Страница 8 из 68
Два дня спустя Садков выглядел не лучшим образом. - Нездоровится? - забеспокоился Лапушев. Поморщившись, мичман пробурчал что-то невразумительное, залпом опрокинул стопку водки и сказал, сохраняя на физиономии кислую мину: - Плохи мои дела. Определен для прохождения дальнейшей службы в береговых учреждениях флота. Хорошо хоть подсластили пилюлю - представили к лейтенантскому званию. - Не так уж и трагично,- попытался утешить его мягкосердечный профессор.Кораблей после войны стало меньше, а морских офицеров осталось намного больше, чем требуется. Погодите, вот через год-другой построят новые крейсера и дредноуты - снова понадобитесь. Садков грустно кивнул, а Тихон Миронович вдруг начал рассказывать про московскую премьеру Гудини. - Обыскали каналью, чтобы отмычек с собой не пронес, кандалы на руки и ноги нацепили, - восторженно говорил профессор, - и усадили в железный ящик, в каких обычно особо опасных злодеев из тюрьмы в тюрьму возят. Ящик заперли на замок, а ключ был только у начальника тюрьмы. Так что вы думаете! Не прошло и получаса, а Гудини вышел из камеры без цепей.кандалов и наручников. - Колдовство? - опасливо спросил офицер. - Не говорит, шельма, - пожаловался Лапушев. - Илья наш Барбашин уверяет, что Гудини перед выступлением просто глотает всякие инструменты, а потом открывает замки с их помощью. Ну, не знаю... Тут официант принес отбивные, и разговор прервался. Много позже, когда они лениво курили, попивая кофе, Садков вдруг вспомнил: - Я, Тихон Миронович, подобрал для вас кое-какие материалы относительно "Русалки". - Рассказывайте, голубчик,- разрешил ученый. По памяти, не заглядывая в блокнот, мичман доложил, что броненосная лодка "Русалка" водоизмещением в 2000 тонн вступила в строй лет за сорок до японской войны. Тот тип кораблей давно и безнадежно устарел, однако морское министерство продолжало сохранять их в боевом составе флота, переименовав в броненосцы береговой обороны. В сентябре 1893 года "Русалка" вышла из Ревеля курсом на Гельсингфорс, а оттуда должна была отправиться на зимовку в Кронштадт. Стояла свежая погода, и в Финском заливе неожиданный порыв ветра опрокинул устаревший корабль, который мгновенно ушел на дно вместе со всем экипажем. Найти затонувшую "Русалку" не удалось, хотя место крушения было известно довольно точно. - Немного мы знаем,- рассеянно проговорил Лапушев.- Не за что уцепиться, как говаривают наши коллеги из полицейского ведомства. - Ну, это еще не все,- Садков уже не выглядел таким подавленным, как в начале ужина.- Адмирал разрешил мне просмотреть личное дело офицеров броненосца. И что вы думаете? Я узнал на фотоснимке того призрака, который стоял на мостике корабля-привидения в Гулльском инциденте. Это был старший офицер "Русалки" капитан второго ранга барон Бельгард Маврикий Карлович, сорока трех лет от роду... Что с вами, Тихон Миронович? Теперь они словно поменялись настроением. Моряк увлекся, оживленно рассказывая о своих архивных открытиях, а вот профессор сидел в кресле с приоткрытым ртом, устремив отсутствующий взгляд на противоположную стену ресторанной залы. Мичман встревожился не на шутку, но Лапушев вдруг дернул головой, будто стряхивал оцепенение, и пробормотал еле слышно: - Мы были знакомы. Давно. О, Господи, это наш Мавр...- после паузы его голос стал тверже.- Много лет назад лейтенант Бельгард и ваш покорный слуга посещали Мессмерическое научное общество, коим руководил известный физиолог доктор Шпехенглас. Я хорошо помню Маврикия - замкнутый раздражительный человек не от мира сего. Фанатично увлекался черной магией. Говорил, что отмечен Вотаном. Потом я уехал с экспедицией на Камчатку, и больше мы не встречались...- Профессор снова замолчал. Затем вдруг проговорил, сокрушенно покачивая головой: - Вотан! Ну, конечно... Как я сразу не догадался! Садков оказался в полной растерянности. С гипотезами Лапушева мичман познакомиться не успел, а потому совершенно не понимал, чем так раздосадован научный руководитель IX отделения. Впрочем, профессор явно приходил в чувство. Взгляд его снова стал осмысленным. Тихон Миронович щелкнул пальцами, подзывая официанта, быстро расплатился и велел Садкову следовать за ним. На улице ученый сухо проговорил: - Попрошу вас, Антон Петрович, еще об одном одолжении. Постарайтесь найти старых моряков, знавших Бельгарда по службе. А я сейчас же отзову в столицу наших гвардейцев. Дело, на которое вы нас вывели, несравненно важнее, чем любые беглые фокусники. - Понимаю, Тихон Миронович,- сказал Садков.- Можете располагать мною.
Американец ничего путного не рассказал - это было ясно по настроению вернувшихся из Первопрестольной охотников за феноменами.. Увидев встречавшего их на перроне Лапушева, князь первым делом осведомился, нет ли новостей. - Как не быть,- радостно сообщил профессор.- Садков был у адмирала Андриевича, и тот вспомнил адрес его сестры. - Чьей сестры - Садкова или Гудини? - весело переспросил Сабуров.- И при чем тут адмирал? - Забудьте про этого циркового акробата,- нетерпеливо потребовал Лапушев.- Дело "Русалки" - вот настоящая работа для нашего ведомства. В пролетке профессор подробно изложил обстоятельства, которые они с Садковым выяснили за эти два дня. Сабуров в конце концов проникся важностью загадочного происшествия, однако наотрез отказался прямо с дороги отправляться с визитом. Барбашин также был измотан и мечтал только о ванне и кровати. Так что к сестре Бельгарда пришлось ехать самому Тихону Мироновичу.
Потеряв мужа в Цусиме, Елизавета Карловна Губенина (урожденная Бельгард) проживала одна в большой квартире. Визит незнакомца несказанно удивил вдову. Еще сильней она удивилась, когда услышала, что профессор был знаком с ее покойным братом. - У Мавра никогда не было друзей,- сухо сказал Губенина. - Я и не говорил о дружбе,- деликатно уточнил Тихон Миронович. Он заговорил о необходимости пролить свет на обстоятельства гибели "Русалки", но Губенину этот вопрос совершенно не взволновал. Елизавета Карловна безразлично пробурчала, что ничем не в силах помочь. - Вы могли бы поведать о личности вашего брата,- настаивал Лапушев.Помнится, он говорил о своей тайной связи с Вотаном, древним богом германцев. - О, да! Мавр обожал мистику, чуть не стал настоящим чернокнижником,язвительно скривилась Губенина.- Уверял, что с помощью волшебства сумел потопить два турецких корабля. Конечно, ему никто не поверил, и тогда брат замкнулся в себе. Жил отшельником - ни семьи, ни близких приятелей. Его интересовали только морская служба и книги. Матушка, царство ей небесное, рассказывала, что впервые заметила в нем странности сразу после путешествия... - Это случилось в детстве? - быстро спросил Лапушев. - Очень давно. Мне было тогда лет пять, а брат родился на девять лет раньше меня. Мои впечатления стерлись из памяти, помню только страшный шторм, корабль ужасно качался. - Вы путешествовали на пароходе? - Нет, наш отец был владельцем океанского парусника. В тот раз его зафрахтовали доставить какой-то выгодный груз в Нью-Йорк, и отец решил прокатить всю семью, показать нам Америку. Хорошо помню, как поразили меня универмаги... Воспоминания явно уводили в сторону от сути дела, поэтому Тихон Миронович поспешил задать наводящий вопрос: - И что же стряслось тогда с вашим братом? - Кажется, на обратном пути, во время урагана у Маврикия случился эпилептический припадок - так говорила матушка. А сам он однажды - уже через много лет - сказал, будто стоял на мостике и увидел какую-то дикую охоту - уж не знаю, что она такое. - Неважно,- тихо сказал профессор и погрузился в раздумья.- Очень любопытный факт... У вашего брата, наверное, время от времени бывали приступы необъяснимого бешенства? На моей памяти такое происходило примерно раз в месяц. - Чаще, почти что каждую неделю случались припадки,- Елизавета Карловна вздохнула.- Это было ужасно, сударь. Только тот кусок коралла его и выручал. Лапушев насторожился, почуяв приближение к разгадке. Коралл вполне мог оказаться пресловутым "каменным деревом, которое растет на дне морском". Профессор мягко, чтобы не спугнуть удачу, спросил: - Какой коралл? Как он попал к Маврикию Карловичу? Губенина наморщила лоб, пытаясь восстановить в памяти давние события. Ее ответ прозвучал не слишком убежденно: - Он показывал мне обломок коралла размером с кошачью голову. Очень красивый - из множества веточек розового цвета. Веточки причудливо переплетались, образуя сложные геометрические узоры - словно шар или многогранник, составленный из пятиугольников. Брат говорил, что волна выбросила коралл к его ногам в ту самую ночь, когда он увидел дикую охоту... Впрочем, для вас это, конечно, не важно. - Напротив, сударыня! - с жаром вскричал профессор.- Вы сами не представляете, как сильно помогли своим рассказом. Его собеседница была, несомненно, удивлена и, очаровательно развеселившись, осведомилась: - Неужели вас интересовали именно эти семейные предания? Разводя руками, Лапушев сказал: дескать, она могла бы оказать большую любезность лишь в одном случае - если бы сообщила, что в соседней комнате хранится дневник Маврикия Бельгарда. Елизавета Карловна поглядела на него безумными глазами и вдруг расхохоталась.