Клык и коготь

Как можно понять из этих речей, все три младших отпрыска отведали, пусть и не досыта, останков отцовского тела и почувствовали силу и мужество, что дает такое пропитание. Все трое уселись на высоком уступе, будто собирались сорваться с него и взмыть в пустоту, хотя и не имели такого намерения. Они пришли сюда, чтобы попрощаться с сестрой. Беренда и вся ее свита уже отбыли в Даверак – Сиятельный и Сиятельна на своих крыльях, прочие же по земле в повозке. Эйнар должна была отправиться с ними тем же вечером, но умоляла задержать ее отъезд. Беренде, напротив, не терпелось уехать, и она уговорила мужа согласиться на это. Сиятельный Даверак для виду поломался, но все знали, что только для виду, поскольку он в любом случае должен был скоро вернуться, чтобы официально вступить во владение поместьем, и мог бы легко сопроводить Эйнар в Даверак после этого.

Тонкая кожица вежливости, затянувшая глубокие раны гнева, выдержала сцену прощания. Как только Сиятельные Давераки отбыли, Пенн повел Фрелта вниз к выходу через дверь для пастора и других нелетающих, чтобы пожелать ему доброго пути и поскорее выпроводить. Трое других оставались на месте, с трудом сдерживая гнев, глядя на хорошо знакомый им вид, который они скоро покинут навеки.

Воспламеняя изгибы и петли реки, к западу от долины в сиянии облаков садилось солнце, все еще слишком яркое для них, так что глаза приходилось прикрывать внешними веками. Заканчивался последний день месяца Верхолетье. Квадратные поля с хорошо принявшимися посевами раскинулись под ними, как лоскутное одеяло, отороченное зазубринами живых изгородей. Там и сям виднелись коровники и свинарники для скота – низкие строения, крытые черепицей кирпичного цвета. Драконьих жилищ среди них не было, потому что по давно заведенной традиции фермеры в Агорнине жили на выделенном для них участке в пределах поместья досточтимого землевладельца. Невидимые птицы пели закатную песню. Ее подхватывали блеянием редкие овцы на нижних склонах холма. Беренда и Даверак поймали сильный попутный ветер по дороге на юг и уже почти совсем скрылись из виду. Их повозка тоже следовала на юг, но по дороге, по направлению к далекой арке моста.

– По крайней мере, золото нам достанется, – начала Эйнар после некоторого молчания.

– Сколько бы его там ни было, – ответил Эйван. Золото было посчитано, поделено и оценено в сумму около восьми тысяч крон для каждого из них. – Дракону в моем положении золото вообще легче раздобыть, чем плоть дракона, про вас и говорить нечего. Я полагаю, что отец давал вам отведать понемногу время от времени, но этому больше не бывать.

– Пенну и давать будет нечего, – сказала Селендра печально, но полная намерения защитить своего принявшего сан брата.

– Что же касается тебя, Эйнар, то мы только что видели пример великодушия Даверака, – заметил Эйван. – Ну, конечно, мне хотелось бы взять вас обеих с собой в Ириет, но это просто невозможно. Если я когда-нибудь устроюсь настолько хорошо – тут же пошлю за вами.

Сестры смотрели в пространство, медленно вращая глазами.

– Ты добр, – наконец вымолвила Сел, – но не изменишь своего решения, чтобы остаться здесь?

– Это было бы безумием, – сказал Эйван. – С учетом обстоятельств я бы рискнул, будь я раза в два длиннее. В своих дальних планах наш отец на это надеялся, благословение его костям, но не протянул достаточно долго. Я вам говорил, ничего не выйдет.

– Но тебе достались бы слабаки, – отважилась Эйнар. – Ты бы мог расти.

– Во владениях такого размера не так много слабаков. Вы бы хотели, чтобы я вел себя как Досточтимый Монагол – пикировал с небес на каждого новорожденного драгонета, крепкого или слабого, утверждая, что семья не прокормит столько? Не подобает благородному дракону так себя вести. В этом нет нужды. Однако, когда я думаю о том, что сделал Даверак, я готов спалить его дотла.

Обе сестры восприняли эти слова как пустую угрозу, потому что знали, что еще много лет огня у брата не будет. Серебряные глаза Эйнар наполнились слезами – так любил говорить их отец. Даже у Бона Агорнина такие угрозы чаще оставались только словом, а не делом, однако, когда слезы разлетелись с крутящихся глаз, она смогла, хоть и не без труда, различить подпалину в кукурузном поле, где отец сжег непокорного фермера пять или шесть лет назад.

– Хотя вот что я тебе скажу, – заговорил Эйван, громко хлопнув крыльями. – Я бы мог вызвать его в суд.

– В суд? – в изумлении переспросила Эйнар. – Это же, наверное, ужасно дорого.

– Ты сама сказала, что нам досталось золото, – сказал Эйван. – Право на нашей стороне. У меня есть письмо отца, в котором ясно заявлено, что мы трое делим то, что осталось. Можно заставить Сиятельного Даверака…

– Сделать что? – прервала его Сел. – Он не может отдать нам то, что взял, и как он сможет возместить убытки? Где он возьмет тело взрослого дракона, чтобы вернуть нам? Вряд ли он совершил такое преступление, за которое они его казнят, если даже мы захотим, чтобы наша сестра овдовела, а ее дети осиротели.

– Тела казненных распределяет суд, и они не причитаются жертвам в качестве возмещения убытков, как в нашем случае, – объяснил Эйван, слегка отрываясь от поверхности земли от возбуждения. – Даверака они не казнят, конечно нет, но они вырвут из его глотки золота и отдадут нам одного из осужденных преступников. Если решат в нашу пользу, конечно. Даверак заплатит, мы не можем проиграть.

– Сколько это может стоить? – спросила Селендра, шлепком возвращая брата на землю. – Ты сам сказал, что золота не так много. Наших долей едва ли хватит на приданое мне и Эйнар, если только мы не захотим выйти за богатых драконов. У тебя есть на что жить, и даже жить неплохо, а у нас, дракониц, – нет. Это золото и мы сами – вот и всё, что у нас есть. Я бы предпочла плоти золото, если на то пошло.

– Судиться дорого, это правда, но это не будет дороже, чем стоит моя доля, – сказал немного смущенный Эйван, снова устраиваясь на уступе. Он уже скопил сколько-то золота, которое мог добавить к своему наследству. – Я и не думал просить вас вносить ваши доли.

То, что он сказал о золоте, которое в Ириете достается легче, чем плоть дракона, было правдой, – но последнее утверждение было вежливым вымыслом. Он уже посчитал, что суд обойдется им в сумму всех трех долей наследства. Однако, сидя на знакомом уступе с двумя своими прекрасными сестрами, он знал, что ни в коей мере не хотел бы лишить их всяких надежд на будущее.

– Может, сначала будет лучше просто вежливо попросить его о компенсации? – спросила Эйнар.

– Пенн пробовал действовать вежливо, и это ни к чему не привело. Нет, серьезное письмо от адвоката – это то, что нужно, а если и этого окажется недостаточно, тогда придется вызывать его в суд и добиваться того, что нам положено по закону. – Сказав это, Эйван почувствовал себя семидесяти футов в длину, благородным защитником своих сестер, драконом не промах.

6. Намерения Фрелта

Приход Преподобного Фрелта лежал к востоку от Агорнина за горой – примерно в десяти минутах полета к востоку от Агорнина за горой. Из-за географии низлежащей местности для того, чтобы пройти это расстояние пешком по разделяющей горы равнине, крепкому дракону требовалось два или три часа. Если бы Фрелту предложили остаться на ночь, он бы отказался, но чувствовал, что семейка немного перебирает, вышвыривая его из дому, не угостив ничем, кроме хорошо обглоданной ноги, которую Даверак бросил ему в нижней пещере. На любых приличных похоронах вдобавок к глазам усопшего, которые ему полагалось сожрать по закону, священнику предлагали еще фрукты и пиво. После того, как он сухо, но вежливо распрощался и взглянул на идущую вверх дорогу, по которой ему предстояло идти, не имея при себе и глотка воды, он решил, что цена, которую он заплатил за свою недавнюю победу, была слишком высока.

Пенн попрощался с Фрелтом крайне коротко и формально. Он видел, с какой поспешностью Беренда стремилась увезти своих домочадцев, и в какой-то степени одобрял эту поспешность. Он сам слыл в целом миролюбивым драконом, ненавидел ссоры и вспышки ярости. Даже до того, как он стал священником, он очень редко затевал какие-либо столкновения. Последнее, что им сейчас было нужно, это долгая неопределенность, которая будет питать костер враждебности. Пенн хорошо знал себя. Проведи он полгода или год в своем собственном приходе, со своей женой, которая подает ему его любимые блюда в его уютной столовой, ему бы хватило самообладания, чтобы вынести вид Преподобного Фрелта и даже Сиятельного Даверака. В этот же момент все, что он мог сделать, – это отослать Фрелта во имя богов, чтобы не порвать его на кусочки.