Новое начало

Мы втиснулись в машину – конечно, машину Тессы, поскольку своей у меня нет. Я получила бы права еще в середине лета, точно на шестнадцатилетие, но, к несчастью для меня, авто моей мамы разбилось за неделю до экзамена. Спустя восемь тысяч долларов моя надежда унаследовать его оказалась на свалке вместе с убитым поршнем, что бы это не значило. После этого шесть месяцев я практиковалась или с мамой, которая то и дело панически размахивала руками, или с папой, который только выразительно присвистывал. Ни машины, ни свободы.

– Последний день августа, – вздохнула Тесса, опуская стекло. – Наверное, у меня приступ тоски по лету.

Деревья вдоль тротуаров превратились в размытые пятна густо-зеленого цвета с широкими ветвями. Дубы растянулись от указателя «Добро пожаловать в Оукхерст» до старого центра. Вдоль главной улицы каждые несколько месяцев открывались новые магазины и рестораны, но старые деревья придавали нашему городу шарм и стиль.

Когда я была младше, Оукхерст казался мне вполне приятным местом для жизни. Я почти не вспоминала о Сиэтле, где мы с Кэмерон родились, и ничего не могло быть хуже сырой и жаркой Джорджии, где мы год прожили в захолустном городке. Однако когда случилось несчастье с Аароном, Оукхерст сжался в ком и стал на меня давить.

– Передавай своему папе привет, – сказала Тесса, выруливая на подъездную дорожку. – Заехать за тобой завтра к семи утра?

– Было бы супер.

Я ответила спокойно, хотя пока я шла к двери, при мысли о первом дне школы нервы искрили вовсю.

Ужин затянулся надолго, и все это время я обдумывала свой план. Кэмерон развлекала папу болтовней про скандал в танцклассе, а я обдумывала разные варианты того, как сделать предстоящий год отличным. Требовался мозговой штурм с кем-то, кому я доверяла, с кем-то, кто мог дать хороший совет.

К счастью, такой человек у меня был.

Дома я поздоровалась с мамой и заторопилась к себе наверх, чтобы позвонить бабуле. Мама обычно настаивала, чтобы я разговаривала с бабушкой только лично, потому что она жила всего в нескольких милях отсюда, а телефонные звонки ее иногда пугали. Но было уже слишком поздно для визита, а я хотела поговорить, не откладывая.

Бабулина память начала ухудшаться около десяти месяцев назад и становилась все хуже. Невыразимо грустно было видеть неизлечимый процесс разрушения личности, и я торопилась секретничать с ней, пока еще не поздно – пока вместе с памятью не исчезла и я. Я рассказывала ей про свой «любимый» кошмар – как я тону, не в силах удержать голову над бортиком ванны. Рассказала, как отчаянно порой завидую друзьям. Жаловалась на мамины уроки вождения и на невыносимую сестрицу. Бабушка знала даже о моем сложном отношении к Аарону, про все печали, которые не спешили уходить.

– Алло? – раздался усталый голос.

– Бабуля? – прошептала я так, чтобы мама не слышала. – Это Пейдж.

– О, привет, милая, – оживилась она. – Как у тебя дела?

– Хорошо. Проверяю, все ли готово к школе.

Мой выстиранный и выглаженный наряд для первого дня учебы висел на дверце шкафа еще с прошлой недели.

– Господи, ты уже десятиклассница, – вслух подумала бабуля.

Неверно. Одиннадцатиклассница. Сейчас бабулина память увела ее в прошлое на год назад. Было бы бестактно смущать ее, указав на ошибку, тем более что я звоню так поздно.

– Летит время… Тебе нравится учеба?

– Нравится. – Конечно, некоторые предметы нагоняли на меня тоску, но мне было комфортно в четкой школьной структуре, с расписаниями, учебными планами и тетрадками. – Бабуля?

– Да, солнышко?

Я прислонилась к спинке кровати, опустив ноги на пол, и понизила голос до шепота. Хотела задать ей вопрос, который больше не должен услышать никто – ни мама, ни сестра, ни даже стены.

– После того, как умер дедушка… было что-нибудь такое, что помогло тебе снова радоваться? Ну, чувствовать себя счастливой, несмотря на…

– Ох, милая. То, что случилось с твоим другом, – это ужасно, но ведь это произошло совсем недавно. Нельзя ждать, что тебе сразу станет легче. Пусть пройдет время, и тогда все наладится.

Снова неверно. Это случилось двенадцать с половиной месяцев назад. Прошло пятьдесят четыре недели.

– Я знаю. Я просто… сбита с толку.

– Ну, – с интригующими нотками в голосе начала бабушка, – у меня было несколько свиданий после твоего дедушки.

– Ты ходила на свидания?

– Да. Конечно, та магия, что была у нас, не повторилась, но я этого и не ждала. Я получила столько любви, что на две жизни хватило бы.

Я услышала улыбку в ее голосе. Мой дедушка умер до того, как я родилась, так что я не бередила незажившие раны. Она вспоминала его с нежностью и печалью.

– Ходить на свидания было приятно. По большей части. Я встретила интересных людей, узнала много нового о себе самой. Поцеловала пару лягушек.

Я засмеялась, хотя и поежилась немного, подумав про бабушку и поцелуи в одном контексте.

– А что ты еще делала?

– Ну, путешествовала. Поехала в Париж на свое пятидесятилетие.

– Тебе тогда было пятьдесят лет?

Мы с бабулей обсуждали ее поездку в Париж сотни раз, пока она помогала мне учить французский. Она рассказывала о кондитерских и людях, о музеях и пейзажах. Я понятия не имела, что это было всего двадцать лет назад.

– А как ты считала, моя глупышка?

– В двадцать с чем-то, – пробормотала я, и бабуля засмеялась.

На ее каминной полке стояла фотография, где бабуля кружилась на фоне Эйфелевой башни, одетая в юбку-клеш и рыжевато-коричневое пальто. Лицо и фигура вышли размыто, но в каштановых волосах не было ни намека на седину.

– Мое первое путешествие в одиночку. Твоя мама училась в колледже, и я провела в Париже целых шесть недель. Шесть недель пугающей и восхитительной свободы. Одно из самых приятных воспоминаний.

– Ого.

Путешествовать одной. Например, в Нью-Йорк, ради участия в программе для сценаристов.

– Еще какое ого, – согласилась бабуля. – Честно говоря, я восхищаюсь собой в том возрасте – только не подумай, что я хвастаюсь. У той девчонки был кураж. И у тебя есть, милая. Ты лишь спроси себя, чего ты боишься больше всего, какой страх не дает тебе идти вперед.

Я немедленно ощутила во рту вкус воды из моего кошмара – я тону, голова под водой, легким нечем дышать. Плавание. Вот чего я боюсь больше всего на свете.

В дверь постучала мама – и тут же вошла, не оставив мне времени для ответа. Я каждый раз бесилась. Мама ни капли не признавала мои права на личную территорию, но пыталась замаскировать этот факт одним маленьким стуком.

– С кем ты разговариваешь?

Я прикрыла динамик.

– С Тессой.

Даже если бабушка и услышала, как я вру, она не выдаст меня, потому что забудет раньше, чем сможет рассказать.

Мама вздохнула и повернулась к двери.

– Ладно… Тебе завтра рано вставать. И ты увидишь Тессу утром, так что не виси на телефоне очень долго.

– Не буду, – сказала я закрывающейся двери. – Спокойной ночи.

Мама всегда была строгой, но на смерть Аарона она отреагировала новыми правилами и ужесточением старых – как будто, расписав мою жизнь по часам, она сможет меня защитить. Она постоянно предлагала мне выходить из дома и общаться – и одновременно ввела нелепый комендантский час. Она говорила, что если я захочу поделиться, она всегда рядом, а если я и правда начинала разговор, она не слушала, а давала указания.

– Алло, бабуля? – вернулась я к телефону. – Прости.

– Не надо извиняться. Нам обеим давно пора спать.

– Да, – вздохнула я. – Впереди длинный день.

– У тебя вся жизнь впереди, милая. Сложно только начать.

Горло сжалось от невыплаканных слез. После таких разговоров я не могла поверить, что совсем скоро она забудет мое имя, забудет мое лицо. Забудет, кто я такая.

Повесив трубку, я вытащила из сумки ежедневник и записала туда все, что делала бабуля: свидания и путешествия. Если бы у Райана Чейза не было девушки, мы могли бы влюбиться друг в друга и уехать вместе в Париж. Двух зайцев одним выстрелом.