Страница 28 из 29
Процессия остановилось у дома Цецилиев. Трехэтажное здание из белого мрамора, с колоннами в коринфском стиле, больше напоминало дворец. Нубийцы осторожно опустили паланкин. Сервий тяжело поднял с кресла грузное тело, отодвинул занавес и нехотя ступил на мостовую под палящие лучи солнца. Поправляя складки на тоге[49] с пурпурной каймой, надетой поверх латиклавы[50], он быстро проследовал к дверям дома, услужливо открытым подобострастным привратником. Скрывшись от зноя, Сервий облегченно вздохнул. Смуглолицый, с крючковатым носом пожилой египтянин, слуга и смотритель дома Цицилиев доложил:
– Господин, тебя ожидает посланник боспорского царя, я не смог отказать столь высокому гостю.
– Посланник боспорского царя? – Брови изумленного Сервия поползли вверх.
– Да, господин.
– Где он?
– В атриуме[51].
Сервий с озабоченным видом направился в закрытый внутренний двор дома. Лукерция, сжигаемая любопытством, с молчаливого согласия мужа последовала за ним.
Гость, одетый в зеленую хламиду, отороченную полоской желтой ткани, стоял спиной к вошедшим в атриум Сервию и Лукерции. По всей видимости, незнакомец погрузился созерцание чистого голубого неба, что отражалось в воде имплювия[52], или любовался своим ликом, подобно прекрасному юноше Нарциссу, сыну греческого речного бога Кефисса. Желая привлечь внимание посетителя, Сервий произнес:
– Прошу меня простить, но хотелось бы узнать, кого я имею честь принимать в своем доме?
Незваный гость резко обернулся. Сервий, не ожидая увидеть того, кто предстал перед его глазами, отшатнулся. На пухлом лице одновременно отразились удивление, испуг и отвращение. Лукерция, узнав в госте Харитона, прикрыла ладонью рот, пытаясь приглушить невольно вырвавшийся возглас. Лицо бывшего любовника, когда-то вызывавшего в ней пылкие чувства, было обезображено шрамом и казалось ужасным. Не в силах видеть этого уродства, она отвела глаза. Сервий в отличие от супруги взгляда не отвел. Он тоже узнал бывшего раба, которому в свое время доверял, и, заметив его ученость, поручил воспитание единственного сына. Но подлый слуга не оправдал доверия и посмел покуситься на честь его супруги. Лишь благодаря ее заступничеству он остался жить. Вина Харитона осталась не доказанной, и все же Сервий счел за благо отправить его к брату Публию, от которого неблагодарный раб осмелился бежать. В голове Сервия промелькнуло: «Уж не явился ли он, чтобы отомстить мне?» Пятясь, он на всякий случай отошел на безопасное расстояние. Вслух, скрывая страх, произнес:
– Ты?! Как ты, жалкий раб, посмел переступить порог моего дома! По римскому праву и моему повелению за побег от своего господина тебя распнут на кресте. – Обернувшись к жене, добавил: – Лукерция, скажи Амернапу, пусть позовет телохранителей!
– А ты изменился, Сервий. Раньше ты был менее решителен и немногословен, – усмехнулся Харитон.
Сервий действительно не походил на его бывшего хозяина: молчаливого, угрюмого, кажущегося застенчивым молодого человека с красивыми темно-серыми глазами, обрамленными длинными пушистыми ресницами. Теперь ресницы поредели, как и волосы на голове, а заплывшие жирком глаза напоминали глазки свиньи. Харитон не знал, что причиной этих изменений кроме возраста была неизвестная болезнь, мучавшая сердце Сервия и вызывавшая в нем непомерное обжорство.
– Советую тебе не торопиться звать верных псов, которые при случае с удовольствием перегрызут твою жирную глотку, как это делал небезызвестный всему Риму Спартак. – Харитон утер слюну с подбородка.
– Что-о-о!!! – взревел Сервий, багровея от подобной наглости, его толстые щеки затряслись от переизбытка чувств. Харитон словно разглядел его слабость. Сервий родился в Капуе, городе, откуда началось восстание гладиаторов, которое возглавил фракиец Спартак. В детстве ему не раз приходилось слышать о том, с какой жестокостью обретшие свободу рабы расправлялись со своими бывшими хозяевами, а гладиаторы заставляли патрициев убивать друг друга. Эти ужасные истории отпечатались страхом в его сознании. Рассказы о зверствах восставших не всегда соответствовали истине. Спартак старался поддерживать порядок в возглавляемом им разноязыком войске, запрещал заниматься самосудом и разбоем, но случалось, что жаждущие мести рабы и гладиаторы без ведома предводителя чинили суд над своими угнетателями. Мятежный фракиец – вождь рабов – погиб в сражении, его войско было разбито, многие тысячи восставших распяли на крестах вдоль Аппиевой дороги, в устрашение желающих покуситься на законы Рима. Это произошло свыше ста лет назад. Вечный город больше не потрясали мятежные выступления гладиаторов, и все же где-то в глубине души Сервий побаивался своих телохранителей, в чем не осмеливался признаться даже самому себе.
– Не мечи молнии гнева, уважаемый Сервий. Ты не Юпитер и поэтому выслушай меня без возмущения, – голос Харитона был спокоен и холоден. – Видимо, тебе забыли доложить, что я вельможа боспорского царя и посланник Митридата к императору Клавдию, которому может не понравиться оскорбительное обращение с гостем Рима. Вот смотри. – Харитон вынул из складок одежды два свитка – от Митридата и выданный в Бурундзии.
Лукерция собиралась идти за гладиаторами, но слова Харитона остановили ее. Жена сенатора хоть и утеряла с годами часть своей прежней красоты, но все же оставалась привлекательной. Даже просторная, небесной голубизны стола[53] не могла скрыть соблазнительных форм ее тела. Но Харитону было не до любований прелестями жены Сервия.
– Лукерция, тебе лучше уйти. – Харитон устремил на женщину гипнотический взгляд. Лукерция не замедлила удалиться. Ей не терпелось поскорее покинуть атриум. Изувеченное лицо Харитона вызывало у изнеженной матроны приступ тошноты.
– Как ты смеешь указывать моей жене, что ей делать! – вскричал сенатор, задыхаясь от гнева. – Только я, ее муж, могу…
– Что ты можешь, Сервий? – перебил его Харитон. – Не с твоего ли молчаливого согласия безумный император Калигула спал с твоей молодой женой?! Не ты ли, зная, что не способен удовлетворить ее потребностей, закрываешь глаза на то, что она соблазняет твоих гладиаторов, как когда-то соблазнила меня?
Свиные глазки Сервия налились кровью:
– Клянусь Марсом, я растопчу тебя, мерзкий червь!!!
– Растопчешь, – вновь обретя спокойствие, произнес Харитон, – но прежде мой верный человек передаст Клавдию свиток, прочитав который император узнает о том, что ты владел телом его жены Валерии Мессалины. Любопытно ему будет узнать и о нелестных словах, произносимых на оргиях тобой и твоими друзьями, а еще о заговоре против него, задуманном Мессалиной, ее любовниками Гаем Силием, актером Менстером и другими высокопоставленными лицами, включая тебя, Сервий Цецилий.
Лицо сенатора стало мертвенно-белым, в коленях появилась дрожь, тело онемело.
– Что ты хочешь? – с трудом вымолвил Сервий.
– Не я, Митридат. На днях в Рим должен прибыть его брат Котис и посольство сарматов. Мой повелитель хочет знать о каждом их шаге, о каждом сказанном слове. Особенно, о чем они будут вести речь с императором. Ты близок с Клавдием, а посему имеешь возможность проследить, как будут вести себя интересующие боспорского царя люди.
– Обычно послы в ожидании решения сената останавливаются в Грекостазе[54], и я не буду иметь возможности следить за ними. – Сервий перешел на полушепот и внимательно огляделся, опасаясь, что кто-нибудь может подслушать разговор.
– Пригласи их в свой дом, сенат будет рад снять с себя расходы на содержание посольства. И не переживай за убытки, твои гости щедры, не сомневаюсь, что средства, затраченные на них, окупятся.
49
Тога – верхняя одежда граждан Древнего Рима, длинный плащ, обычно из белой шерсти.
50
Латиклава – туника с широкой пурпурной каймой, носили сенаторы.
51
Атриум – закрытый внутренний двор римского жилища, куда выходили остальные помещения.
52
Имплювий – бассейн.
53
Стола – длинное, просторное платье римских женщин.
54
Грекостаз – особое здание близ курии Гостилия, где останавливались иностранные послы в ожидании решения сената.