сегодня пару раз позвоним. Вдруг ты чего нароешь по ходу пьесы…

Вернулся Харди, поправляя галстук. Он щеголял в отличном темно-синем костюме-тройке, белой рубашке, кроваво-красном галстуке и сверкающих черных лоферах телячьей кожи. Майло в своих провисших штанах и унылой спортивной куртке из твида выглядел рядом с ним еще более потасканным, чем обычно.

– Готов, братан? – спросил Харди.

– Готов.

– Тогда вперед.

Когда они ушли, я поставил на проигрыватель пластинку Линды Ронстадт и под аккомпанемент композиции «Бедный, бедный я, несчастный» приступил к исполнению обязанностей консультанта.

Восемьдесят процентов пациентов мужского пола в карточках распадались на две категории. Первую представляли собой богатые бизнесмены и руководители различного звена, направленные своими терапевтами по поводу различных симптомов, могущих иметь отношение к стрессу, – стенокардии, импотенции, болей в брюшной полости, хронических головных болей, бессонницы, кожной сыпи непонятной этиологии. Во вторую входили люди всех возрастов, которым был поставлен диагноз «депрессия». Я наскоро просмотрел их истории болезни и отложил оставшиеся двадцать процентов для более пристального изучения.

30

  Блюма Вульфовна Зейгарник (1900–1988) – советский психолог, основательница советской патопсихологии.