Страница 4 из 21
– Боб, лезь обратно! Поедим в это «Блаженство».
Только Боб подошёл к машине, как неожиданно на дорогу из-за заснеженных кустов, вылезла заплаканная бабка. Мы переглянулись. Бабка затрясла головой и заголосила:
– Кошелёчек!
– Господи! – Гусёна выскочила из машины, вытащила из кармана куртки облатку с валидолом и сунула бабке в рот. – Бабуля, что случилось?
– Кошелёчек, – плакала бабка, закрыв лицо морщинистой лапкой, – отняли ироды.
– Вот твари! – взбесилась Гусёна.
А мне стало не по себе. Как это отняли? Мы здесь уже минут пять валандаемся, а кроме птичек никого не слышали. Видимо не только меня посетили сомнения, потому что Боб прочирикал:
– А где и когда отняли?
– Утречком, – у бабки тряслась голова от усилия рассказать. – Два ворлагана. Я путь решила сократить, вот и сократила, дура старая. Купила молока.
Боб вздохнул и вытащил бумажник, а затем выудил из него тысячу. Я точно знала, что она у него последняя. Почему-то мне казалось, что бабка врала, но, зная характер Боба, мне не захотелось его останавливать. Боб шмыгнул носом и начал процесс восстановления справедливости.
– Вот что бабуля, я не знаю, сколько отняли, но уж на молоко найду денег. Бери тысячу. Не смотри, что на ней фломастером иероглиф нарисован, она настоящая.
– Да ты что, внучек! У меня-то и было-то, только триста рубликов.
– А фиг с ними. Бери! От чистого сердца даю. Прости, бабуля, за всех мерзавцев, что обидели тебя. Поверь, дал бы больше, но она у меня последняя, а мелочь не в счёт.
Старушечья рука сильно дрожала, когда брала эту тысячу.
– Не жалко?
– С чего бы это? Ещё заработаю. Я такой, что из говна конфету сделаю. Не расстраивайся, бабуся! Если есть справедливость, не впрок им будут деньги, всё просрут, – попытался её утешить Боб. – Это я тебе, как программист говорю. Жизнь она всё трансформирует как надо.
Бабка погладила тысячу и прошептала:
– Спасибо внучек. От меня ушло, ко мне и вернулось. А ты что же, трансформер?
Боб захохотал:
– Бабуля, трансформеры только в кино, а я – программист. Я же говорил.
– Ну, пора мне, побреду я домой, – бабка медленно пятилась в кусты.
Гусёна ахнула:
– Да куда Вы? Кай, ну скажи ей. Может её надо проводить?!
Бабка цепко осмотрела её, меня и опять попятилась. Мне стало её жалко.
– Гусёна! Не лезь к ней. Она теперь никому не верит, а там, наверное, у неё тропочка есть. Смотри, у неё валенки только по щиколотку в снегу.
– Прощайте, – старуха нырнула в заснеженные кусты.
Я, чтобы подбодрить её, крикнула:
– Не волнуйся. Всё будет хорошо! Добро всегда побеждает.
Таксист прокашлялся.
– Девчонки, поторопитесь! Нам ещё минут двадцать ехать, если вы к Тамарке надумали. Давайте-давайте, мне ещё возвращаться.
Боб уставился на меня.
– Не смотри! – рассердилась я. – Конечно, мы поедем туда. Разве можно пропустить такое.
– Какое? – пропыхтел Боб, втискиваясь на заднее сиденье.
– Где ещё обещают Чистое блаженство?
Через двадцать минут довольно быстрой езды по узкой дороге между высокими соснами, с ветвями на макушке, и заснеженными вязами мы оказались на поляне. В дальнем конце поляны за настоящим деревянным частоколом виднелся двухэтажный срубовой домина, недалеко от него за срубом стоял изящный флигель в стиле «теремок». От дороги между сугробами вилась неширокая утоптанная дорожка к монументальным деревянным воротам, на которых славянской вязью было вырезано «Чистое Блаженство».
Таксист, покашляв, буркнул:
– Вытряхивайтесь, молодые люди! Мне ближе не подъехать.
Вздыхая и охая, мы вытащили свой скарб. Гусёна расплатилась с таксистом, и мы потащились к воротам по шелковистой снежной пыли, покрывшей дорожку. Таксист бибикнул и, развернувшись, скрылся за поворотом. Боб, как истинный рыцарь, донёс наши чемоданы и свой рюкзак, а мы уж доволокли лыжи и наши дамские сумки, как называла наши хозяйственные баулы, Гусёна.
У ворот присоседилась резная избушка, с окном из которого высунулась рожа с окладистой бородой и сочным басом потребовала:
– Путёвки! – Гусёна жестом фокусника откуда-то извлекла путёвки и сунула ему под нос. Бородатый задрал лохматые брови. – Ого, двадцать дён! Только здесь молодёжь скучает.
Я одёрнула его.
– Может надо нам поразмышлять о будущем в покое.
Старикан хохотнул.
– Покой нам только снится. Ну, проходите. Если что, меня Пахомычем кличут. Только стучите, я на крики не реагирую.
Мы даже не отошли, а из избушки-будочки уже раздался храп. Боб с уважением чирикнул:
– Работает, надрывается.
Площадка перед входом была очищена, дорожки утоптаны. Гусёна укоризненно посмотрела на Боба.
– Зря ты так. Он всё уже почистил. Лучше посмотри красотища какая.
Перед входом, справа и слева от широкого и высокого крыльца, росли трёхметровые тёмно-зелёные ели, явно посаженные здесь когда-то. Из аккуратных сугробов торчали металлические конструкции в виде снежинок, обвитые лампочки от ёлочных гирлянд, но они не нарушили сказочной идиллии.
– Новый год справляли, но лампочки уже отключены, наверное, – вздохнул Боб. – Эх! Уж я бы их иначе трансформировал! Я бы из них фонтанчики собрал.
Я переглянулась с Гусёной, обожал Боб это слово. Мы много приложили усилий, чтобы оно реже им использовалось. А Боб, уже приложив руку козырьком к глазам, обозревал наше будущее место отдыха.
Бревенчатое здание имело высокую гонтовую крышу, а окна – резные наличники. Само здание имело форму буквы «Г». В отличие от него флигель в дальнем углу двора был более лёгкий и целесообразный, хотя так же имел два этажа.
Гусёна с уважением пробормотала:
– Вот это да! Оборотистая эта… хм… Тамарка. Хотелось бы на неё посмотреть.
Войдя в холл, мы замерли, так красив и просторен он был. В глубине стоял камин, выложенный гранитными плитами, вокруг него расположились шесть кожаных кресел, на спинках каждого лежал клетчатый плед. По бокам, как часовые, стояли разлапистые финиковые пальмы. Направо и налево резные двери отгораживали холл от коридоров. У стен стояло ещё несколько кресел.
Недалеко от входа за столом, сделанным под старину, виднелась чья-то макушка с кокошником. Мы весело переглянулись. Большой монитор, горшок с цветущей геранью и некое сооружение из зеленоватого оргстекла, похожее на соты, скрывали лицо сидящей девицы. Она поднялась. Кукольное личико осветилось приветливой улыбкой. Она перекинула искусственную косу с плеча за спину и проворковала.
– Здравствуйте, дорогие гости! Меня зовут Татьяна. Я занимаюсь административными разными делами и устройством на постой.
Мы переглянулись, озадаченные её речью. Гусёна отстранила нас и вежливо проговорила:
– Видите ли, у нас путёвки в профилакторий, но там…
Девица замахала руками, остановив речь Гусёны, готовой биться за наш отпуск.
– Да-да! Я знаю. Пахомыч уже сообщил мне.
– Видимо, мы должны поговорить с владелицей этого заведения?
– Зачем? – искренне удивилась девица. – Из Сызрани сразу направляют к нам, а в Самаре как-то видно прохлопали ушами и не заметили наше письмо. Мы вас примем, и вы прекрасно отдохнёте у нас. Тамара Витольдовна сейчас очень занята, она же была заведующей того профилактория и теперь столько волокиты.
– Следствие, – сочувствующе приговорила Гусёна.
– Вот уж не знаю. Моё дело – ваш комфорт. Вы должны знать, у нас вы пройдёте все те же процедуры, что и намеревались, и даже то, что вам и не снилось. Наш массажист Николай, имеет не только сертификат, но и награды за победу в каких-то конкурсах. Но он приедет через неделю, а пока к вашим услугам процедуры, которые вывешены на дверях столовой. Да-а… у нас есть квалифицированная медсестра, она обслуживает бочки и разное другое. Я вас поселю в чудесный четырёхместный номер.
– Это почему?! – возмутился Боб. – Я с девчонками не хочу! Они всё своими тряпками закидают. Я чуть не надорвался, когда их барахло тащил.