Страница 2 из 21
Крохотную квартиру, которую я сняла, была на улице Гагарина, и в результате на дорогу в одну сторону из-за вечных пробок я тратила час.
Дорога полна неожиданностей, именно по дороге на работу я приобрела друзей, которые заполнили мою душу теплотой и своими тревогами, и волнениями. Это были Гусёна и Боб. Мы с ними в одно и то же время мучились в автобусной давке, почти месяц, но так бы и не познакомились, если бы не случай.
На одной из остановок в автобус втиснулся толстяк, который обдал всех запахом чесночной колбасы. Жара стояла неимоверная, и все мысленно стали проклинать судьбу, а он, бодро расшвыривая всех огромным животом, двинулся по проходу в сторону кондуктора, размахивая сторублевкой. Мимоходом он успел отдавить нескольким людям ноги, кондуктор, ошалевшая от жары и запаха чеснока, сердито возопила, чтобы он передал деньги. Толстяк крича, чтобы ему передали сдачу, следил за продвижением билета и сдачи. Получив деньги, он сердито гавкнул:
– А почему Вы не объявляете остановки?
Кондуктор, измученная духотой, простонала:
– Мичурина. Следующая Мичурина.
Толстяк ринулся к передней двери, как на штурм Зимнего дворца, пока не достиг миниатюрной брюнетки с коротко стрижеными волосами, стоящей, недалеко у выхода. Он дыхнул на неё чесноком и заорал, как глухой:
– Утка стриженая, выходишь?
Брюнетка испепелила его взглядом и попыталась прижаться к креслу, на котором сидел вихрастый шатен с ноутбуком на коленях.
– Проходите, – процедила она.
Толстяк обозрел щель, в которую ему предлагали протиснуться, и заорал ещё громче:
– Я из-за твоей толстой задницы не могу пройти! Давай-давай, пошевеливайся!
К слову сказать, попка блондинки была крутой и соблазнительной. Мне повезло сесть у окна, рядом с вихрастым парнем, и теперь я лихорадочно обдумывала, как одёрнуть хама. Видимо Провидение избрало только такой способ познакомить нас. Переглянувшись с парнем, я дёрнула к себе его ноутбук, парень – брюнетку так, что она оказалась у него на коленях, и нежным тенором прочирикал:
– Мужик! Не ори так, прыщи полопаются.
На мгновение наступила тишина, а толстяк, который, видимо, никогда не получал отпора, пискнул и, сметая всех, ринулся к выходу. Автобус взорвался хохотом. Парень так и не выпустил с колен брюнетку, а через пару остановок, когда мы продрались к выходу и вышли, весело подмигнул.
– Давайте знакомиться. Я – Боб… э-э… Борис Хохлов.
– Женя Гусева, для друзей Гусёна, – брюнетка отчаянно покраснела.
Я поёжилась, зная, какое впечатление производят на людей мои имя и фамилия
– Кайден Рич.
– Ты из-за бугра? – заинтересованно прочирикал Боб.
– Местная, – я посмотрела на них и, подняв забрало, пошла напролом. – Мне до работы ещё полтора часа гулять. Если выйду чуть позже, то опаздываю. Вон там кафе, можем сесть, выпить кофе, поговорить. Уверена с вами та же история. Я видела, как вы вон в том скверике сидите по утрам.
– Вот это да! – Гусёна широко улыбнулась. – Пошли, только надо не забыть и обязательно телефонами обменяться.
Никогда и ни с кем мне не было так интересно, как с ними. Мы говорили и говорили, о себе и о работе. Полтора часа пролетели, как мгновение. Я не хотела с ними расставаться, и, как это ни странно, у нас тогда у всех разом зазвонили телефоны. Мне позвонил шеф и сообщил, что даёт мне отгул, так как у второго нашего менеджера заболела дочка, а сегодня с дочкой сидит мама, а завтра сидеть некому, и он попросил меня поменяться днями с ней. Я радостно завопила:
– Идёт! – и обнаружила, что мы кричим это хором.
Это было очень весело. Мы немедленно отправились на набережную. Это удивительно, но за короткое время мы так много узнали друг о друге. Я рассказала, как решила поменять мечту стать фермером, на работу фитодизайнера и сообщила, что ни разу не пожалела. Боб жаловался, что работа неинтересная, а он программист. Гусёна рассказала, что работает хирургом в поликлинике, и что второй врач-хирург её однокурсник просто изводит её. Они очень тревожились, что я буду сочувствовать, мне было не до этого. Мир расцвёл тёплыми красками, и я наслаждалась общением.
На другой день после работы Боб потащил нас на выставку фотографий, а через день Гусёна уговорила нас пойти в кино. Я блаженствовала. Всё то, чего я была так долго лишена: общение равных и простое дружеское участие, мне дарили они. Это странно, но мы ни разу не поругались.
Как-то мимоходом, Боб сообщил, что сменил работу и теперь работает сисадмином в какой-то фирме, и ему там очень нравится. Однажды случайно мы забрели к Гусёне вечером после работы, нам понравилось, как она выглядит. Строгая и красивая. Она нам призналась, что перешла в филиал этой же поликлиники, честно рассказав своему заведующему о пакостях бывшего однокурсника. Я порадовалась за них и за себя, моя работа меня устраивала.
Дни, проведённые с друзьями, мелькали так быстро, что мы и опомниться не успели, как прошло полгода. Это событие я решила отметить, познакомив их со своими родными. Конечно, предварительно я долго беседовала с мамой о жизни и друзьях, а с папой о долге и верности, с сёстрами о судьбе и их работе. В результате родные решили узнать, с кем я общаюсь, если внезапно так резко повзрослела и поумнела.
Я представила своих друзей моим домашним, и мы были удостоены воскресного чаепития с маминым пирогом, но больше никогда не заходили к родителям. Они были рады им, но не понимали, какая может быть дружба в нашем возрасте, когда пора создавать семью. Я даже не успела расстроиться, пока Гусёна не сказала, что ей не с кем нас знакомить, так как мама её умерла, а отец бросил, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Боб немедленно, торопясь, что мы как-то не так о нём подумаем, рассказал, что он детдомовец. После чего мы пришли к мысли, что нам очень повезло, что мы встретились.
За следующие полгода мы убедились, как много у нас общего: определённая музыка и некоторые композиторы, одинаковые книги, Волга, цветы. Мы часто бывали друг у друга дома, но больше всего мы любили гулять по городу и сидеть в кафе. Вот тогда-то к нам пришла идея провести вместе отпуск. Как, оказалось, провести отпуск летом нам не светило ещё года три. Я стала их соблазнять бархатным сезоном на море, тем более, что я там никогда не была, но Боб считал, что это малодушие, и надо изучать природу Родного края. Я не соглашалась, напирая на то, что осенью на турбазах мерзко. Потом у меня на работе случился «завал» и только после десятого января мы неожиданно все вместе получили отпуск.
Узнав об этом, я печально побрела домой и теперь смотрела в окно и переживала, не представляя, как можно в такое время отдыхать. Раздался звонок и замёрзшие и мокрые ко мне ввалились Гусёна и Боб. Они имели довольно неприглядный вид – у Боба сильно текло из носа, а Гусёна сипела. Посмотрев на нас, я покачала головой.
– Жалкое зрелище! – и всем выдала по бокалу крепкого чая с шалфеем и мёдом, чтобы их утешить.
Гусёна сердито просипела.
– Надо отсюда сваливать и начать закаляться.
Мы с Бобом тревожно переглянулись, это было в духе Гусёны, привыкшей по жизни зажигать идеи и потом, мило мурлыча, отказываться от всякой ответственности за их реализацию.
– Куда? На пампасы у нас денег не хватит, – осторожно заметил Боб.
– Ерунда! Надо ехать на Север, – увидев наши лица, Гусёна сипло захихикала. – Придурки, под Сызранью есть дивный профилакторий «Лесная сказка». В прошлом году там отдыхала наш невропатолог. Там сосновый бор и снег. Будем кататься на лыжах.
– Я терпеть не могу лыжи, – попыталась остудить её пыл я.
– Будешь ходить по терренкурам.
– Это что? – заинтересовался Боб.
– Специально протоптанные дорожки в снегу, – пояснила я, для тренировок страдающих недугами.
– Всё, Кай! Собирайся! – приказала Гусёна.
– Это почему же я?
– Поедем все вместе, но говорить будешь ты, потому что у Боба сопли, а я сиплю. Купим путёвки.
– А они дорогие?