Страница 3 из 5
Все это требовало от префекта весьма тонкой и сбалансированной политики. Ни в коем случае нельзя было спровоцировать мятеж – это смерти подобно. Но чтобы добиться этого, требовались не только уступки, но и какие-то проявления римской воинской доблести и силы, чтобы местные евреи все-таки не пытались сесть на шею, а побаивались бы римского меча. Понтий, конечно, не сомневался, что если дело дошло бы до ножей по-настоящему, то Рим прислал бы легион или два на подмогу и добился бы окончательной победы. Но дожить до нее кому-либо из его когорты практически не было шансов. Пройдет еще сорок лет, евреи действительно возьмутся за оружие, развяжут войну, которая в конце концов, окончится для них сокрушительным поражением, но первый римский гарнизон (а это был уже целый легион), евреи уничтожат полностью. Такой сюжет все римские прокураторы Иудеи просчитывали заранее. Исключение составил лишь последний из них Флор, поплатившиися за это потерей того самого легиона9.
Таково было, так сказать, условие задачи, поставленной Пилату самой жизнью и цезарем. Религиозный фактор включался в это условие, как дополнительное отягощение.
Внимательно выслушал Понтий центурионов, расспрашивая сведения почти о каждом из легионеров: сколько в строю, сколько больных, сколько ветеранов, приближающихся к сроку или уже перешагнувших его. Он понимал, что эти люди – его главное здесь сокровище. Свое ответное слово префект решил высказать перед всеми имеющимися в наличии воинами гарнизона.
Когда гарнизон был построен, Понтий приветствовал воинов и сказал им так:
– Римляне, вы знаете, как непроста обстановка в этой стране и сколь ответственна ваша служба. Наша задача – поддержать здесь мир и спокойствие. Помощи со стороны и подкреплений нам не пришлют. По всей империи нашим братьям по оружию приходится еще тяжелее. Вы слышали, возможно, о восстаниях в Германии, в Паннонии, в Карфагенской области10. Там случается настоящая война. Здесь же наша задача состоит в том, чтобы войны не допустить. Мы должны здесь во всем следовать примеру нашего цезаря, да хранят его боги. Я видел, как он командовал легионами в Германии и добивался существенных побед. Нас же он учил тому, чем сам владел в совершенстве: заботе о своих воинах, чтобы никакие больные и раненные не были оставлены. Он всегда умел избежать большого кровопролития, его легионы всегда несли малые потери, и за это воины очень любят его11. Я, сколько в моих силах, тоже постараюсь избегать всякого кровопролития. Но это не значит, что ваша жизнь станет праздной. Наш враг – а это мятежники, постоянно подрывающие и наше спокойствие и жизнь местного населения, – коварен и опасен, ибо действует из темноты и ночью. Но в столкновении лицом к лицу он против нас слаб. Если нам придется столкнуться с ним, нам нужна только победа, причем не большой ценой. Мы можем достигнуть ее, только постоянно упражняясь в строевой подготовке, в умении действовать всеми видами нашего оружия. Только ежедневные тренировки позволят нам быть всегда страшными для врагов. Мы обязаны малой кровью (иногда и своей!) предотвращать большое кровопролитие. Но малой должна быть и кровь наших противников. Наше силовое действие никогда не должно превышать меру закона и необходимости. Мы обязаны поддерживать закон, а это значит, что сами, соблюдая его, не имеем права отягощать население. Если закон разрешает нам возложить свою ношу на местного жителя на одну милю, – не заставляйте его нести и вторую милю. И так во всем, включая применение силы. Если, образно говоря, евреи перед нами начнут наглеть и потребуется ударить их по щеке – ударьте. Но только по одной, а дальше посмотрите. Если наглец остепенился, не надо бить его и по другой щеке. Помните урок Паннонского предводителя бунтовщиков по имени Батона. Сам цезарь спросил его, взятого в плен, зачем они стали воевать. Этот Батон ответил: потому что вы прислали надзирать за стадом не пастухов и даже не собак, а прямо волков10. Никто из вас не имеет права оказаться таким волком или собакой! Как бы вы ни относились к евреям, но спровоцировать их восстание своей жестокостью или мародерством – это преступление против всех нас, против всех своих боевых товарищей, против Рима и цезаря. Если чья-то глупость, жадность или жестокость спровоцирует большую войну, мы на ней погибнем все до единого, потому что у них всегда окажется огромное численное превосходство. Подкреплений нам не пришлют, неоткуда. Кроме того, если мы озлобим евреев, они могут составить союз против Рима с парфянами и аравийцами. Тогда гибель легионов Красса в Парфии или даже гибель трех легионов в Тевтобургском лесу покажутся мелочью перед той потерей, которая ожидает Рим. После признаний Батона цезарь внимательно следит за любыми злоупотреблениями римлян в провинциях, все жалобы местного населения рассматриваются и меры принимаются. Мы должны быть постоянно внимательны и воздержны во всем, полностью исключить и жадность, и жестокость со своей стороны. Так подсказывает нам сама жизнь, так учит нас пример цезаря. Этого и я собираюсь требовать от вас. И для начала я прошу от вас осторожности. Один римский воин в городе или в поле уязвим для удара сзади. Гораздо менее уязвим наш строй даже перед существенно превосходящими силами врага. По этой земле мы должны передвигаться только отрядами. Всегда иметь при себе свое оружие исправным и наточенным. Наша сила во взаимной выручке. Ни один больной или раненный, потерявшийся по каким-то причинам воин не должен быть оставлен на произвол судьбы. Особая ответственность ложится на центурионов. Прошу вас не просто слушаться их, но понимать с полуслова, принимать, как отцов своих. Если при нашей малочисленности у нас не будет внутреннего единства, мы будем обречены. Я лично буду постоянно смотреть за вашими воинскими упражнениями и готов вникать во все ваши нужды. А при случае, если понадобится, в бой пойдем вместе.
Речь нового префекта была встречена гулом одобрения. Понтий чувствовал, что постепенно он начинает входить в круг своих дел и обязанностей, и надеялся, что справится с ними неплохо. Когда уже легионеры расходились по казармам, к нему обратился Корнелий12, центурион того отряда, что квартировал непосредственно в Кесарии:
– Ваше превосходительство, главный административный центр здешней провинции находится все-таки в Иерусалиме. Там сконцентрировано все еврейское начальство, там их синедрион, то есть совет жрецов, которому принадлежит все местное самоуправление. В общем, основные дела решаются там. Там же накапливаются и судебные дела, требующие нашего, римского решения. Сколько помню, большую часть своего времени наш префект пребывал именно там.
– Да, я слышал. Немного обустроимся здесь и через несколько дней поедем.
Так и порешили. В обычное время Корнелий со своим отрядом контролировал не только Кесарию, но и, по сути, всю приморскую часть Иудеи вплоть до египетской границы. В отсутствие префекта он держал саму резиденцию в Кесарии.
Глава 2
В Иерусалим
Поездка в Иерусалим оказалась делом не столь простым. До Иерусалима было два дневных перехода. Посередине, в Антипатриде, предполагалась остановка на ночлег. Разумеется, требовался конвой для сопровождения. Пока шли все эти приготовления, Понтий разговорился с Гармизием о местных обычаях. При их разговоре присутствовала и Клавдия, становившаяся теперь первой женщиной в городе. И если в Кесарии она освоилась быстро, как в любом греческом городе побережья, то Иерусалим, согласно предостережениям Гармизия, казался совершенно иным миром, причем, скорее враждебным, чем дружественным.
– Евреи народ особенный, даже исключительный в своем роде, – наставлял Понтия опытный грек. – Я имею в виду набожных в их среде. Для них верность их Богу превыше всего, а главным способом угодить своему Богу они почему-то почитают гнушение всем так называемым нечистым и запрещенным. И прежде всего, в нечистых ходят все иноплеменники, особенно необрезанные, ну, то есть, в сущности все вообще не евреи. Даже те, кто говорят и думают на одном с ними языке, как например, самаряне. Порядочный еврей с такими не будет есть вместе, не будет пользоваться с ними одним жилищем, одеждой, посудой. Ему не подаришь подарка, и сам он вряд ли что-то подарит.