Восточный пакт

Я смотрел гимназисту прямо в глаза, не моргая. Но боковым зрением заметил и перстень на пальце, и эмблему на рукаве — щит воздушника, третий курс. Явно совсем недавно прошел инициацию, овладев силой стихии.

Гимназист немного приостановился — потому что взгляда от него я не отрывал. Он же, глядя мне в глаза ожидал ответа. С толикой легкого беспокойства, но больше с предвкушением — так бывает, когда слабый действует под крылом сильного. И когда понимает, что может себя вести в непривычно широких рамках безнаказанности.

Догадкой сверкнуло, что именно скандал и секс стал причиной интереса. Какой гимназист-воздушник все же молодец! Он нашел всего одну короткую фразу, которая все-все-все мне сразу объяснила: теперь окружающие знают, что я Алексей Петрович Юсупов-Штейнберг, а также наверняка и то, что голую Анастасию забирали утром из моей кровати.

За несколько кратких мгновений в мыслях промелькнула пара вариантов нейтральных ответов и возможных действий. Но кто-то сумрачный и темный шепнул, что хорошего исхода для меня не будет. Смех оружие часто сильнее огнестрельного, и если я сейчас не сделаю то же, что совсем недавно сотворила на площадке Анастасия, мне будет только хуже. Причем времени на раздумья не оставалось — еще миг, и белобрысый гимназист насмешливо пожмет плечами, развернется и уйдет, удовлетворившись результатом. Вероятно, найдет еще пару шутеек уже только для друзей, оставив меня обтекать.

— Прости, ты что-то сказал? — сморгнул я, нацепив на лицо приветливо-наивное выражение.

Вопросом поставил гимназиста в тупик. Парень явно ожидал от меня смущения, но никак не подобной реакции.

— Я… — едва-едва замялся белесый воздушник. Мне же этого хватило, чтобы перехватить инициативу.

— Что ты? Сопли не жуй, скажи нормально, — негромко, но уверенно произнес я.

Лицо воздушника моментально покраснело, прием так сильно, что белесые брови стали видны гораздо лучше.

— Тебя манерам не…

— Сколько видел в жизни одаренных, но таких альтернативных в первый раз, — уже повысил я голос, нагло перебивая. — Сформулируешь мысль, приходи снова. Давай, до свидания! — помахал я рукой небрежно, словно крошки стряхивая. И показательно потеряв на краткий миг интерес, снова вскинулся, не давая гимназисту что-то сказать. Окинув его брезгливым взглядом, я произнес, чтоб уж наверняка: — Хамло… Господи, что за страшный век, какое вокруг быдло, — на фоне эха прошедшей лекции фон Колера смиренно и очень-очень тихо добавил я, возведя очи к небу. Сказал не для всех, но не настолько тихо, чтобы гимназист-воздушник не услышал.

Неприкрытое хамство вообще выглядит оскорбительно. А если хамить, при этом на голубом глазу еще и нагло обвиняя в этом оппонента, то это сверх оскорбительно-обидно. Но у меня не было другого выбора — из двух зол, как правило, выбирают меньшее, а иного варианта сохранить хоть как-то лицо и не стать объектом всеобщего смеха я просто за столь короткий срок не нашел.

Гимназист не выдержал. Фразу он еще не сформулировал, но сделал шаг ближе ко мне, глядя со злостью и сжав кулаки. Явно на дуэль хочет вызвать.

— Да иди уже, — снова небрежно махнул я рукой. — По средам не подаю.

Вот так вот дружище — мысленно я даже пожалел совсем немного паренька. Нашел с кем связываться — я вежливости в колпинских утренних электричках учился.

Несмотря на напряжение момента и всеобщее, направленное на меня усиливающееся внимание, я смог сохранить спокойствие и вернуться к экрану ассистанта. Даже не поменял непринужденную позу, так что по виду получалось, что гимназист-третьекурсник передо мной отчитался, а теперь стоит в ожидании. Ему это очень не понравилось, и он совершил ошибку, которую я ждал: парень резко шагнул вперед, и попробовал заставить меня встать.

Воздушник схватил меня за плечо и собрался рывком дернуть, но я уже вставал сам, словно распрямившаяся тугая пружина. Ускорившись и входя в скольжение, я вбил кулак ему под ребра — селезенку точно порвал. Добавил левой, апперкотом, но сверкнула яркая вспышка и кулак пронзило острой болью — с запозданием сработала защита гимназиста. Глаза его ярко вспыхнули магическим светом, он попытался разогнуться, но я ударил еще раз. Причем сделал это интуитивно — хлестко, кошачьей лапой, целясь в глаза.

Кисть в момент удара окутало едва заметной серой пеленой, формирующейся из лоскутов завихрений мрака. Словно в замедленной съемке я наблюдал, как мои пальцы вскрывают и рвут слой защиты на лице воздушника, словно когти толстую полиэтиленовую пленку. Вдруг, почти ослепляя на миг, сверкнуло еще раз; со звонким лопнувшим звуком взвихрилась хрустальным водопадом разбитая защита, а воздушник истошно закричал. Из его лопнувших бровей хлынула кровь, заливая лицо. Он зажмурился, но в рефлекторной попытке защититься вскинул правую руку, кисть которой обуял серый вихрь сияния.

Перехватив юного воздушного мага, я рывком его бросил, укладывая ничком на скамейку. Правая рука парня легла как надо, вдоль двух деревянных перекладин. Мне оставалось только прыгнуть и пяткой вбить ее в зазор рукой. Гимназист закричал — расстояние между перекладинами скамейки было нешироким, так что сломанные кости и содранная до мяса кожа гарантированы. Опасаясь применения магии, я добавил ему еще раз, ногой в затылок, успокаивая. Затих вроде — прислушался я на миг в полнейшей тишине, и спрыгнул со скамейки на землю. Звучно хрустнул гравий под ногами, кто-то громко выдохнул.

Если сейчас развернусь и попробую уйти, мне может прилететь — понял я, глядя в глаза собравшимся гимназистам. Компания, в которой был воздушник, молчаливо напряглась, но пока все замерли в ожидании. Остальные гимназисты вокруг смотрели с восторженным интересом. Все получили желаемое зрелище, пусть и унижения физического, а не морального — как было сказано в первоначальной программке. Пусть не московское Динамо, а ереванский Арарат, и не выиграли, а проиграли — но все равно интересно же.

— Как его зовут? — поинтересовался я безадресно.

— Антон Аверьянов, — ответила одна из девушек поодаль, сидевшая на траве по-турецки скрестив ноги.

— Какой Антон Аверьянов неуклюжий, — произнес я с искренним сочувствием. — Это же надо так неудачно поскользнуться и упасть, ц-ц-ц… — с сожаление покачав головой, я открыл ассистант и активировал сигнал вызова помощи целителей в меню. Добавил пометку срочности, закрыл проекцию экрана и еще раз оглядел присутствующих.

— Господин Антон Аверьянов думал, что выполняя роль шакала-подпевалы, он защищен, — заговорил я ровным голосом. — Но он ошибся. Так иногда бывает. Если еще кто-то захочет пошутить надо мной по чужой указке, присылайте сразу вызов на дуэль, дешевле будет. Или будете также лежать обмочившись от боли и страха.

Штаны у него сухие, кстати. Но мог же я ошибиться, верно?

Повернувшись к нелепо раскоряченному, вбитому в скамью воздушнику, я поднял его левую руку. Ухоженная белая кисть, которая не знала тяжелой работы. Кольцо на пальце, с пустым серебряным щитом. Сразу снять не получилось, пришлось резко дернуть — не по размеру, маловато. Хотя может гимназист пил-гулял вчера, и до сих пор отекший ходит.

Пока снимал перстень, Аверьянов понемногу приходил в себя — начал мычать и пытаться шевелиться. Подумав немного, я сломал ему безымянный палец, с которого только что снял кольцо.

— Эй, уважаемый, — похлопал я взвывшего гимназиста, который от боли окончательно пришел в себя. — За перстнем своим хозяина пришлешь, который тебе команду дал в мою сторону полаять. Пока ребят, не болейте, — выпрямился я, и оглядев собравшихся рядом юношей и девушек, развернулся.

Уходя, чувствовал на себе жгущие взгляды спутников воздушника. И понимал, что сейчас иду по краю — со всеми не факт, что справлюсь. Но первого, кто решился бы взять на себя ответственность и нарушить правила гимназии не нашлось. Ушел я беспрепятственно. Пришлось только в сторонку отойти почти сразу, когда по неширокой дорожке пробежало сразу три гимназистки-целительницы.