Страница 15 из 47
– Что за Павлик?
Девушка с неподдельным удивлением посмотрела на Вислова, словно все на белом свете, тем более в гостинице, обязаны знать Павлика.
– Если не освободится место, где рассчитываете провести ночь? – еще спросил бортрадист.
– Обещали поселить в кабинете директора после конца рабочего дня, могли и раньше, но директор с бухгалтером составляют какой-то отчет. Вы не беспокойтесь: за практику я привыкла к неурядицам, спать в палатке на шкурах, на нартах или в малице у костра. Уже три недели в тундре, получим продукты, заберем почту и назад. Во время одной стоянки удрал головной олень, упряжка не пожелала без него продолжать путь, пришлось долго ловить, потом запрягать – тащим его, а он упирается!
– Помирали от смеха? – предположил Вислов.
Кричали до хрипоты, пока толкали нарты, вспотели.
– Идемте, помогу уснуть не на стуле, а по-человечески.
– Но Павлик…
– Никуда не денется.
Девушка подчинилась повелительному тону, безропотно пошла за Степаном. В занимаемом экипажем номере бортрадист указал на свою кровать:
– Вы не олень, точнее, не олениха, чтобы спать сидя или стоя.
– Олени спят лежа, – поправила девушка и попросила: – Не уходите.
– Хотите, чтоб охранял вас?
– Нет, я выспалась. А Павлик настоящий соня, в конце маршрута клевал носом, видно, укачало на нартах, в гостинице, стоило получить место, уснул как убитый. Сначала не желал оставлять меня, самому блаженствовать на кровати, от которой за время практики отвыкли. Я в ответ: «Женщины выносливее мужчин, можем дольше вас голодать, легче переносим холод, жажду».
– При чем голод и жажда?
– Пришлось питаться ягодами и кипятком, когда мешок с продуктами утопили в озере, – призналась девушка, вылезая из жесткого, точно из жести плаща, скидывая сапоги. – Павлик и тут проявил характер: не жаловался, стойко переносил неурядицу, предложил сварить ягоды: догадывалась, что он силен духом, не чета хлюпикам, но вновь приятно удивил силой воли, удостоверилась, что он особенный.
– Догадываюсь, что не вы, а он утопил провиант. Какой же «особенный»?
Глаза девушки округлились, студентка шагнула к Волкову, выкрикнула ему в лицо:
– Да, особенный! Лучше всех! Ничуть не виноват, что мешок утонул! Кто знал, что олени перевернут нарты именно на переправе? Любой другой на его месте захныкал, запаниковал, что остались без сухарей, строганины, заварки, крупы, а он разделся и ну нырять, и это при минусовой температуре! Вы бы так не смогли!
– Точно, не смог, – согласился бортрадист.
– А Павлик нырнул, и не один раз. Не важно, что не достал мешок, ерунда, что чуть не схватил простуду! Счастье, что не заболел и мы доехали до города, иначе бы сняли с производственной практики, отправили на Большую землю и не получила зачета!
«На кого учатся? – подумал Вислов. – На геологов, которые ищут нефть, или на ветеринаров, следящих за здоровьем оленьего поголовья?»
– По вашему виду и, главное, тону понимаю, что о Павлике думаете плохо. И мама не устает повторять: «Какой из него муж? Пропадешь с таким тюхтей». Разве мужа выбирают по наличию спортивного разряда? Да, Павлик не тяжелоатлет, внешне совсем не герой. Руководитель практики не советовал ему ехать в тундру, считая, что он не выдержит трудностей, но Павлик оказался выносливее многих – после того как искупался, даже не чихал и не кашлял. Знаете, сколько он знает? Больше любого не только на нашем курсе, а во всем институте. Про таких, как он, говорят «ума палата». Все студенты идут к нему за помощью в написании курсовых. А когда ко мне стали приставать на улице, вступился, полез на обидчиков с кулаками – неважно, что подбили глаз, пару шишек наставили, главное, показал характер. Одно плохо: любит вступать в споры, а переспорить его невозможно. Последние километры до города на ногах не стоял, пришлось уложить на нарты, накрыть оленьей шкурой, самой погонять олешек: хорошо, что впереди правил нартами Вылко, ехала по его следу, старалась объезжать кочки, чтобы не разбудить Павлика…
Вислов слушал и удивлялся: сколько можно болтать про Павлика, расписывать его? Хорошо бы увидеть эту личность.
– Еще настоящий джентльмен: в первое же наше утро в тундре встал ранехонько и принес невесть где раздобытые маки, не пахнущие, но все равно красивые. Очень заботливый и упрямый. Я ему: «Иди в номер отсыпаться», а он: «Это безнравственно бросать тебя»…
Вислов слушал и удивлялся:
«Кто он ей, этот Павлик? Муж, жених?..»
Послушать приехавшую на практику в Малоземельную тундру, выходило, что ее Павлик способен на самые решительные поступки, начитан, много знает и умеет, одним словом, мечта любой девушки, пример всему мужскому сословию.
С опозданием Вислов вспомнил, что следует прибрать в номере, сгреб со стола грязную посуду, собрал корки, остатки колбасы и, когда обернулся, замер: девушка прилегла на кровати, склонила голову на подушку и спала, причмокивая губами.
Стараясь, чтобы не скрипнули половицы, Вислов покинул номер, присел у стойки администратора на стол, который недавно занимала студентка.
«Даже не верится, что так могут любить. Считал, что на такую любовь способны только мужчины, а тут пигалица…»
В размышлениях не заметил, как рядом появился экипаж.
– Чего скучаешь? Мы специально ушли, чтоб тебя не беспокоить.
Бортрадист не успел остановить друзей, как Жилин распахнул дверь номера.
– Вот это кадр! Картина почище чем в Третьяковке. Мы-то, дубины, считали, что наш Степочка храпака дает, а он паву отхватил! Как говорится, потянуло на любовь!
Вислов оттер Жилина, закрыл перед его носом дверь:
– Не мели чепухи!
– Молчу! – Жилин поднял руки. – Одного не понимаю: ты тут, а она там – рокировка не в твою пользу.
– Еще подышим, – предложил Вислов.
Экипаж покинул ресторан только после напоминания официантки о закрытии. На крыльце Жилин всмотрелся в небо:
– И завтра, как пить дать, нелетная погода.
– Не накаркай! – ответил командир, но штурмана было невозможно остановить:
– Могу идти на любой спор, что порт не откроют. Все полеты, в том числе местных авиалиний, запретят. Не верите – звоните диспетчеру или синоптикам. Раз погода устроила сабантуй, можно горе залить портвейном.
Жилина никто не поддержал, не напомнил, что после возлияния всех снимут с рейса.
До гостиницы по пружинящей под ногами деревянной мостовой шли молча, в конце пути Жилину надоело молчание и он фальшиво затянул:
– Н-нда, – выдавил из себя командир, и никто не понял: осуждает испортившуюся погоду или рад пребыванию на земле.
Дверь в номер Вислов открыл неслышно. Девушки на кровати, как и плаща, сапог, не было. Дежурная сказала, что поселила студентку до утра в кабинет заведующего. Ноги сами привели к обитой клеенкой двери, за которой слышались приглушенные голоса: первый принадлежал девушке, второй был мужской.
– Не спорь и пей, не забывай про сгущенку. Ужас, как исхудал – настоящие мощи, краше в гроб кладут. Придется откормить, иначе решат, что я морила тебя голодом. Ешь, пей и не смотри волком, точнее, оленем. У них глаза тоже блестят, словно плачут…
– Второй стакан выдул. И ты тоже пей, закусывай.
Вислов приоткрыл дверь на узкую щелку и увидел нескладного, худющего, с непропорционально длинными руками парня в тельняшке. Поблескивая линзами очков, парень лакомился сгущенкой. Сокурсница тем временем не сводила с него влюбленного взгляда…
Бортрадисту захотелось немедленно оказаться в Архангельске у Ольги, где все, начиная со слоников на буфете и кончая единственной книгой «Уход за кожей лица», было знакомо, встать у занавешенного ночью окна, почувствовать за спиной прикосновение женского тела, ласковых рук…