Страница 28 из 31
Привет весне.
Привет тебе, красавица,
Но где же ты? Я полон грёз и пылких
Ожиданий… Мой друг, пойми меня:
Люблю, люблю тебя.
Заголовок этот был только ширмой, за которой скрывался смысл горячего романса для исполнителей trio.371 Иначе его не разрешили бы исполнять на вечере.
Или: Звёзды блещут точно очи,
Соловей в лесу поёт.
И подругу в сумрак ночи
На свидание зовёт.
И счастливый и довольный
Он порхает перед ней.
Мне завидно птичке вольной,
Милый друг, приди скорей!
Или: Повеяло черёмухой, проснулся соловей.
Уж песней заливается он в зелени ветвей
Учи меня, соловушка, искусству твоему.
Пусть песнь твою волшебную прочувствую, пойму.
Пусть раздаётся песнь твоя – могуча и сильна.
Пусть людям в душу просится,
И пусть живёт она,
Как первая черёмуха, как первый соловей.
И только ли эти песни навевали эти маёвки?
Весна и юность – что может быть лучше этого сочетания, а маёвки были их выражением и воплощением.
Организация продажи ромашки в день 1-го Мая была рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание от революционных выступлений и противопоставить им филантропические цели – помощь больным туберкулёзом. Сколько помнится, на продажу ромашек семинаристов организовывали А. П. Миролюбов и Н. И. Знамировский.
Семинаристы, не все, конечно, но в значительном количестве были участниками этого мероприятия, но они в нём видели только филантропическую сторону, а о политическом значении узнали уже позднее.
Поездки за Каму повторялись и во время экзаменов, в перерывах между ними, в том случае, когда складывалась благоприятная ситуация для этого и для семинаристов и для «смаков».
Весной вся Пермь преображалась: сад и скверы наполнялись гуляющими. «Сибирка» приобретала новый вид: гуляющих было ещё больше и вся масса их была оживлённее, веселее. Скверик у театра тоже оживал.372 В «Козьем загоне» появлялись цветники. В общем городском движении там и здесь мелькали фигуры семинаристов – созерцателей Перми.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 131-136 об.
*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует. Информация частично представлена в очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)».
Семинарский сад весной*
Он вообще не блестел красотой: в нём росли только тополи. Не было достаточного надзора за ним. Кроны тополей были запущены, и весь сад скорее походил на беспризорника. Весь уход за ним состоял только в том, что убирался мусор с аллей и опавшие осенью листья. Две точки в саду были рассчитаны на внимание посетителей его: беседка у стены, прилегающей к обрыву у Камы и набор кое-каких физкультурных предметов у ректорской квартиры. Весной и та и другая точки заметно оживали: в беседку приходили вечером, когда на Каме зажигались бакены, пристани были освещены, по реке ещё сновали пароходики, лодки, но была уже ночь и приглушённые разговоры прохожих. Картина созвучная тому настроению, которое вызывает баркаролла П. И. Чайковского «Июнь». В этот именно момент хотелось петь, и семинаристы пели. Далеко, далеко разносились их голоса. Но в каком-то году, когда семинаристы вернулись с летних каникул, беседки не оказалось. Её обвинили будто бы в том, что через нее перелезали ищущие «разрядки» у Парфёныча.
Семинаристы спортом не занимались, но весной подходили к физкультурным приборам, чтобы расправить мускулы и весь корпус от сидения за подготовкой к экзамену. Во время экзаменов не приходилось много разгуливать по городским скверам, и в этом случае сад компенсировал то, что в других случаях падало на первых. Кроме того, в саду были места, где можно было уединиться для подготовки к экзамену. Одним словом, семинарский сад весной оживал: после ужина семинаристы гурьбой направлялись в него и расхаживали по аллеям подобно тому, как зимой расхаживали по коридору.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 136 об.-137.
*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.
Сезонные традиционные лакомства*
Зимой в коридоре, ведущем из главного корпуса в столовую, производилась бесконкурентная торговля пирожками пирожника Половникова. На пятак два горячих пирожка по выбору или с мясом или с вареньем. Это был придворный поставщик. О нём знал вахтёр у ворот и пропускал через ворота. Позднее, когда Половников поставил дело на широкую ногу, у него был помощник-мальчик, который и являлся на большую перемену во время уроков. Говорили, что Половников со временем купил дом, дал гимназическое образование дочери. Одним словом, «попил семинарской кровушки».
Весной в Перми по городу сновали продавцы мороженного, малиновой или лимонной воды и продавцы пареных груш и яблок. На толкучке и «обжорке» (пельменные ряды у калачей) продавали «кислые щи». Сезонными поставщиками лакомства семинаристам были продавцы мороженного у двери, ведущей с мраморной лестницы внизу во двор. Сюда ежедневно в час, совпадающий с окончанием семинарского обеда, являлся продавец мороженного – лимонного или шоколадного на сливках. Стаканчики были рассчитаны на цены в пять и десять копеек. В разное время дня, но чаще под вечер с улицы, проходящей мимо семинарии, раздавалось пение, которое, вероятно, могло бы поспорить с иерихонской трубой: «Садовые сладкие пареные груши, дули!» Певец выпевал определённую мелодию. Любители выходили и покупали. Какие всё-таки тогда были патриархальные времена!
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 137 об.-138.
*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.
Черты семинарского быта*
Ревнители мод.373 Ещё А. С. Пушкин в эпиграмме на Сперанского указывал на какой-то у него «образ семинарский». Что же мы наблюдали в «образе семинарском» в наши дни? Нужно сказать, что мы были живыми свидетелями эволюции, причём стремительной эволюции «семинарского образа». Традиционный сюртук с жилеткой на наших глазах уступал место визитке и позднее ещё куртке с закрытым воротом. В полных правах сохранялось крахмальное бельё с галстуком при визитке и воротником при закрытом вороте. Сюртук сохранялся для торжественных случаев, например, у распорядителей на вечерах. Наряду с чёрными визитками входили в моду цветные, например – серые. Большие изменения претерпели брюки, а именно пришла мода носить узкие брюки со штрипками, а поверх тужурок широкие ремни. Внедрению этой моды много содействовал перешедший в нашу семинарию сын секретаря консистории Вишневский. Началось соревнование в новой моде, причём сторонником крайностей скоро показал себя Вася Мичков.374 Про него говорили, что брюки он натягивает на себя с мылом, а ширина ремня у него походила на корсет. Из верхней одежды оставались традиционное чёрное пальто с бархатным воротником и фуражка с бархатной шейкой, в летнее время на верх фуражки надевался белый чехол. В моде были башлыки. В зимнее время семинаристы обычно ходили с поднятым у пальто воротником, а поверх него привязывали башлык. Это, так сказать, типичный «образ семинарский». Не обходилось в области мод и без курьёзов. Так, после японской войны как ураган пронеслась мода на папахи, причём поклонники этой моды иногда увлекались через край величиной папахи. Появились на головах кое у кого целые горы меховых шапок. Дело приняло такой оборот, что наш инспектор А. П. Миролюбов стал уже увещевать не злоупотреблять величиной папах.
Особо нужно сказать о моде на шевелюры. Шевелюра – это причёска a la Бетховен или Антон Рубинштейн. Тон всем задавал в этом отношении семинарист Чирков. Небольшого роста, коренастый, с короткой шеей, он сбивал свои волосы в целую копну. Ему подражали все, кому только волосы позволяли это проделывать, хотя бы с не столь большой шапкой волос. Считалось, например, что басы, а особенно октавы, должны обязательно иметь шевелюру. Борьбу с крайним увлечением шевелюрами опять-таки вёл А. П. Миролюбов. Он вышучивал таких «модников».375 В 1906-1909 гг. шевелюра сошла из моды, и когда мы учились в шестом классе и Мавровский ставил в заведённом им журнале оценки за наши прически, то эти оценки больше всего относились к так называемому косому ряду и в редких случаях к «ерошке», но шевелюра уже не значилась в ряду причесок.
371
trio – музыкальный ансамбль из трёх музыкантов-исполнителей, вокалистов или инструменталистов.
372
Из очерка «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «В скверике стройные липы в жаркие дни давали освежающую от жары тень и настраивали на мечтательное меланхолическое настроение. Клумбы цветов украшали сад то в том, то в другом месте, а от цветов распространялся аромат. Когда же липы цвели, то липовый запах их цветов опьянял и кружил голову» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 27 об. Там же: «…а за сквериком, на углу библиотеки, всегда торговали пирожники с назойливым предложением пирожков с мясом и вареньем по пятаку за пару» // Там же. Л. 28.
373
В составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора очерк называется: «Семинарские моды».
374
Мичков Василий Матвеевич (1894-?) – сын священника Осинского уезда. Окончил Пермское духовное училище по 1-м разряду в 1907 г. и Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1913 г. «В семинарии В. Мичков прислуживал в алтаре семинарской церкви и, обладая звучным тенором, выполнял обязанности канонарха. Происходил из состоятельной семьи, одевался хорошо, следил за своей внешностью. Общительный со сверстниками, младших, казалось, не замечал. Читал мало. Был вполне светским молодым человеком, любил танцевать, обучал танцами других семинаристов, имел многих знакомых в городе, бывал в семьях, руководил танцами на семинарских вечерах, дирижируя по-французски, хорошо пел. После семинарии учился в Казанской духовной академии. Был в Колчаковской армии. Его видели в Чите, когда бывшие колчаковские войска возвращались с Востока, после разгрома их. По словам его сестры М. М. Мичковой, он удрал за границу – в Китай, Японию». (Шишёв А. Н. Биографические справки на бывших воспитанников Пермской духовной семинарии. Т. 3. // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1278. Л. 134-134 об.).
375
В очерке «Александр Павлович Миролюбов» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «А. П. старался привить семинаристами привычку скромно, но аккуратно, даже со вкусом, одеваться. Сам он в этом отношении подавал хороший пример, и, между прочим, никогда не стремился внешне блеснуть своими «заслугами» – различными знаками своего отличия» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 29 об.