Страница 16 из 95
Внутри было полно молодежи: кто плясал под оглушительно грохочущую музыку, кто пил, кто валялся на лестнице, среди пивных банок и винных бутылок, которые катались по ступенькам. Никаких тебе лазерных лучей и психоделической цветомузыки: пустой дом, без мебели, только в зале какие-то ящики; воздух густой, будто картофельное пюре; от дыма не продохнуть, всюду витает отвратительный запах краски, марихуаны и отбросов. Аманда остановилась в страхе, не в силах двинуться дальше, но Клайв прижал ее к себе и затрясся в ритме неистовой музыки, увлекая девочку в зал, где каждый танцевал как мог, затерянный в собственном мире. Кто-то протянул ей бумажный стаканчик — коктейль с ананасовым соком, и Аманда, у которой пересохло в горле, прикончила его в три глотка. Страх душил ее, стены сдавливали: так уже бывало в детстве, когда она пряталась в самодельном шатре, убегая от безмерных опасностей мира, от ранящего присутствия человеческих существ, от гнетущих запахов и оглушающих звуков.
Клайв стал целовать ее в шею, подбираясь к губам, и Аманда в ответ треснула его мобильником по лицу, чуть не сломав ему нос; однако это его не остановило. В отчаянии Аманда вывернулась из рук, которые шарили в вырезе футболки и под короткой юбкой, а затем стала пробиваться сквозь толпу. Ее, которая могла вынести прикосновения только самых родных людей и некоторых животных, толкали, давили, куда-то влекли чужие тела. Аманда кричала, кричала и кричала, но в грохоте музыки никто ее не слышал. Она опускалась на дно морское, без дыхания, без голоса: умирала.
Аманда, похвалявшаяся тем, что ей не нужны часы: она и так всегда знает, который час, теперь не могла бы сказать, сколько времени провела она в этом доме. Не помнила она также, довелось ли ей в течение ночи снова столкнуться с Синтией и Клайвом; знать не знала, каким образом удалось пробиться сквозь толпу и укрыться среди ящиков, на которых расставили музыкальную аппаратуру. Там провела она целую вечность, скорчившись, сложившись в сотню раз, наподобие циркового гимнаста, объятая невольной дрожью, сомкнув веки и заткнув пальцами уши. Ей и в голову не пришло выбежать на улицу, позвать на помощь деда или позвонить родителям.
В какой-то момент завыли сирены, полиция окружила участок и ворвалась в дом, но к тому времени Аманда настолько погрузилась в себя, что лишь через несколько минут заметила, что веселый гомон голосов и грохот музыки сменились свистками, командами и грозными окриками. Она рискнула открыть глаза и чуть-чуть высунуть голову из-за ящиков: увидела, как лучи фонарей прорезают тьму, и мимо шли люди, которых гнали полицейские в униформе. Некоторые пытались удрать, но большинство подчинилось приказу покинуть дом и выстроиться на улице, где молодняк обыскали на предмет оружия или наркотиков и приступили к допросу, отведя несовершеннолетних в сторонку. Все рассказывали одну и ту же историю: каждый получил приглашение по электронной почте или в «Фейсбуке» какого-то друга; никто не знает, чей это дом; понятия не имел, что он стоит пустой и выставлен на продажу; никто не может объяснить, каким образом дверь оказалась открыта.
Девочка сидела молча в своем укрытии; за ящики никто не заглянул, хотя двое или трое полицейских обыскали дом сверху донизу, открывая двери и заглядывая во все углы, дабы убедиться, что все вышли наружу. Мало-помалу в доме все стихло — только с улицы доносились шум и голоса; тогда Аманда заново обрела способность думать. В тишине, без угрожающего натиска толпы девочка ощущала, как расступаются стены и с каждой минутой все легче дышать. Она решила дождаться, пока все уйдут, а потом выйти из укрытия, но в этот момент послышался властный голос: офицер полиции отдал приказ запереть дом и выставить пост, пока не явится техник, чтобы заново подключить сигнализацию.
Через полтора часа полиция арестовала наркоманов, разогнала всех прочих, предварительно записав их данные, а несовершеннолетних забрала в участок, где они должны были дожидаться родителей. Тем временем служащий охранной фирмы крепко-накрепко запер двери и окна, поставил сигнализацию и детектор движения. Аманду заточили в пустом и темном особняке, откуда не выветрилась еще тошнотворная вонь попойки; девочка не могла сдвинуться с места или попытаться открыть окно: тотчас же сработает сигнал тревоги. Теперь, когда вмешалась полиция, ситуация казалась безвыходной: Аманда не могла прибегнуть ни к матери, ведь у той не было машины, чтобы ехать в такую даль; ни к отцу, который из-за идиотизма дочки не оберется стыда перед коллегами; ни тем более к деду: тот никогда ей не простит, что она отправилась в такое место, не предупредив его. Одно только имя всплыло в памяти, единственный человек, который поможет ей, не задавая вопросов. Аманда набрала номер, потом еще раз, еще и еще, пока телефон не разрядился, но слышала только голос автоответчика. Найди меня, найди, найди. Потом Аманда снова свернулась среди ящиков, окоченев от холода, и стала ждать рассвета: вдруг все-таки, молилась девочка, кто-нибудь явится освободить ее.
В третьем часу ночи мобильный телефон Райана Миллера несколько раз принимался вибрировать, поодаль от кровати, воткнутый в гнездо зарядки, которая висела на стене. Полярный холод стоял в его лофте, просторном помещении, переоборудованном из старой типографии: кирпичные стены, цементный пол, сеть металлических труб на потолке, минимум мебели, никаких занавесок, ковров или отопления. Миллер спал в кальсонах, под электрическим одеялом, прикрывая голову подушкой. В пять часов утра Аттила, которому зимние ночи казались нескончаемыми, прыгнул на постель, давая понять, что пора приступить к утреннему ритуалу.
Миллер, привыкший к жизни в казармах, тут же машинально поднялся, хотя перед ним еще смутно витали образы беспокойного сна, нашарил подле кровати протез и прицепил его в темноте. Аттила весело залаял, толкаясь башкой, и хозяин, отвечая на приветствие, похлопал пса по холке, потом включил свет, надел толстовку, теплые носки и направился в ванную. Выйдя оттуда, обнаружил Аттилу, который ждал его с деланым безразличием, только хвост вилял, будто сам по себе, выдавая собачье нетерпение: картина эта неукоснительно повторялась день за днем. «Потерпи, дружок, уже иду», — сказал Миллер, вытирая лицо полотенцем. Он отмерил Аттиле порцию еды и положил в плошку; тут пес перестал притворяться и начал причудливый танец, какой исполнял каждый раз перед завтраком, но к миске не подходил, пока Миллер не пригласил его жестом.
Перед тем как приступить к медленной гимнастике цигун, этой медитации в движении, которой он предавался ежедневно по полчаса, Миллер бросил взгляд на мобильник и обнаружил звонки Аманды: их было так много, что не стоило и считать. Найди меня, я спряталась, приехала полиция, мне не выйти, меня заперли, найди меня, маме ничего не говори, найди меня… Он набрал номер девочки, убедился, что сигнала нет, и сердце всего раз встрепенулось в груди перед тем, как на смену волнению пришло привычное спокойствие — спокойствие, которым Миллер был обязан самой жесткой в мире военной подготовке. Он заключил, что дочь Индианы попала в переделку, но ничего смертельного: это не похищение, настоящей опасности нет, хотя девочка, должно быть, очень напугана, раз не в состоянии объяснить, что с ней стряслось и где она находится.
Миллер мгновенно оделся и устроился перед компьютерами. У него были машины самых последних моделей и самые сложные программы вроде тех, какими располагает Пентагон, благодаря чему он имел доступ к любым базам данных на каком угодно расстоянии. Определить, где находится мобильник, с которого поступило восемнадцать звонков, не составило труда. Миллер позвонил в полицейское управление Тибурона, представился, попросил соединить его с начальником, а у того спросил, не было ли этой ночью каких-либо происшествий. Офицер, думая, что Миллер ищет кого-нибудь из задержанных ребят, рассказал о вечеринке и назвал адрес особняка, не видя в том большой беды: такое случалось не впервые и на этот раз не было актов вандализма. Теперь все в норме, говорил он: сигнализацию починили и предупредили агентство по недвижимости, которое занимается продажей дома, что там нужно произвести уборку. Наверняка против ребят не будут выдвинуты обвинения, хотя это не полиции решать. Миллер поблагодарил полицейского и через секунду вывел на экран вид на дом с высоты птичьего полета и карту, на которой был указан маршрут. «Пошли, Аттила!» — сказал он собаке. Пес не мог слышать его, но по тому, как вел себя хозяин, понял, что речь не идет о прогулке по кварталу: то был призыв к действию.