Страница 34 из 47
Улыбка разгладила морщины на лице инспектора манежа.
«…Одно время заменял начальника экспедиции, но руководить не по мне. Питаемся дичью – тут ее много, муку, рис, крупы, сахар, батареи для рации доставляет вертолет. Вчера к палаткам вышел красавец марал с ветвистыми рогами, поглядел, как мы живем, и ушел. Дружу с проводником, внуком местного шамана. Заимел личную собаку.
Товарищи по партии удивляются, когда жонглирую тремя предметами, показываю нехитрую манипуляцию[11], чему научился у тебя. Еще раз прости, что не стал акробатом, гимнастом, не унаследовал твою профессию, но лучше быть хорошим геологом, нежели средненьким артистом…»
Лосев открыл на гримерном столике ящик, достал прибереженные для минут волнения сигареты, закурил и стал перечитывать письмо, которое, казалось, пахло дымом костра…
Алла наступала на администратора, и тот пятился от девушки, пока не уперся спиной в стену.
– Тоже мне тайны мадридского двора! Все наши говорят об иностранце в директорской ложе, гадают, кого выберет, а вы не желаете раскрыть рот, утолить любопытство! Кто понравился антрепренеру, кого купит?
– Я не в курсе… Не имею ни малейшего понятия, – лепетал администратор. – Встретил, как было приказано, принес в ложу бутерброды, сельтерскую, спросил, не желают ли кофе…
Алла задумалась:
«Если важный гость явился на начало представления, а не на второе отделение, значит, нужен не только Свободин с медведями. Вопрос: кто?..»
Администратор дождался, когда молодая актриса потеряла бдительность, нырнул под руку Аллы, но гимнастка не позволила улизнуть, схватила за полы пиджака.
«Везет Свободину, года нет, как работает с медведями, а на горизонте замаячила поездка за рубеж! Но с медведями, особенно белыми, в Европе будет много хлопот, климат для зверей неподходящий, требуется специальное питание. Мы с Борькой отработали без единого срыва, в отсутствие шефа показали высший класс, должны понравиться…» – Алла представила, как иностранец приходит за кулисы, выказывает восхищение молодой артисткой, предлагает выгодный контракт…
– Извините, мне должны звонить… – залепетал администратор, но Алла ничего не слышала.
«Наш номер, понятно, несравним с аттракционом Свободина, мы с Борькой и Илиасом Мамедовичем проигрываем белым медведям, но нельзя сравнивать разные жанры, каждый хорош по-своему. Свободин работает целое отделение, мы только 12 минут. Не надо терять надежду на лучшее – купят, отправят в Европу и нас…»
Девушка мысленно уже собирала в дальнюю дорогу вещи, видела в зарубежных газетах, журналах кричащие заголовки: «Триумф русских канатоходцев! Звезда цирка на свободной проволоке!»
Тромбонист не смотрел на Гошу Борулю, который возвышался над пюпитрами с нотами и продолжал прерванный первым отделением спор:
– Не перестаю вам удивляться: все наши чуть ли не строем поспешили в буфет или в курилку, вы же караулите инструменты, точно их могут умыкнуть в антракте.
– Ничего не охраняю. Вы, между прочим, тоже остались.
– Мне в буфете делать нечего, когда там отсутствует пиво, а с куревом давно завязал.
– У Фиры для вас под прилавком припрятана бутылочка. Фира расположена к вам, рано или поздно пострадает за нарушение правил торговли.
– Фира знает, где хранить пиво, кому наливать. Последнюю у нее бутылку осушил вчера после представления.
Тромбонист обернулся к манежу, где униформисты свертывали ковер, заносили тумбы, устанавливали проволочную решетку. Музыкант еще ни разу не видел аттракциона белых медведей, впрочем, как и все представление, так как занимал в оркестре место за спинами коллег: выпускник Московской консерватории, четверть века прослуживший в симфоническом оркестре, стыдился, что на пенсии работает в цирке, где музыку заглушает звериный рык, лай, зрители следят за зрелищем и не слушают оркестр. Музыкант молил бога, чтобы знакомые, тем более родственники или сокурсники, не увидели его в цирке, не узнали, где играет некогда лучший в выпуске музыкант.
Малышев собрался снять грим, переодеться в привычный костюм, но вспомнил, что впереди еще одно утреннее представление, затем вечернее. Смял бумажную салфетку, бросил в корзину, чуть не попав в бродившего у кресла гуся.
На время аттракциона белых медведей можно было расслабиться, даже вздремнуть, что Виталий Сергеевич и сделал. Но лишь только положил голову на столик и прикрыл веки, как увидел залитый светом манеж и себя в центре, окруженного барьером круга диаметром тринадцать метров… Воображение помогало клоуну фиксировать собственные ошибки, отмечать натяжки, потерю ритма. Еще мысленно мог придумывать новые репризы, проигрывать их. Посторонние могли подумать, что клоун просто задремал в неудобной позе, лишь Будушевская знала, что при дремоте, тем более во сне Малышев продолжает работать, импровизировать, соединять гротеск с психологической правдой, добивается художественной выразительности, сохраняя при этом буффонадную преувеличенность…
Секретарша директора приколола к доске объявлений листок:
Стоило секретарше отойти, как кто-то приписал:
Явка желающих обязательна, иначе не получат зарплату.
Али Бек с Люсей никогда не посещали цирковой буфет, приносили термос с кофе, бутерброды и для главы молодого семейства любимые им травы – киндзу, тархун. Угощались в гардеробной и вели вполне мирный, не похожий на недавний на повышенных тонах, на грани скандала разговор.
– Твои вопросы, извини, полнейшая чушь. зачем учить собачек прыгать, какая от этого польза, к чему тратить сотни часов на подготовку номера, зная, что в тридцать с хвостиком станешь пенсионером по выслуге лет? От подобных вопросов наша работа тускнеет. К сожалению, не перевелись люди, которые не признают цирк за искусство, считают его балаганом, а нас малокультурными, наделенными не умом, а лишь мускулами.
– Я этого не говорила, – перебила Люся.
Али спокойно продолжал:
– Цирк был и останется праздником, к нам приходят, чтобы насладиться силой, сноровкой, гибкостью тела, умением делать зверей послушными воле человека, на представлении взрослые забывают о годах, становятся детьми.
– Щекочут себе нервы?
– Да, если хочешь, переживая за гимнаста под куполом, дрессировщика среди хищников. Мы не нагоняем страх, публика не ждет, когда артист свалится с высоты, станет мешком костей, а медведь или тигр растерзает на глазах у всех укротителя. Зритель радуется, восторгается, удивляется, и в этом заслуга каждого циркового.
– С тобой невозможно спорить. Лишь спросила, не размениваются ли некоторые наши на дешевые трюки, не потакают ли зрителям, не рассчитывают ли на дешевый эффект? Публике не до философии, к нам приходят увидеть зрелище, и только.
– Опять ошибаешься, – Али подлил жене в чашку кофе.
Перед выходом в манеж Свободин взял себе за правило обязательно зайти к медведям, угостить кусочками мяса, произнести что-либо ласковое, настраивая себя и хищников на работу. Но в этот день на первое утреннее представление не спешил к клеткам и, хмурясь, листал дневник сына.
– Рассчитывал, что забуду проверить и не попадет за двойки? От меня невозможно ничего скрыть!
Сын стоял, опустив к полу глаза, не пытался оправдаться.
– Теперь понятно, отчего вчера вернулся из школы ниже травы тише воды, – продолжал Свободин. – Не разберу, что написала учительница.
– Вызывает в школу родителей, – прошептал мальчик.
– Меня или мать?
– Все равно кого.
– Когда?
– В любой удобный день.
– Выходит, не только схватил за неделю целых две двойки, но и провинился. Что произошло?
11
Манипуляция – демонстрация фокусов с помощью одних рук, умение отвлекать внимание зрителей.