Игра в «Потрошителя»

— Я так понимаю, что вы с Эштоном познакомились в Нью-Йорке, в декабре две тысячи десятого года, и через месяц поженились. У него это был третий брак, но вы выходили замуж впервые. Что подвигло вас к тому, чтобы совершить такой шаг — ведь вы мало знали этого человека? — спросил Боб Мартин.

— Его ум. Эштон был выдающимся человеком, инспектор, вам это всякий скажет. На следующий день после знакомства он пригласил меня обедать, и мы целых четыре часа были поглощены беседой. Ричард хотел, чтобы мы вместе написали книгу.

— Книгу о чем?

— О женском обрезании; мне предстояло изложить собственный случай и взять интервью у других потерпевших, особенно в Африке. Он собирался проанализировать физические и психологические последствия такой практики, от которой страдают сто сорок миллионов женщин в мире и которая накладывает отпечаток на всю их жизнь.

— Вам удалось ее написать?

— Нет. Мы как раз составляли план и собирали материалы, когда… когда Ричард умер, — проговорила Айани.

— Понятно. Если оставить в стороне книгу, были, должно быть, у доктора Эштона какие-то еще черты, которые вас привлекли, заставили влюбиться, — заметил Боб Мартин.

— Влюбиться? Будем реалистами, инспектор: я не из тех женщин, которые поддаются эмоциям. Романтические страсти хороши в кино, а не в жизни таких людей, как я. Я родилась в деревне, в глинобитной хижине, в детстве таскала воду и пасла коз. В восемь лет омерзительная старуха искалечила меня, я чуть не умерла от кровотечения и инфекции. В десять лет отец начал подыскивать мне мужа среди своих ровесников. Я была избавлена от жизни, полной труда и нищеты, какой живут мои сестры, только потому, что один американский фотограф заметил меня и заплатил отцу, чтобы тот отпустил меня в Соединенные Штаты. Я мыслю здраво, у меня нет иллюзий относительно мира, человечества или моей собственной судьбы; тем более относительно любви. Я вышла за Ричарда ради денег.

Это признание поразило Боба Мартина в самое сердце. Жаль, что Петра Хорр оказалась права.

— Повторяю, инспектор: я вышла замуж за Ричарда ради обеспеченной жизни и уверенности в будущем.

— Когда доктор Эштон составил завещание?

— За день до свадьбы. По совету моего адвоката я поставила ему такое условие. В контракте значится, что после его смерти я наследую все состояние, но в случае развода получаю только пятьдесят тысяч долларов. Для Ричарда такая сумма была безделицей.

В кармане у инспектора лежал перечень имущества Ричарда Эштона, который Петра ему вручила: особняк на Пасифик-хейтс, квартира в Париже, пятикомнатное бунгало на лыжном курорте в Колорадо, три автомобиля, яхта шестнадцати метров в длину, многомиллионные вклады и авторские права на книги — они приносили скромный, но постоянный доход, поскольку представляли собой пособия, изучение которых было в психиатрии обязательным. Кроме того, Эштон застраховал свою жизнь на сумму в миллион долларов в пользу Айани. Дети от предыдущих браков Ричарда Эштона получали по символической сумме в тысячу долларов, и даже если бы стали оспаривать завещание, не добились бы ничего. Естественно, завещание утратило бы силу, если бы им удалось доказать, что в гибели их отца виновна Айани.

— Коротко говоря, инспектор, остаться вдовой — лучшее, что могло со мной случиться, но я не убивала мужа. Как вам известно, я не могу взять ни единого доллара из наследства, которое мне причитается, пока вы не найдете убийцу, — заключила Айани.

Пятница, 20 января

Блейк Джексон так организовал график своей работы в аптеке, чтобы освобождаться по пятницам во второй половине дня и к трем часам, когда в интернате заканчивалась учебная неделя, заезжать за внучкой. Он отвозил Аманду к себе домой или к Бобу Мартину в порядке строгой очередности, и поскольку эти выходные выпали ему, впереди было целых два дня приятного, дружеского досуга — достаточно времени, чтобы наиграться в «Потрошителя». Блейк Джексон разглядел Аманду в толпе учениц, выходящих из колледжа: растрепанная, она волокла свои пожитки, высматривая деда с жадностью и тревогой, которые всегда трогали его сердце. Когда Аманда была помоложе, он норовил куда-нибудь спрятаться, только чтобы увидеть, с каким великим облегчением улыбается внучка, обнаружив его. Он даже думать не хотел, во что превратится его жизнь, когда этот птенчик вылетит из гнезда. Аманда поцеловала деда, и они вдвоем загрузили в багажник сумку с грязным бельем, рюкзак, книги и скрипку.

— Я придумала, какую книгу тебе надо написать, — сказала внучка.

— Какую?

— Детектив. Выбери любое дело из тех, какие мы сейчас расследуем, немного преувеличь, добавь кровавых подробностей, немного секса, побольше пыток и погонь. Я помогу тебе.

— Нужен герой. Кто у меня будет сыщиком?

— Я, — ответила Аманда.

Дома уже ждали Элса Домингес, которая принесла тушеного цыпленка, и Индиана. Она стирала полотенца и простыни из своего лечебного кабинета в старенькой отцовской машине, а не в автоматической прачечной, расположенной в подвале Холистической клиники, как то делали другие целители. Четыре года назад, когда Аманда поступила в среднюю школу и стала жить в интернате, Элса решила сократить рабочие часы и приходила лишь два раза в месяц делать уборку, но частенько просто навещала Блейка Джексона. Добрая женщина ненавязчиво оставляла в холодильнике пластиковые контейнеры с его любимыми блюдами, напоминала по телефону, что пора подстричься, вынести мусор и поменять простыни: такие мелочи ни Индиане, ни Аманде не приходили в голову.

Когда являлась Селеста Роко, Блейк Джексон запирался в туалете и звонил Элсе, взывая о помощи, трепеща при одной мысли о том, чтобы остаться наедине с пифией: вскоре после того, как аптекарь овдовел, она объявила, что их астральные карты совместимы на диво и, раз они оба одиноки и свободны, не худо было бы сойтись. В таких случаях Элса прибегала со всех ног, готовила чай, усаживалась в гостиной рядом с Блейком и сидела там до тех пор, пока Селеста, признав поражение, не уходила, напоследок хлопнув дверью.

Элсе исполнилось сорок шесть лет, но ей можно было дать и все шестьдесят, она страдала от хронических болей в спине, у нее был артрит и варикозное расширение вен, однако хорошее настроение не покидало ее, она вечно напевала вполголоса церковные гимны. Никто никогда не видел ее без блузки или футболки с длинным рукавом: руки ее были иссечены ударами мачете, полученными в тот день, когда солдаты убили ее мужа и двоих братьев; остались шрамы, которые Элса стеснялась показывать. В двадцать три года она в одиночку добралась до Калифорнии, оставив четверых маленьких детей у родственников в приграничном гватемальском селении; работала от зари до зари, чтобы содержать их, а потом перевезла к себе одного за другим: ехала по ночам на крышах вагонов, пересекала Мексику на грузовиках, тайными тропами, рискуя жизнью, переходила через границу, убежденная в том, что, как ни тяжела доля нелегального иммигранта, на родине еще хуже. Старший сын вступил в армию в надежде сделать карьеру и получить гражданство США: уже в третий раз он попал в Ирак и Афганистан и два года не видался с родными, но, судя по кратким разговорам по телефону, солдатская жизнь его вполне устраивала. У дочек, Алисии и Ноэми, проявилась деловая жилка, они как-то изловчились получить разрешение на работу; Элса не сомневалась, что девочки продвинутся и в будущем, когда прекратятся гонения на нелегальных иммигрантов, получат вид на жительство. Алисия и Ноэми руководили группой женщин из Латинской Америки, нелегалок: обряженные в розовые комбинезоны, они делали уборку в домах. Сестры их развозили по адресам на грузовичках, тоже розовых, с ошеломительной надписью «Атомные Золушки».

Аманда выгрузила вещи в вестибюле, поцеловала мать и Элсу, которая ее называла «мой ангелочек» и баловала безмерно, наверстывая упущенное: своих детей, когда они были маленькими, гватемалка баловать не могла. Пока Индиана и Элса складывали высушенное белье, Аманда расположилась на кухне и начала партию в шахматы, вслепую, с дедом, который сидел в гостиной перед доской.