Королева пламени

— Странные люди, — вернувшись в строй, сказал Альтурк. — Они ищут хорошей смерти и валятся в слезах, когда им предлагают такую смерть.

За следующую неделю отряд преодолел две сотни миль и не повстречал ни единого воларского солдата, хотя наткнулся на следы боя. На дороге и вдоль нее лежало около сотни тел, большинство — мужчины, но попадались и женщины, судя по одежде, вперемешку рабы и свободные. Многие умерли, схватившись в драке, сжимая ножи либо вражеское горло, одна девушка лежала, вцепившись зубами в предплечье одетого в черное, убившего ее.

— Если так будет и дальше, вашей королеве окажется нечего завоевывать, — заметил Асторек.

— За исключением земли, — проговорил Союзник, и все вздрогнули от звука его голоса. Союзник равнодушно осмотрел место побоища и добавил: — В вашем мире единственное настоящее богатство — земля. Полагаю, ваша королева неплохо поживилась бы ею. Но, к сожалению, я не могу позволить ей этого.

— Возможно, ты заговоришь иначе, когда встретишь ее, — сказал Ваэлин.

Он перестал видеть сны. Каждую ночь теперь он ложился и проваливался в забытье — и ничего не видел до утра. В императорской темнице всегда приходили сны о Дентосе, Шерин, даже Баркусе. Тогда Ваэлин посчитал сны пыткой, заслуженным наказанием, возмещением за императорскую милость. Теперь он понял: сны — благословение. Дарена безвозвратно ушла, а ему судьба отказала даже в иллюзии, в кратком драгоценном сновидении о ней. Хотя после него намного тяжелей просыпаться и ощущать холод и пустоту подле себя, словно безжалостный топор, врезающийся в шею. О, как Ваэлин жаждал хоть раз обмануться.

— Она вспоминала о тебе, — произнес Союзник.

Стараясь не глядеть на него, Ваэлин выбрался из-под одеяла, встал. Еще не рассвело, и Союзник казался едва различимой тенью по другую сторону дымящихся углей костра.

— Ты хочешь знать, что она сказала?

— Отчего ты снова заговорил? Может, оттого, что мы приближаемся к Волару?

— Нет, меня побудила честная простая скука. С вами, примитивными, интересней день ото дня. Конечно, я оставил вам эпоху невежества, но вы умудрились сделать ее интересной. Скажи, почему ты не сохранил голову того человека? Мне кажется, она имела бы некое ритуальное значение.

— Ты и в самом деле настолько мало знаешь о нас? Ты же раздувал хаос и смуту в этом мире многие столетия. Как ты можешь быть настолько невежественным?

— Я вижу лишь глазами пойманных в безвременье за Порогом, но даже и такое видение бывает смутным, — ответил Союзник. — Смерть меняет душу, удаляет многое из того, что есть плоть души. Один философ в мое время утверждал, что душа — это всего лишь совокупность памяти, не более чем метафора.

— Очевидно, он ошибался.

— В самом деле? Тебя не удивляет, что лишь Одаренные пребывают за Порогом? Неужели лишь они благословлены душой, а прочие растворяются в небытии после смерти?

— Жизнь приучила меня терпеливо относиться к тайнам, в особенности — необъяснимым.

Союзник тихо и сердечно рассмеялся, придвинулся ближе, наклонился, теперь ясно видимый даже сквозь сумрак, пытливо посмотрел на Ваэлина.

— Объяснение этой тайны — я. Место за Порогом — не вечное царство мертвых, а плод глупости и гордыни, короста на гноящейся ране, пораженной заразой и разносящей заразу. Существовать там — значит целую вечность терпеть холод смерти, ощущать, как медленно убывает твое «я», пока не останется всего лишь бесформенное сознание, потерявшее память, но способное чувствовать и мыслить, воспринимающее только бесконечный холод.

— Но ты сохранил достаточно разума для того, чтобы терзать нас, — вставая, заметил Ваэлин. Он шагнул к Союзнику, присел на корточки и хриплым шепотом спросил: — Каков твой Дар? Что нас ожидает в Воларе?

Союзник не сразу ответил. Он оценивающе глянул на Ваэлина и задумчиво произнес:

— Она говорила, как сильно любит тебя, как ты излечил разорванное скорбью сердце. Хотя она тревожилась о женщине, которую ты любил до нее, боялась, что, когда закончится война, ты отправишься за нею. Но больше всего она боялась за вашего с нею ребенка. Она надеялась на девочку, но знала, что родится мальчик, и опасалась, что ему захочется пойти за отцовской славой…

Союзник отлетел от удара, брызнула кровь и вышибленные зубы. Ваэлин почти не ощущал кулака, превращавшего лицо Эрлина в кровавое месиво, не слышал потока страшной хулы из своего рта — и не заметил дубинки Альтурка, врезавшейся в основание черепа и отправившей его в глубокое забытье.

Но на этот раз сон пришел.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Лирна

Королева созвала совет на самой высокой башне храма, подальше от равнины, где еще дымились погребальные костры. Оттуда виднелась и темно-красная куча убитых арисаев, лишенных оружия и доспехов и оставленных гнить на берегу реки. Брат Келан было заикнулся о хоть каком-то погребальном обряде, но Лирна сурово одернула его:

— У них нет душ. Невозможно почтить то, чего не существует.

Собрав командиров на верхней площадке, королева объявила:

— Лорд Лакриль Аль-Гестиан отныне назначается владыкой битв королевской армии.

Она обвела взглядом лица, выискивая признаки недовольства, но если кто-то и оскорбился возвышением недавнего предателя, то умело затаил чувства.

«Они теперь слишком хорошо меня узнали», — подумала она со странным раздражением от их робости.

Лишь лорды Норта и Антеш выказали свое отношение. Лорд-маршал молча и устало тряхнул головой. Норта с Аль-Гестианом с подчеркнутой холодностью игнорировали друг друга. Их вражда не остыла. Шип, торчащий из искалеченной правой руки Аль-Гестиана, постоянно напоминал о нанесенной и не отмщенной обиде. А лицо владыки лучников потемнело от сдерживаемого гнева.

Лирна подумала, что вряд ли Антешу захочется следовать за человеком, устроившим бойню на переправе через Зеленоводную. Но, к счастью, для Антеша у королевы нашелся особый козырь.

— Лорд-маршал Норта примет командование Отрядом мертвых, — произнесла королева. — Королевские Кинжалы включаются в конную гвардию и поступают под командование лорда Илтиса. Владыка битв, будьте любезны, доложите о состоянии королевской армии.

— Ваше величество, наши безвозвратные потери составляют чуть более пятнадцати сотен человек. Еще у нас три сотни раненых. Помимо Королевских Кинжалов, еще три полка пострадали так сильно, что разумнее слить их в один. Однако наши потери можно считать незначительными в сравнении с вражескими. Более тридцати тысяч убито, тысяча захвачена в плен, остальные рассеялись и вряд ли способны сражаться. Граф Марвен заслуживает всемерной хвалы за такую победу.

Выслушав владыку битв, подал голос один из нильсаэльских близнецов — тот, который носил украшенный красной эмалью панцирь. Впрочем, несмотря на панцирь, Лирна все равно не различала их.

— Благороднейший отец нашего отца заслуживает того, чтобы память о нем почиталась по всему Нильсаэлю. Мы с братом лично оплатим сооружение статуи в Меншоле.

Лирна не без усилия изгнала из памяти бледное испуганное лицо плачущего Марвена, когда она обтирала влажной тканью его пылающий от горячки лоб. Марвен уж точно предпочел бы не геройствовать, а отправиться домой и страдать от несносно злоязыкой жены.

— Тысяча пленных? — переспросила Лирна.

— Именно, ваше величество. Я намеревался спросить, что вам угодно сделать с ними.

— Река глубокая, течет быстро, — заметил барон Бендерс. — Не потребуется резать так много глоток.

Командиры и советники закивали, заговорили. Только Норту перекосило от отвращения.

— Нет, им сохранят жизнь, — решила Лирна. — О раненых следует позаботиться, всех накормить. Насколько я поняла брата Холлана, большинство людей набрано в этой провинции?

— Это так, ваше величество, — подтвердил Аль-Гестиан. — Я должен заметить, что, по меркам воларских солдат, наши теперешние противники поразительно слабы. Ветеранов всего горсть, большинство войска — юноши, набранные всего пару месяцев назад.