Игра в «Потрошителя»

В этом сельском доме с толстыми стенами цвета тыквы и с полами из цветной керамической плитки Алан обрел покой тихой обители: спал без снотворного, мог на досуге все как следует обдумать, вместо того чтобы перескакивать с мысли на мысль в пустом бесконечном кружении. Сидя в плетеном кресле на крытой веранде, устремив взгляд на круглые холмы и бесконечные виноградники, с бокалом в руке и собакой у ног, принадлежавшей служанке Марии, Алан Келлер принял самое важное в своей жизни решение, которое уже несколько недель изводило его наяву и являлось во сне, в то время как доводы рассудка вступали в борьбу с чувствами. Раз за разом он набирал номер Индианы, но не получал ответа и решил, что она опять потеряла мобильник, в третий раз за последние полгода. Он допил бокал и предупредил Марию, что едет в город.

_____

Через час и двадцать минут Келлер оставил «лексус» на подземной стоянке у Юнион-сквер и прошел полквартала до ювелирного магазина «Булгари». Он не видел толку в большинстве драгоценностей: на них тратишь уйму денег, их нужно хранить в сейфе, они старят женщину, которая их носит. Женевьева ван Хут покупала драгоценности, вкладывая в них деньги, полагая, что во время следующего мирового катаклизма только бриллианты и золото останутся в цене, но редко носила их; они хранились под сводами швейцарского банка, а эта светская дама украшала себя репликами из бижутерии. Однажды Алан Келлер на Манхэттене зашел вместе с ней в магазин «Булгари» на Пятой авеню и имел случай оценить дизайн, смелое сочетание камней, качество работы, однако он никогда не бывал в филиале фирмы в Сан-Франциско. Охранник, научившийся с первого взгляда определять статус клиента, приветствовал его, несмотря на потрепанный вид и грубые башмаки, покрытые коркой грязи. Его обслужила женщина в черном, седая, профессионально накрашенная.

— Мне нужно незабываемое кольцо, — попросил Келлер, даже не глядя на то, что было выставлено в витринах.

— С бриллиантом?

— Никаких бриллиантов. Она думает, что цена бриллиантов — африканская кровь.

— Все наши бриллианты сертифицированы.

— Попробуйте объяснить это ей, — вздохнул Келлер.

Продавщица, как и охранник, быстро оценила благосостояние клиента, попросила минутку подождать и исчезла за дверью, откуда вышла через пару минут с черным подносом, покрытым белым шелком, где покоилось овальное кольцо, изысканное в своей простоте, напомнившее Келлеру скромные украшения Римской империи.

— Это кольцо — из старинной коллекции, вы не найдете ничего подобного в коллекциях последних лет. Бразильский аквамарин, огранка кабошон, необычная для такого камня, в оправе из матового золота, проба двадцать четыре карата. Разумеется, сэр, у нас есть более дорогие камни, но, как мне кажется, этот — самый незабываемый из всех, какие я могу вам предложить, — сказала продавщица.

Келлер понял, что сейчас он совершит непростительное сумасбродство, нечто такое, за что брат Марк попросту распнет его, но как только его взгляд коллекционера остановился на изящной вещице, он уже ни на что другое не хотел смотреть. Одну из картин Ботеро уже почти продали в Нью-Йорке, это могло бы покрыть часть долгов, но Келлер решил, что у сердца есть свои права.

— Вы правы, оно незабываемо. Я его беру, хотя это кольцо слишком дорогое для такого разорившегося плейбоя, как я, и слишком утонченное для такой женщины, как она, которая не отличит «Булгари» от дешевой побрякушки.

— Вы можете его купить в рассрочку…

— Мне оно нужно сегодня. Для этого существуют кредитные карточки, — улыбнулся Келлер своей самой теплой улыбкой.

Время у него было, поймать такси оказалось практически невозможно, и Келлер пошел пешком до Норт-Бич: прохладный ветерок дул ему в лицо, а душа ликовала. Он вошел в кафе «Россини», молясь, чтобы не попасть на смену Дэнни Д’Анджело, но тот встретил Келлера на пороге с преувеличенными любезностями и многословными извинениями за тот инцидент, когда его вырвало в «лексусе».

— Забудь, Дэнни, это было в прошлом году, — проговорил Алан, стараясь высвободиться из объятий.

— Просите что хотите, мистер Келлер, все за мой счет, — громогласно объявил Дэнни. — Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы для меня сделали.

— Сможешь, Дэнни, и прямо сейчас. Вырвись отсюда на пять минут и позови Индиану. Думаю, она потеряла мобильник. Скажи, что она здесь нужна, только не говори, что мне.

Дэнни, человек незлопамятный, простил Индиане переполох в клубе «Нарцисс», тем более что через два дня она притащила Райана Миллера и тот попросил прощения за то, что испортил Дэнни триумф. Простил он и спецназовца, хотя, пользуясь случаем, сообщил ему, что гомофобией обычно прикрывается тот, кто боится признать гомосексуальность в себе самом, и что в товариществе солдат содержится весь спектр эротических коннотаций: они живут в тесноте, в постоянном физическом контакте, их соединяют узы верности и любви, а также возвеличение мужского начала, которое заставляет исключать женщин. В других обстоятельствах Миллер как следует отлупил бы его за такие сомнения в его мужественности, но безропотно принял выговор: тело ныло после драки в клубе, а дух смирился после собрания Анонимных алкоголиков.

Д’Анджело с видом заговорщика отправился в Холистическую клинику и вскоре вернулся, сообщив Келлеру, что Индиана придет, как только закончит последний сеанс. Принес ему кофе по-ирландски и монументальный сэндвич, которого он не просил, однако впился в него зубами, внезапно ощутив голод. Через двадцать минут Алан Келлер увидел, как Индиана переходит через улицу, с волосами, завязанными в хвост, в белом халате и шлепанцах, и сила чувства приковала его к стулу. Индиана показалась ему гораздо красивее, чем он помнил: розовая, сияющая, осененная дыханием ранней весны. Войдя в кафе и увидев Келлера, она заколебалась, чуть не повернула назад, но Дэнни схватил ее за руку и подвел к столику Алана, который к тому времени смог подняться на ноги. Дэнни заставил Индиану сесть, а сам отошел на достаточное расстояние, чтобы пара чувствовала себя свободно, но не настолько далеко, чтобы не слышать, о чем они говорят.

— Как ты, Алан? Похудел, — отметила она безразличным тоном.

— Я был болен, но теперь чувствую себя отлично, как никогда.

В этот момент Гэри Брунсвик, последний пациент во вторник, вошел в кафе следом за Индианой, намереваясь пригласить ее на обед, но, увидев ее с другим мужчиной, остановился в растерянности. Дэнни, воспользовавшись его колебанием, подтолкнул Брунсвика к другому столику и доверительно прошептал, что лучше этих двоих оставить в покое, ведь очевидно, что у них — любовное свидание.

— Что я могу для тебя сделать? — спросила Индиана у Келлера.

— Очень многое. Например, можешь изменить мою жизнь. Изменить меня, вывернуть наизнанку, как носок.

Индиана глядела на него искоса, с подозрением, а он искал коробочку от Булгари, которая как-то затерялась в карманах; наконец нашел и положил перед возлюбленной, неловкий, как школьник.

— Ты выйдешь за бедного старика, Инди? — пробормотал он, не узнавая собственного голоса, и стал рассказывать о последних событиях, бурно, взахлеб: он счастлив, что все потерял, хотя это преувеличение, у него осталось достаточно, голодать не придется, но он проходит через самый серьезный в жизни кризис; ведь говорят же китайцы, что кризис — это опасность плюс новая возможность; для него это великая возможность начать все снова, вместе с ней, его единственной любовью: почему он медлил, почему не понял всю силу любви, едва встретившись с ней? Он был дураком, так больше не может продолжаться, он сыт по горло своим существованием и самим собой, своим эгоизмом и осторожностью. Он изменится, он это обещает, но ему нужна ее помощь, он ничего не добьется в одиночку, оба они четыре года потратили на эту связь, как же можно разрушить ее из-за недоразумения. Келлер заговорил о домике в Санта-Элене, который они купят, поблизости от горячих источников Калистоги, идеальное место для ее ароматерапии; они будут вести идиллическую жизнь, разводить собак, ведь это логичнее, чем разводить лошадей. И все изливал ей душу, и искушал тем, что они станут делать вместе, и просил прощения, и умолял: выходи за меня замуж, прямо завтра выходи.