Страница 1 из 23

Пол Маккартни. Биография

Норман Филип

PHILIP NORMAN

PAUL McCARTNEY

THE BIOGRAPHY

This edition is published by arrangement with The Peters Fraser and Dunlop Group Ltd and The Van Lear Agency LLC

Издательство CORPUS ®

Пролог

Все наши вчера[1]

4 декабря 1965 года Beatles должны были выступать в ньюкаслском зале “Сити-холл”, в ходе британских гастролей, которые окажутся для них последними. Мне было двадцать два, я работал репортером в местном бюро Northern Echo – ежедневной газеты, которая продавалась по всему северо-востоку. От новостного отдела поступила разнарядка: “Сходи, попробуй выудить у них пару слов”.

Я отправился на задание без всякой надежды. Beatles уже два с лишним года были самым важным сюжетом в поп-музыке – и все больше за ее пределами. Что нового я мог добавить к нему со своей жалкой провинциальной колокольни? Что касается “выуживания пары слов”, то перед гастролями у Beatles случилось слишком много всего: запись альбома Rubber Soul, выход их второго кинохита Help! (“На помощь!”), эпохальное выступление перед аудиторией в 55 тысяч человек на стадионе “Шей” в Нью-Йорке, получение орденов Британской империи из рук королевы. Мне пришлось бы конкурировать не только с печатными тяжеловесами Северо-Восточной Англии, но и со всеми национальными изданиями и вещателями, у которых имелось бюро в Ньюкасле. Даже если б мне удалось к ним приблизиться, зачем бы они стали тратить время на безвестного газетчика из Northern Echo?

Как почти любой юноша в Западном полушарии, я тогда все время мечтал о том, чтобы поменяться жизнью с кем-нибудь из битлов. С кем именно – сомнений не было. Пол, на год меня старше, был, очевидно, самым привлекательным; о Джоне, при всем его магнетизме, такого бы никто не сказал; Джордж отличался приятными чертами, но имел некрасивые зубы, а Ринго… Ринго был Ринго. Если девичье безумие, их окружавшее, и имело в ту пору какой-то рациональный фокус, то им был левша-басист, чье тонкое лицо с невинным взглядом спасала от женоподобия оттенявшая линию подбородка суточная щетина.

Битловская экипировка выглядела на Поле элегантнее всего: водолазки с высоким горлом; рубашки с воротничком на пуговицах; вельвет, некогда бывший исключительной принадлежностью сельских поденщиков; черные кожаные куртки, все еще неприятно напоминавшие о нацистских штурмовиках; ботинки с резиновыми вставками по бокам, в последний раз виденные на щеголях эдвардианской эпохи. Также он производил впечатление человека, который больше других членов группы наслаждался их стремительно (насколько можно было предположить) растущим богатством, – я помню, какую неизъяснимую зависть испытал, прочитав на странице сплетен New Musical Express следующую строчку: “По специальному заказу для битла Пола Маккартни – «астон мартин DB5»”.

Публика уже привыкла воспринимать его как их пиарщика (в ту пору, когда мы еще толком не понимали, что это такое) – с его очарованием, естественной веселостью, безукоризненными манерами и ореолом какой-то трудноопределимой изысканности. С одной стороны, ему всегда было свойственно заботиться о статусе – что, например, подтверждали его отношения с имевшей безупречную репутацию юной актрисой Джейн Эшер. С другой – никому из битлов больше, чем ему, не приносила удовольствие безумная вакханалия их живых выступлений с девицами, свисавшими с балконов и оставлявшими обмоченные сиденья. Один знакомый, видевший Beatles в портсмутском “Гилдхолле”, рассказывал, что посреди первых минут беснования кто-то бросил на сцену плюшевого мишку. Пол подобрал его, приладил к грифу своего баса и проиграл с ним весь остаток концерта.

И вот теперь, в этот слякотный декабрьский вечер в Ньюкасле, я топтался снаружи заднего входа в “Сити-холл” в компании других репортеров, в том числе моего приятеля Дэвида Уоттса из Northern Despatch – вечерней газеты, у которой с Northern Echo был общий издатель. За сорок пять минут до начала к дверям подкатил черный лимузин Austin Princess, проехавший всю дорогу от Глазго под густым снегопадом, и из него показались четыре самые узнаваемые прически в мире. Джон единственный удостоил нас вниманием, бросив какое-то саркастическое приветствие. Несмотря на холод, он был без пальто, в одних джинсах и белой футболке с надписью на груди – такого я раньше никогда не видел. Что именно было написано, я не разобрал, но, судя по всему, тоже что-то саркастическое.

В ту невинную эпоху вся служба безопасности здания состояла из одного престарелого дежурного на дверях. Мы на пару с Дэйвом легко уболтали его нас пропустить и через несколько минут оказались в коридоре снаружи битловской – совершенно не охранявшейся – гримерки. Кому-то еще из журналистов тоже удалось сюда пробраться, однако никто не осмеливался не то что войти, но даже постучать в дверь. Пока мы слонялись в нерешительности, нарастающее крещендо визгов и топота ног из концертного зала по соседству говорило нам, что потенциальное время для интервью вот-вот истечет.

Вдруг в коридоре показался Пол в черной водолазке, прямо как на обложке альбома With the Beatles, на ходу разворачивая пластинку жвачки Juicy Fruit. Пока он открывал дверь, Дэйв проронил: “Это лицо мне знакомо”, и когда Пол замер, улыбнувшись, я успел ввернуть: “А можно нам зайти с вами поговорить?”

“Давайте”, – ответил голос с ливерпульским акцентом, который был заметно выше и мягче, чем у остальных. Едва веря своему счастью, мы вошли за ним в гримерку.

Гримерка оказалась не гримеркой, а просторной гостиной с зелеными кожаными диванами и креслами и стеной из ни на что не выходящих окон от пола до потолка. Beatles только что закончили трапезу из стейка с картошкой фри и трайфла на десерт, и теперь наряд местных официанток в черных платьях и белых фартуках проворно убирал со стола посуду. Никаких других женщин здесь не присутствовало, как, впрочем, и видимых следов алкоголя или наркотиков. Единственным посторонним развлечением был телевизор, по которому показывали серию “Мстителей” и который смотрел один лишь бледный, неулыбчивый Джордж.

Я завел разговор с Ринго, который сидел в одном из зеленых кожаных кресел, и скоро к нам присоединился Джон, устроившись на подлокотнике. Оба уже были облачены в концертную униформу – черные водолазки – и держались с нами на удивление легко и доброжелательно: я чувствовал, что у меня ничуть не меньше прав здесь находиться, чем у какой-нибудь большой шишки из Melody Maker, примчавшейся специально из Лондона. (Терпение Джона кажется особенно поразительным теперь, когда я знаю, под каким прессингом он тогда существовал.) Джордж так ни разу не оторвался от “Мстителей”, а Пол беспокойно ходил туда-сюда с резинкой во рту, поджидая одного из членов Moody Blues, которые тоже должны были сегодня играть. “Никто не видел Moodies?” – спрашивал он раз за разом. Я помню, что смотрел на его джинсы и любопытствовал про себя, правда ли это самые обычные штаны, какими кажутся, или это работа на заказ, с усиленными швами и заклепками, чтобы их, не дай бог, не порвали в клочья чьи-нибудь обезумевшие руки.

Рядом на диване лежал “скрипичный” хофнеровский бас, длинношеий страдивариевский силуэт которого уже стал фирменным знаком Маккартни. Я когда-то сам играл на гитаре, в одном бесперспективном коллективе на острове Уайт, и чтобы показать свою близость к Beatles, я спросил Пола, не тяжело ли носить инструмент на сцене. “Да нет, он легкий, – сказал он. – На… Сам попробуй”. С этими словами он поднял свой бас и бросил мне. Ловец я неважный, но каким-то образом мне удалось перехватить его двумя руками за гриф и плечевой ремень. На короткое время я получил возможность поприжимать лады, которые прижимал Пол Маккартни, и поотбивать большим пальцем те же струны в стальной обмотке. Я спросил, намного ли дороже басы скрипичной формы по сравнению с обычными. “Всего 52 гинеи, – сказал он. – Понимаешь, такой уж я жмот”.

“All our yesterdays” – слова из монолога Макбета (У. Шекспир, “Макбет”, акт V, сцена 5), которые среди прочего были использованы в качестве названия популярного документального телесериала 1960–1973 гг., посвященного жизни Великобритании в тридцатые и сороковые.