Страница 11 из 17
– На балконе разложишь. Мужиков не водить. Комендантский час в десять. Придёшь позже – не пущу. Ишь ты, племяшка!
Сашка её даже не слушала. Подумать только, она в Москве! Одна!
– А Коля всё пьёт? – продолжала тётя Маруся. – Эх, говорила я Зинке-покойнице, не выйдет из него толку.
– Зинке? – рассеянно переспросила Сашка, поглядывая на часы – половина одиннадцатого. Сейчас быстро в деканат, сдать документы, узнать расписание консультаций, и на Театральную, к кассам. Концерт только через три дня, но вдруг билетов уже не осталось? Да и надёжнее, когда заветный кусок картона лежит у тебя в кармане.
– Бабке твоей, Зинаиде Петровне. Ты что же, совсем родни своей не знаешь? Вот молодёжь пошла!
Сашка, конечно, догадывалась, что где-то, абстрактно, должны были существовать бабушки и дедушки. Но про своих не знала решительно ничего, кроме того, что отцовские родители давно умерли, а мамины остались где-то под Ейском. Где этот Ейск находится, Сашка даже не подозревала. Да и не сильно хотела. Если они никогда не интересовались внучкой, почему она должна была интересоваться ими?
Тётя Маша тем временем ушла на кухню и гремела оттуда чашками. Только бы за стол не усадила, с тоской подумала Сашка. Начнётся задушевная беседа с перечислением всех родственников, полдня потеряешь. А у неё дни и так наперечёт. Сашка подхватила свой рюкзак, надвинула кепку на лоб и решительно направилась в прихожую, где остались её кеды. В крайнем случае скажет, что документы принимают только до обеда и надо спешить. Но тётя Маша её не окликнула, пить чай не позвала. И прекрасно!
До института имени Сеченова добралась быстро. И напрасно мама пугала дикими расстояниями Москвы. Сашка сразу поняла: главное – спуститься в метро. А уж там всё просто и понятно. Метро ей невероятно нравилось! И такие разные станции, которые она норовила рассмотреть на каждой остановке, и неторопливые эскалаторы, и даже грязноватые вагоны нравились. И люди, уткнувшиеся в книги и газеты, нравились. Мама говорила остерегаться москвичей. «Ничего хорошего от них не жди! – поучала она Сашку перед отъездом. – У них в глазах только доллары!» Какая глупость! Никогда она в это не поверит, потому что знает одного самого настоящего москвича. Который сейчас (от одной мысли дух захватывает!), может быть, идёт где-нибудь по соседней улице. И так же, как Сашка, ёжится от неприятного холодного ветерка и озабоченно поглядывает на небо – не начнётся ли дождь? Надо было зонтик взять. Они в одном городе с Всеволодом Алексеевичем! Это потрясающе!
А уж когда на горизонте показалось песочного цвета здание с белыми колоннами, у Сашки и вовсе закружилась голова. Альма матер! И сейчас она в первый раз поднимется по ступенькам, откроет тяжёлую деревянную дверь, пройдёт по коридору. А потом будет ходить по ним шесть счастливых лет. Шесть лет в Москве! И профессия её мечты.
Вопрос, в какой медицинский поступать, для Сашки даже не стоял. Только Сеченова. Тот самый, который заканчивал Алексей Алексеевич. Отец Туманова. Он умер давно, ещё до Сашкиного рождения, погиб в Афганистане, где работал военным хирургом. Но Всеволод Алексеевич всегда с трепетом о нём рассказывал. О матери – ни слова, как будто её и не существовало, а об отце – много и с удовольствием. По словам Всеволода Алексеевича, врач был от бога. Так что Сашке и решать ничего не пришлось. Только Первый медицинский.
Прежде, чем нашла приёмную комиссию, поплутала по коридорам, несколько раз сворачивая не туда. Но спросить дорогу не решалась – если мимо и пробегали студенты, то вид имели такой деловой, не подступишься. И все в белых халатах, некоторые даже в шапочках! Она тоже будет носить белый халат, с самого первого курса! Как настоящий врач!
Сашка поняла, что снова свернула не туда, когда упёрлась в тупик, заканчивающийся мужским туалетом. Дверь туалета резко открылась и из неё вынырнул дядька лет пятидесяти. Низкий, с животиком, и тоже в белом халате. Сашка озадаченно на него посмотрела. Разве в туалет ходят в халате?
– Заблудились, барышня? – улыбнулся дядька и протянул ей руку.
И руки женщинам не пожимают. Разве что целуют, иногда. И рука у него сухая. А должна быть влажной, если он не забыл её помыть.
– Приёмную комиссию ищете?
Сашка кивнула. Легко догадаться по бумажкам, которые она держала, и по растерянному виду тоже.
– Первый поворот направо. Пойдёмте, я вас провожу, нам как раз по пути. Так вы точно не заблудитесь, а я ещё несколько минут полюбуюсь вашими горящими глазами. О, как мне знаком этот взгляд! Все абитуриенты мечтают спасать жизни людей, излечивая их от самых страшных болезней. Первокурсники хотят открыть лекарство от рака. На третьем курсе они уже думают только о том, как бы сдать фармакологию с первого раза. На пятом анализируют, в какой больнице больше платят. А потом идут в интернатуру и устраиваются на полставки фельдшером самой захудалой подстанции. Так что, милая барышня, постарайтесь сохранять энтузиазм подольше! Помните, мы не деньги зарабатываем, мы спасаем жизни и здоровье людей!
Сашка молча смотрела на странного дяденьку, не забывая шагать за ним по коридору. Деньги её совершенно не интересовали. Жизни и здоровье людей вообще – тоже. Её волновала одна конкретная жизнь. И здоровье одного конкретного человека. И ради их сохранения она готова учить фармакологию и анатомию, вскрывать трупы и резать лягушек. Чем там ещё пугают первокурсников? Готова даже терпеть прикосновения не вымытых после туалета рук к её плечу.
Дядька довёл её до нужной двери. Сашка ожидала, что члены приёмной комиссии начнут задавать ей вопросы – кто, откуда, почему хочет стать врачом. Но у неё просто молча забрали документы и сунули маленькую бумажку с отпечатанным текстом, когда, во сколько и в какой аудитории консультации и экзамены. Сашка только плечами пожала. Отлично, она тоже не любила лишних разговоров.
Из института уходить не хотелось. Она бы с большим удовольствием погуляла по его коридорам ещё, представляя себя студенткой. Но в кармане лежала заветная тысяча, которой давно следовало превратиться в билет. А вдруг все места уже распроданы? Всё-таки Туманов, не какая-нибудь группа поющих трусов. Правда, и концерт в «России», там две с половиной тысячи мест.
– На Туманова? Только балкон остался, девушка, – равнодушно бросила ей кассирша. – Семьсот рублей.
Сашка протянула тысячу. Балкон – это плохо. Ни черта не увидишь. Конечно, она не мечтала о первом ряде, дураку понятно, что первый ряд продаётся сразу. А может быть, и вообще не продаётся, заранее бронируется под приглашённых. Но она надеялась хотя бы на пятый или седьмой. Что увидишь с балкона? Его силуэт?
И тут же себя одёрнула. Какая разница? Настоящий «живой» концерт! В Москве! А сколько ещё таких концертов будет впереди! У неё шесть лет в запасе! А потом интернатура, ординатура, и вообще, кто сказал, что она вернётся в Мытищи? Успеет ещё и на первом ряду посидеть. Начинать надо с малого.
Да и трёхсот рублей сдачи хватит на шикарный букет. Вот только не понятно, как с балкона передать ему цветы? Не швырять же под ноги. Ладно, разберёмся.
За спиной у тётки висели афиши тех концертов, на которые она продавала билеты. В том числе портрет Туманова. Всеволод Алексеевич стоял, заложив руки за спину, без пиджака, в малиновом жилете с золотыми разводами. Гораздо моложе себя настоящего, фотографию явно делали давно. Попросить бы, вдруг отдаст? Такого плаката в Сашкиной коллекции не было. Впрочем, и коллекция осталась дома. Куда она сейчас принесёт такого красавца? На балкон тёти Маруси? Сашка ещё помялась возле окошка и ушла, ругая себя за дикость. Вот почему у одних язык без костей? А для неё попросить что-нибудь, да ещё и у незнакомого человека – трагедия.
– Девушка, а штрудель у вас тут подают? Нет, а с вишней? В яблочный ваш повар положит варенье или, того хуже, цукаты, и всё испортит. Вишнёвый испортить сложнее. Только, умоляю вас, без фундука. Передайте повару, если нет грецких орехов, то пусть никакие не кладёт. И шарик мороженого сверху, ванильного. Благодарю вас.