Игра в «Потрошителя»

Аманда ждала его, одетая в саронг, кое-как обернутый вокруг тела, и в резиновых шлепках. Когда Боб ей намекнул, что идет дождь, девочка намотала на шею шарф, а на голову натянула боливийскую шапочку, двумя разноцветными косичками закрывавшую уши. Девочка сунула Спаси-Тунца в гватемальскую торбу, подарок Элсы Домингес: там она всегда перевозила кошку. Киска вела себя великолепно: часами лежала, свернувшись клубочком, и не шалила в местах, где это не дозволялось. В кафе «Россини» все, кроме хозяина, знали, кто лежит в торбе, но Дэнни Д’Анджело предупредил, что тот, кто выдаст Спаси-Тунца, будет иметь дело с ним. Официант их принял восторженно, как обычно не спрашивая, что им принести, потому что они всегда брали одно и то же — омлет с сыром и кофе для инспектора, набор пирожных и большую чашку горячего шоколада со взбитыми сливками для его дочки. Дэнни принес заказ и посетовал, что некогда поговорить: как всегда по выходным, в кафе было полно народу, даже на улице выстроилась очередь ожидающих столика.

— Папа, дед видел отчет о вскрытии Ричарда Эштона. Ты ничего мне не сказал о свастике. Тебе известно что-нибудь еще об этом деле, кроме того, что ты мне уже поведал?

— Успокойся, дочка: прелести Айани никак не повлияли на мой нюх полицейского, хотя ты этого и боялась. Айани возглавляет список подозреваемых. Мы подробно допросили ее, а также всю домашнюю прислугу. А вот и новость: обнаружились пропавшие носки.

— Что ты говоришь!

— Да, причем самым необычным образом. Представь себе: миссис Эштон получила по почте пакет, где была книга и носки ее мужа. Пакет на почте прошел через множество рук, а на содержимом нет отпечатков пальцев: либо посылку отправляли в перчатках, либо все было тщательно протерто.

— Что за книга? — спросила девочка.

— Роман «Степной волк», его написал немецкоязычный швейцарский писатель Герман Гессе. Это классика, книга была опубликована в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, еще до прихода нацистов к власти. Психолог из нашего департамента изучает ее, ищет какой-то ключ, подсказку. Иначе зачем ее послали Айани?

— Ты не думаешь, что все три преступления мог совершить один человек?

— Какие преступления ты имеешь в виду?

— Папа, единственные интересные преступления, которыми мы располагаем: Стейтон, супруги Константе и Эштон.

— Что ты такое говоришь, детка! Между ними нет ничего общего.

— Все три убийства произошли в Сан-Франциско.

— Это еще ничего не значит. Серийные убийцы выбирают жертв одного типа, обычно имеют сексуальную мотивацию и действуют одинаково. Жертвы этих преступлений совершенно разные, способ действия отличается, и орудие убийства не одно и то же. Весь департамент работает над этими делами.

— По отдельности? Кто-нибудь должен свести их воедино.

— Я свожу. Но эти дела не связаны между собой, Аманда.

— Послушай меня, папа: не упускай из виду возможность того, что здесь орудует серийный убийца. Такие преступления встречаются нечасто.

— Тут ты права. Большинство убийств, которые нам приходится расследовать, — разборки между преступными группировками, драки, наркотики. Последний серийный убийца в здешних местах — Джозеф Нассо, его обвиняют в том, что он убивал женщин между тысяча девятьсот семьдесят седьмым и девяносто четвертым годами. Ему семьдесят шесть лет, его будут судить в графстве Марин.

— Да, в моем архиве это есть. Нассо отказался от адвоката, будет защищать себя сам. Он не раскаивается в том, что совершил, даже гордится этим, — сказала Аманда. — Если и наши убийства совершил один и тот же человек, думаю, он тоже этим гордится и оставляет знаки, или подсказки, чтобы пометить свою территорию.

— Так в учебнике написано? — усмехнулся инспектор.

— Погоди-ка, это у меня здесь. — Аманда поводила пальцем по мобильнику. — Вот послушай: в большинстве случаев серийные убийцы в Соединенных Штатах — белые, от двадцати пяти до тридцати лет, хотя бывают и представители других рас; принадлежат к среднему или низшему классу, действуют в одиночку, ищут психологического удовлетворения, в детстве страдали от отсутствия заботы, сексуального насилия или эмоционального давления, имели проблемы с законом: кражи, вандализм. Они — пироманы и садисты, мучают животных. У них низкая самооценка, отсутствует эмпатия по отношению к жертвам, то есть они — психопаты. Иногда это безумцы, страдающие галлюцинациями, они верят, будто Бог или дьявол повелевает им уничтожать гомосексуалистов, проституток, людей другой расы или религии. Сексуальная мотивация, которую ты упомянул, включает причинение страданий и увечий жертве — это им доставляет удовольствие. Например, Джеффри Дамер пытался превратить трупы убитых им мужчин и мальчиков в зомби, буравил им череп, обливал кислотой, даже практиковал каннибализм, чтобы…

— Хватит, Аманда! — вскричал Боб Мартин, побледнев.

— Еще одна деталь, папа…

— Нет! Я все это знаю, нам об этом рассказывали в академии, но тебе о таком не пристало говорить.

— Пожалуйста, послушай. Есть одна деталь, которая выбивается из общего ряда. У большинства серийных убийц низкий умственный коэффициент, они малообразованны. А я думаю, что в нашем случае действует человек блестящих способностей.

— Причем это может быть и женщина, хотя и с меньшей вероятностью, — проговорил Боб Мартин.

— Вот именно: моя крестная.

— Селеста? — изумился отец.

— Чтобы сбылось пророчество, чтобы доказать, что звезды не ошибаются, — подмигнула девочка.

Главный инспектор надеялся, что тяга дочери к преступлениям скоро пройдет: ведь прошло же увлечение драконами, застенками и вампирами. В этом уверяла и психолог Флоренс Леви, которая наблюдала Аманду в детстве: Боб Мартин только что консультировался с ней по телефону. Это, полагала она, всего лишь очередное проявление ненасытного любопытства девочки, еще одна интеллектуальная игра. Как отца, его беспокоило это новое времяпрепровождение Аманды, но как детектив он лучше, чем кто бы то ни было, понимал, как завораживают преступление и наказание.

Индиана считала, что нет ни «доброго», ни «злого»: зло — искажение естественной доброты, порожденное больной душой. Для нее судебная система представляла собой форму коллективной мести, с помощью которой общество карает преступников, заточая их в тюрьмы и выбрасывая ключ, вместо того чтобы попытаться этих людей спасти, хотя и признавала с неохотой, что бывают неисправимые преступники и таких лучше держать взаперти, чтобы они не причинили вреда окружающим. Наивность бывшей жены бесила инспектора. По идее, ему не было дела до благоглупостей, какие она изрекала, но этими нелепицами она забивала голову Аманде и не защищала ее должным образом, даже не принимала минимальных мер предосторожности, как всякая нормальная мать. Индиана оставалась той же романтической девочкой, которая влюбилась в него в пятнадцать лет. Оба они были сопляками, когда родилась Аманда, но с тех пор он достиг зрелости, приобрел опыт, закалился, стал мужчиной, в некотором роде достойным восхищения, как говаривала Петра Хорр на третьем бокале пива; Индиана, напротив, так и застыла в состоянии вечной юности.

В моей профессии мне приходится видеть ужасные вещи, думал он, какие иллюзии могу я питать относительно человеческих существ, они способны на худшие зверства, мало приличных людей в этом пакостном мире, не зря тюрьмы набиты битком, хотя верно и то, что в тюрьму попадают бедняки, наркоманы, алкоголики и мелкие воришки, в то время как главари мафии, спекулянты, коррумпированные чиновники, то есть сливки преступного мира, попадаются редко. Зачем обманывать себя, но я все равно должен делать свою работу; иные злодейства переворачивают душу — педофилия, детская проституция, торговля людьми, не говоря уж о домашнем насилии, так и хочется свершить правосудие собственными руками. Сколько я повидал женщин, убитых любовниками или мужьями! Сколько детишек, избитых, изнасилованных, брошенных на произвол судьбы! С каждым годом на улицах Сан-Франциско все менее безопасно. Частные тюрьмы — самое выгодное в Калифорнии вложение капитала, а преступность растет. Для Индианы это неопровержимое доказательство непригодности всей системы: но какова альтернатива? Без закона и порядка в обществе воцарится террор. Страх. В страхе — корень насилия. Полагаю, есть существа, достигшие высшего просветления, как далай-лама, и они уже ничего не боятся, но я не знаю таких, я считаю, что жить без страха глупо, это верх безрассудства. Я не говорю, что далай-лама глуп, разумеется, — у святого монаха есть какие-то основания всегда и всюду улыбаться, — но я, отец, полицейский, полностью отдаю себе отчет в том, что мир полон насилия, извращений, порока, и должен подготовить к этому дочь. Как сделать это, не разрушив ее невинности?