Клык и коготь

– Чтен’ Селендра спит. У нее теперь все будет в порядке.

– Что ты ей дала?

– Чтен’ Эйнар вам сказала? – виновато взглянула она.

– Она сказала, что ты сделала ей чаю. Эймер, я должен знать. Почтенная Селендра – моя сестра, и она отбывает в мой дом, чтобы жить со мной и с драгонетами, общаться с моими друзьями и прихожанами. Девственна ли она по-прежнему, или ты вернула ей цвет обманом? Следует ли ей выходить замуж за Преподобного Фрелта?

– Уж точно ей не надо выходить за подлеца, что сотворил с ней такое, – сказала Эймер, крепко шлепнув куском мяса и поворотившись к Пенну, будто ему опять всего пять лет от роду. – Обманом, как бы не так. Она точно девственница, в точности такая же, как если бы один дракон, которого впору звать проклятым, а не преподобным, никогда и не увивался вокруг нее. Две минуты в коридоре! Этого маловато, чтобы попрощаться навеки с девичьей чешуей, если она сама этого не хочет. Я ей дала чаю, чтобы помочь телу прийти в себя, все равно как я дала бы ей кору ракиты от лихорадки, вот и все, никаких фокусов, никакого обмана. Она просто не пробудилась для него. Она станет подругой какого-нибудь хорошего дракона однажды, не опасайтесь на этот счет.

Пенна эта речь не полностью убедила, но, тем не менее, он заметно утешился. Он понимал, что Эймер постаралась не упоминать название травы, которую приняла Селендра, хотя он и спросил об этом. И все же допытываться дальше ему не хотелось. Данных заверений казалось достаточно. Он вспомнил свою жену, Фелин, как ее золотистая чешуя вся загорелась розовым немедленно после того, как она приняла его предложение, и он заключил ее в объятия. Он желал того же самого для своих сестер, безо всяких подделок. Но также он и не хотел принуждать Селендру выходить за дракона, которого они все презирали. Он весь день пытался убедить себя, что Фрелт не так уж и плох, но воспоминание о том, как он рассудил спор в нижней пещере за день до этого, все возвращалось, снова убеждая его в том, что Фрелт – это не тот дракон, которого он хотел бы видеть в качестве зятя. Теперь об этом можно было забыть, как можно забыть и об обескураживающем предложении Эйвана, и успокоить на том душу.

– Очень хорошо. Благодарю тебя, Эймер, – сказал он.

– Еще одно, – сказала старая няня. – Я говорила с Чтен’ Сел, но у нее еще не было времени спросить у вас. Я бы хотела поехать с ней в Бенанди. Я работаю усердно и буду помогать вашей жене с драгонетами или делать любую работу, что попросите. Я хочу оставаться поближе к Чтен’ Сел именно сейчас, на случай, если буду ей нужна, знаете. А кроме того, вы всегда были моим любимчиком, когда я вас нянчила вместе с другими. – Она медленно опустилась на задние лапы, с крыльями, спутанными сзади, а передние протянула к нему. – Пожалуйста, Преподобный Пенн. Позвольте мне остаться с Агорнинами.

У Пенна не было никаких намерений брать Эймер с собой. Он знал, что Фелин, его жена, будет в изумлении. Он не был уверен, что они могут позволить себе еще одну прислугу. Но также он знал, что отказать невозможно. Сочетание мольбы и намеков на то, что может случиться с Селендрой, если Эймер не будет под боком, чтобы прийти на помощь, оказалось для него чересчур. Он поднял старую дракониху на ноги.

– Конечно, мы возьмем тебя с собой, – сказал он.

IV. Покидая Агорнин

12. Приготовления Пенна к отъезду

В наших замечательных семьях, таких как Телсти и Бенанди, среди драконов принято жить так, будто мир собирается следовать своему обычному порядку целую вечность, меняясь понемногу с каждым поколением в лучшую сторону – то добавится к владениям ферма, то осушится болотце, и, может быть, будет введен новый способ выпаса скота, когда на пятачке, где раньше паслись восемь животных, будут пастись десять. В понятии этих драконов изменения – это что-то медленное и постоянное, как эрозия гор. Предложения к улучшению рассматриваются очень тщательно, и землевладелец может сказать, что это дело с улучшением способа выпаса пусть лучше с выгодой для себя начнет его внук – и это в то время, когда сам он еще только что женился. И все же, несмотря на огромные наделы этих семей и их немалое влияние на работу Собраний, прогресс в ином обличье налетел на них со скоростью пикирующего дракона, а не подкрался тщательно рассчитанными шажками, как им бы того хотелось.

Золото Бона Агорнина – не то, что он оставил своим трем младшим детям, а то, которым за триста лет до того он заплатил за поместье Агорнин и титул Досточтимого, – было добыто такими путями, которые все досточтимые, сиятельные, благородные, августейшие и высокородные персонажи, то есть все те, кого мы нарекли лордами среди нас, предпочитали снисходительно скомкать в одно слово – «торговля». Правда и то, что Бон Агорнин постарался избавиться от этих связей при первой возможности. Он использовал их, чтобы взобраться наверх и утвердиться в мире, но, как только достиг желаемого положения, больше уже этим не баловался. Он купил поместье, женился на избраннице с невеликим приданым, но истинно благородным происхождением, и с тех пор продолжал наживать богатство и развивать свое хозяйство добропорядочным фермерством. Тем не менее еще несколько следующих столетий вокруг него все витал легкий душок торговли. Как бы охотно он ни рассказывал о своей юности, что провел в поместье Телсти со вдовствующей матушкой, и о своем собственном поместье Агорнин (никогда не упоминая об отрезке жизни между ними), что-то городское в нем всегда оставалось. Едва ли стоит напоминать, что для всех добропорядочных драконов города – это проклятие, за исключением разве что Ириета, но только того Ириета, каким он бывает во время заседания Благородного Собрания или в месяцы набухания почек и цветения в те редкие за последнее время годы, когда Благородное Собрание не заседает.

Эта тень, брошенная на него городом, редко когда замечалась в его досточтимые годы и почти совсем не отразилась на его детях. Сиятельный Даверак, когда ухаживал за Берендой, даже поразмышлял об этом недолго, но успокоил свою совесть, вспомнив о ее матери, урожденной Фидрак – семейства хотя и досадно обедневшего в наше время, однако же из числа тех землевладельцев, которые сидели на своих акрах еще со времен, предшествующих Нашествию. Пенн добился своего положения в лоне Церкви сам, но при покровительстве друзей, в особенности Благородного Шера Бенанди и его матери Зайлы, Благород Бенанди. Младшие драконицы еще не начали появляться в обществе, но до сих пор не видели особых причин, чтобы не последовать примеру Беренды и удачно выйти замуж. Что же касается Эйвана – то, как он держал себя дома, и его поведение в Ириете, как мы скоро увидим, было совсем не одно и то же.

В Андерторе единственным свидетельством всех прежних предприятий Бона в области торговли оставалась железная дорога, которая пересекала край земли Агорнина. Это был дальний угол поместья, и дорога никоим образом не загораживала и не портила вида, если бы какому-то дракону захотелось бы им полюбоваться. В самом деле, земля, по которой пролегала железная дорога, всегда была заболочена и ни на что доброе не годилась. Во время прокладки железной дороги инженеры осушили ее и высвободили пару полей для фермерства, чем Бон удачно воспользовался и развел на них тягловый скот. Животные постепенно привыкали к шуму проходящих поездов и впоследствии могли быть проданы в город, где были уже невосприимчивы к городской суете, что заметно увеличивало их цену.

Предложение о прокладке железной дороги вызвало великое смятение в округе. Многие досточтимые соседи ссорились или пытались поссориться с Боном Агорнином из-за того, что тот позволил омрачить сельскую идиллию. Стоило Бону принять золото от железнодорожной компании – ему тут же припомнили его коммерческое прошлое. Если бы Бон не согласился, железная дорога пролегла бы по совсем другому пути и оставалась бы вдали от всего Андертора. Позволив ей пересечь заброшенный угол своей земли, Бон дал возможность грузовым потокам следовать напрямую от шахт Тольги к Ириету, не говоря уже о том, что весьма ускорилась доставка почты, а заодно и появилась возможность транспортировки самих драконов, которые из-за тяжелой поклажи, в силу возраста, болезни или того, что путешествовали с драгонетами, священниками или слугами, могли не захотеть лететь туда, куда собирались.