Страница 14 из 68
Тифлис. 12 января 1917 года.
Воздушное путешествие оказалось удовольствием значительно ниже любых допустимых пределов. Огромный бомбовоз "Илья Муромец" прилетел в кавказскую столицу, сделав по пути пять посадок для заправки бензином и мелкого ремонта. За сутки аэроплан покрывал не больше тысячи верст - два перелета длительностью по четыре-пять часов. Особенно тяжелым выдался последний отрезок пути после вылета из Екатеринодара - пять сотен верст ужасной болтанки. На военный аэродром неподалеку от Тифлиса кавторанг прибыл измученный, как после трехдневного шторма в Индийском океане. Встречавший его немолодой офицер в черкеске-чохе поверх мундира, увидев позеленевшее лицо гостя, сердобольно поинтересовался: - Вам нехорошо, генацвале? - Бывало хуже, хотя и редко,- слабым голосом откликнулся Садков.- Где мои подчиненные? - В городе, с хевсуром возятся,- офицер-грузин оценивающе оглядел воздушного пассажира.- Вот что, дорогой, сначала вас нужно на ноги поставить, а потом уже про дела поговорим. Тут поблизости отличный духан имеется. Битый час полковник Мамия Каландадзе отпаивал Антона Петровича крепчайшим чаем и рассказывал последние новости. К немалому облегчению Садкова, подсудимый подпоручик Кадаги Дастуриев, благодаря вмешательству Барбашина и Лапушева, был признан невиновным. По словам Каландадзе, молодой офицер всего лишь отомстил бандиту-абреку, который тремя годами раньше вырезал всю семью Дастуриевых. Согласно законам гор, это было не преступление, а долг настоящего джигита, но некоторые люди не понимают местных обычаев, сказал полковник. Когда Садков поинтересовался колдовским дарованием Дастуриева, полковник заметно смутился и стал отвечать уклончиво. Антону Петровичу даже показалось, что батоно Мамия не решается говорить на эту тему. - Понимаете, генацвале, эти хевсуры - самый дикий народ Грузии,- сказал Каландадзе.- Живут высоко в горах, где даже весной снег по колено. Даже разговаривают не по-нашему: все слова будто наши, картвелийские, но дико звучат, словно их чеченец произносит или черкес. У них свои обычаи, понимаешь... Всякие темные обряды...- полковник экспансивно замахал руками.- В общем, "дастури" у них называют жрецов. Еще у хевсуров есть другие жрецы - всякие, понимаешь, хуци, деканози... Антон Петрович привычно задал наводящий вопрос: - Они, конечно же, служат не христианскому Богу? - Не христианскому и не мусульманскому. Их вера появилась в горах много тысячелетий назад. - Как они зовут своего бога? - Не знаю, генацвале,- Каландадзе потупился.- Хевсуры не любят выдавать своих тайн. Понимаете? Понять это было несложно. Садков прожевал последнюю лимонную дольку, запил кислоту терпким кипятком и почувствовал, что его тело избавилось от головокружения и тошноты, а руки-ноги двигаются почти нормально. - Молодец, дорогой, снова ожил,- обрадовался полковник.- Сейчас скажу духанщику, чтобы сделал хороший шашлык и подал кахетинского вина. Лучше лекарства не бывает! - Потом,- отрезал Антон Петрович.- Сначала нужно встретиться с остальными. Далеко ли ехать? - Не больше часа,- буркнул Каландадзе. Грузин явно был обижен неучтивостью гостя - от трапезы здесь отказываться не полагалось.
Коллег из Девятого отделения Антон Петрович обнаружил в гарнизонной гостинице. В комнате профессора, кроме самого Тихона Мироновича и ротмистра Барбашина, сидел молодой человек богатырского сложения с угрюмой миной на давно не бритом лице. Кадаги Дастуриев (а это был именно он) оказался колоритной личностью и внешне вполне соответствовал распространенным представлениям о диких кавказских горцах. Только что выпущенный из-под стражи подпоручик был одет в длинный кафтан, заметно отличавшийся от традиционной грузинской чохи с гозырями. Бритую голову его закрывала теплая войлочная шапочка, напоминавшая туркестанскую тюбетейку. По-русски Дастуриев говорил правильно, хоть и громыхал ужасающим акцентом. Чуть позже выяснилось, что он получил неплохое образование и, что очень понравилось Антону Петровичу, хевсур ни разу не назвал капитана второго ранга подполковником, как это делали многие армейские офицеры. Необъяснимой казалась поначалу лишь странная реакция подпоручика на появление исполняющего должность делопроизводителя. Едва разглядев в дверях Антона Петровича, хевсур изменился в лице и все время постреливал в сторону Садкова тяжелым взглядом, в коем отчетливо читались растерянность и недоумение. Словно Кадаги встретил вдруг дальнего родича. Или, быть может, очередного кровного врага... Поздоровавшись за руку с профессором и подпоручиком, Садков мрачно повернул лицо в сторону Барбашина и небрежно поднес ладонь к козырьку картуза. Привстав, ротмистр мотнул головой. Непосвященный принял бы их жестикуляцию за обычный обмен приветствиями между начальником и подчиненным, так что из присутствующих только Лапушев понял сцену правильно: Садков не простил жандарму участия в заговоре против Распутина. Стремясь поскорее преодолеть возникшую неловкость, Тихон Миронович проговорил, удивленно подняв брови: - Антон Петрович, голубчик, как вы успели так быстро? Неужели в тот же день следом за нами выехали? Ох, как ужасно работают железные дороги - наш состав по много часов на каждой станции задерживался... - Лететь на аэроплане - тоже не сахар...- Садков криво усмехнулся.Господа, должен сообщить умеренно неприятные известия. У нас появился новый противник из числа феноменов. А единственного человека, который мог бы нам помочь...- он бросил на ротмистра испепеляющий взгляд,- ...один из присутствующих месяц назад... Сразу сообразив, какого рода помощник им сейчас требуется, профессор поспешно спросил: - Вы с Бадмаевым советовались? - Естественно. Ни он сам, ни кто-либо из его учеников не пригодны для этой затеи. Нам не лекари нужны, а... Тут не вынесла душа гостеприимная полковника Каландадзе, который вскричал: - Господа, умоляю вас, отложите эти разговоры хотя бы на полчаса. Кровно обидите, если откажетесь отобедать. Садков вдруг почувствовал, что смертельно голоден, и поневоле вспомнил, как Мамия всю дорогу расхваливал искусство повара из соседнего духана. "Некоторые дела можно будет обсудить за столом",- подумал исполняющий должность делопроизводителя. При этом он, хоть и не был ясновидящим, догадывался, что посещение ресторанчика получасом не ограничится.