Дотянуться до звёзд

– Какой облом.

Он рассмеялся.

– Заткнись.

– Так сделай что требуется, – посоветовал я. – Когда получишь диплом, сможешь использовать приобретенные знания для управления спортбаром.

Привычная ослепительная улыбка Коннора стала кислой.

– И в довершение этого ультиматума они мне все уши прожужжали про то, как Джефферсон собирается закончить Гарвард с отличием. Как будто я успел об этом забыть, они же постоянно этим хвастаются. Вдобавок он встречается с какой-то светской львицей из Коннектикута. Похоже, дело идет к помолвке.

– Бедняга.

Инстинкт подсказывал мне, что Коннор сумел бы обойтись без родительских денег и при этом стал бы куда счастливее. Я был благодарен за все те случаи, когда Дрейки выручали мою маму из беды, а также же за то, что мы с Коннором живем как короли, в отдельной квартире рядом с территорией универа, а платят за нее опять же Дрейки. Вот только теперь я чувствовал себя перед ними в неоплатном долгу.

Я подошел к другу и хлопнул его по плечу.

– Ты хочешь остаться в Амхерсте?

– Конечно, хочу, – ответил он, и счастливая улыбка снова озарила его лицо. – Ты же без меня пропадешь.

Я усмехнулся.

– Тогда приложи все усилия. Я тебе помогу, если будет нужно.

– Прямо как в старые добрые времена? – спросил он. – Разве что не нужно будет так много писать.

– Верно. Но с математикой у меня проблем нет.

– Да тебе все предметы легко даются.

– Кто же спорит? – фыркнул я и направился к двери.

– Эй, Уэс?

Я обернулся.

– Чего?

– Спасибо.

У меня на языке вертелся язвительный ответ, но я не стал его озвучивать. Мой лучший друг сгорбился на кушетке, придавленный весом родительских ожиданий.

– Без проблем, старик, – ответил я.

– Наслаждайся своей пыткой. – Коннор вытянулся на кушетке, закрыв глаза рукой. – Кстати говоря, надеюсь, Отем завтра придет за тебя поболеть.

Я крепко стиснул дверную ручку.

– Ах, да.

Беспокойство на лице Коннора уступило место сонной улыбке.

– Не могу выбросить из головы эту девушку.

«Встань в очередь».

Не говоря больше ни слова, я вышел в прохладу раннего сентябрьского утра. На востоке едва-едва занималась заря. Мне стало немного зябко в черной толстовке с длинным рукавом и черных спортивных штанах до колен. Медно-рыжий солнечный свет становился все ярче, а я побежал по дорожкам вдоль территории кампуса.

Бег действовал на меня успокаивающе, прочищал мозги и немного гасил боль, сжигающую мою душу. Если мне не хотелось слушать музыку, я мысленно повторял следующую мантру:

«Наплюй на него.

Забудь его.

Он ушел».

Но после встречи с Отем я сменил пластинку и во время пробежки твердил себе вот что:

«Забудь обо всем.

Не думай о ней.

Живи дальше».

Я не понимал, почему, черт возьми, не могу выбросить из головы эту девушку. В Амхерсте пруд пруди умных, хорошеньких девчонок, многих из которых я знал в библейском смысле этого слова. И все же прекрасная улыбка и очарование Отем Колдуэлл заполняли каждое мгновение моего бодрствования. То хорошее и цельное, что было в ней, взывало к моей испорченности и сломленности.

«Забудь обо всем.

Не думай о ней.

Живи дальше».

Я слил эти слова с ритмом, который мои ноги отбивали по асфальту, вклинивал их между выдохами и вдохами.

В тот день этот трюк не сработал. Отем Колдуэлл постоянно стояла у меня перед глазами, и я не мог от нее убежать.

Позже днем я сидел на своем любимом занятии, которое называлось: «Поэзия, литература и стихосложение». Моей основной специальностью была экономика, а одной из факультативных – английская литература, таким образом я спрятал свой по-настоящему любимый предмет за надежной ширмой.

В конце занятия профессор Ондивьюж задал нам задание: написать стих.

– Объект страстной привязанности, – сказал он со своего места у доски в нижней части аудитории. Лет тридцати пяти, с гладкой, темной кожей, он смотрел на нас умными, весело поблескивавшими глазами. Профессор носил дреды, ниспадавшие до лацканов его серого пиджака.

– Я хочу, чтобы вы подошли к делу творчески. Разумеется, объектом страсти может быть человек, но еще и мечта, сон, какой-то предмет, скажем, последний айфон…

По аудитории, в которой собралось шестьдесят студентов, прокатилась волна смешков.

– Приложите все усилия и ничего не упустите, – продолжал профессор. – Ведь искусство не имеет границ. Если к концу года вы вынесете хоть самую малость из моих уроков, пусть это будет вот что: поэзия – наши мысли, которые мы облекаем в слова, – так же безгранична, как сами наши мысли.

Студенты одобрительно загудели.

– Мистер Тёрнер, – окликнул меня профессор Ондивьюж, когда остальные потянулись к входу. – Не могли бы вы уделить мне минуту?

Я закинул рюкзак на плечо и по боковой лестнице спустился к столу преподавателя, стараясь сохранять спокойствие. Вполне возможно, Майкл Ондивьюж был единственным человеком на планете, мнение которого меня волновало. В возрасте двадцати четырех лет он выиграл премию Уильяма Карлоса Уильямса за поэзию. Сборник его стихов «Последняя песня Африки» – потрепанный, весь в загнутых уголках и подчеркиваниях – занимал почетное место на моей книжной полке.

Профессор присел на край своего стола и перебирал какие-то бумаги.

– Я прочитал эссе и стихотворение, которые вы сдали две недели назад, – объявил он. – И то и другое вышло очень хорошо. Даже великолепно.

– Спасибо, сэр, – ответил я. Каждая клеточка моего тела так и вопила: «Вот это да! Майкл Ондивьюж только что похвалил мою работу!»

Профессор поднял глаза от бумаг и пристально посмотрел на меня, так, словно хотел прочесть мои мысли. Наконец он спросил:

– Английская литература для вас факультативный предмет?

– Верно.

– Что вы собираетесь делать с основной экономической специальностью?

– Не знаю. Буду работать на Уолл-стрит.

– Вот чем вы хотите заниматься?

– Для моей семьи было бы лучше, – медленно проговорил я, – если бы я нашел хорошую работу и имел стабильный доход.

Ондивьюж кивнул.

– Понимаю, но не могу позволить вашему таланту уйти в песок на задворках моего класса, он должен проявиться.

Я поудобнее передвинул на плече рюкзак.

– Хорошо.

– Когда я читаю вашу работу, то чувствую, что ее автор – молодой человек, сгорающий от внутреннего огня, но запертый в кольце холодных стен.

Профессор смотрел на меня в упор. Я не отвел взгляд и медленно кивнул.

– Парень, у которого поэзия в крови, – продолжал Ондивьюж. – Однако он не проливает свою кровь там, где ее могут увидеть другие. Он сидит на последнем ряду. Не разговаривает. А между тем слова внутри копятся. Для такого ума, для такого сердца эмоции становятся невыносимым грузом, накапливаются и могут хлынуть через край. Это опасно. И больно. – Он сверлил меня взглядом. – Не так ли?

Никто еще не говорил со мной так. Он как будто хотел вскрыть мне грудную клетку и достать то, что я прячу внутри, слова и мысли, которые я хранил в себе. Инстинктивно мне захотелось уйти, а еще лучше – убежать. Но в глубине души я желал остаться рядом с человеком, посвятившим свою жизнь поэзии, реальности, к которой и я мог бы потянуться и, возможно, даже достичь.

Я снова передвинул лямку рюкзака.

Профессор Ондивьюж снова улыбнулся.

– Я вижу вас, мистер Тёрнер, но еще хочу слышать. Когда будете работать над объектом сильной привязанности, вложите в этот труд всю свою душу, весь огонь, всю кровь. Дайте мне все это.

– Все? – Я нервно улыбнулся. – Только и всего, да?

Ондивьюж положил руку мне на плечо.

– Я знаю, что все это у вас есть.

После занятий я вернулся в квартиру, сел в свою раздолбанную машину и поехал в кафе-пекарню «Белый султан», чтобы заправиться богатой углеводами пищей – большим сэндвичем, как делал всегда накануне соревнований.